Баица и его товарищи во время похода находились в подразделениях, занятых всевозможным обеспечением войск – воинов, янычар и территориальных отрядов. На каждого воина первой линии приходилось по несколько обычных солдат и солдат запаса, ремесленников, торговцев, обозных, призванных заботиться о том, чтобы каждый из воинов надлежащим образом исполнил свои обязанности. Именно тогда Баица понял важность стратегии, организации последовательности всех действий и задач, которые составляли единое целое. Если бы хоть одно звено из этой цепи выпало, над походом нависла бы угроза. Со стороны все выглядело иначе: приметны были выдающиеся бойцы, в то время как вся армада, обеспечивавшая победоносное продвижение, оставалась в глубокой тени. На этом примере Баица-Мехмед смог понять механизм существования всей империи. Бойцы в первых рядах (как султан и его ближайшие сподвижники в империи) больше всех рисковали собственными жизнями (то есть на них лежала величайшая ответственность за государство), иногда они и погибали, но зато в случае триумфа принимали на себя «бремя» славы и богатства (власти и роскоши в государстве).
Убийство, как самое приметное последствие этого похода, нисколько не интересовало Баицу и тем более не воодушевляло. В сарае его учили и этому искусству. Теперь он видел последствия этих уроков в жизни. Он был уверен, что количество смертей можно уменьшить, свести к необходимому минимуму. Сила не могла и не должна была применяться в полной мере, не должна была быть единственным мерилом успеха. Его интересовало, каким образом можно избежать смертей. Он легче привыкал к смерти, чем к убийству.
Его больше привлекали ремесленники и изобретатели. Они были ближе ему. Его удивляла их вера в собственное, еще не усвоенное, будущее знание: было видно, что их не удовлетворяло то, что они уже познали. Это было особенно заметно, когда султан или великий визирь давали им неожиданное, новое, невозможное на первый взгляд задание. Вера этих творцов в возможное полностью очаровала Баицу. Они подходили к решению каждой, даже самой мелкой проблемы с таким вниманием, словно от этого зависели судьбы мира.
Среди архитекторов и ремесленников он приметил человека, который был старше его более чем на десять лет, но который по своему вдохновению настолько отличался от всех прочих, что казался ровесником Баицы. И именно к нему чаще всего обращался Ибрагим-паша!
Однажды Баица оказался на таком расстоянии, что смог услышать, как визирь и тот архитектор разговаривали по-гречески. Баица знал, что великий визирь был греком, а теперь понял, что и этот молодой человек, как и он, Баица, приведен девширмом на службу Османской империи. В тот момент Ибрагим-паша внушал архитектору необходимость выдвинуться по службе, используя собственные идеи.
Баица, подслушав их, порадовался своему знанию греческого языка, которым он так прилежно овладевал в монастыре. Теперь у него появится, по крайней мере, еще один собеседник, с которым они сумеют сойтись во многих взглядах.
Именно когда он только подумал об этом, великий визирь заметил его нескрываемый интерес к разговору. Паша, похоже, прекрасно знал, кто таков Баица, потому что обратился к нему по-гречески, предложив познакомить его со своим собеседником.
– Это Синан, – представил молодого человека визирь. – Его готовят на должность старшего офицера, но его больше интересует архитектура. При необходимости его легче отыскать среди строителей, чем в рядах воинов. Он служит в личной охране султана; повелитель запомнил его и время от времени требует к себе, и тогда нам с начальником охраны Лютфи-пашой нередко приходится оправдываться из-за его отсутствия. Хотя, положа руку на сердце, нашему султану показалось, что больше пользы принесут идеи в его голове, чем сабля в его руке.
Баицу удивило такое дружелюбное обращение великого визиря к бывшему аджеми-оглану [17]. Но Ибрагим-паша объяснил и это:
– С первых дней 1511 года, когда Синана неполных девятнадцати лет привели из Анатолийской провинции Кейсарии в сердце империи, его определили к моему двору. В этом вы схожи: и тебя в таком же возрасте привели из Боснии, правда, несколько позже. Оба вы из семей православных христиан, а ты, Мехмед, едва не стал монахом. Синан показал себя храбрым и отличным бойцом еще пять лет тому назад во время завоевания Белграда, но он продемонстрировал и другие способности, которые могут принести империи намного больше пользы: Синан увлекается строительством, так что ему позволили изучить и это занятие. Вот идеальная возможность для изучения связи между разрушением и созиданием.
Услышав последние слова, Баица посмотрел на визиря с недоумением и недоверием, и тогда паша, самодовольно улыбаясь, объяснил ему:
– Вижу, ты не понимаешь, как можно учиться строительству во время войны, которая несет прежде всего разрушение?! А задумывался ли ты над тем, чем должно заняться войско до и после разрушения?
И в самом деле. Прежде это как-то не приходило Баице в голову.
– Так вот, мимары до наступления идут впереди войска и строят дороги, мосты, насыпи, валы. После боя может случиться так, что многое из построенного будет разрушено, и им придется чинить поврежденное. Наверняка придется воссоздавать и то, что будет разрушено нами при захвате городов и крепостей. Часто после штурма мало чего остается, а то и совсем ничего, и все это или хотя бы часть надо привести в порядок, чтобы в тех укреплениях, когда мы двинемся вперед, можно было оставить наши гарнизоны. Эти укрепления мы продолжим защищать. Правда, мимарам лучше работается в мирное время: тогда они могут воздвигать мечети, караван-сараи, безистаны, колодцы, минареты, больницы, медресе. Кроме того, и в мирное, и в военное время они могут строить гробницы.
Ибрагим-паша спохватился, что слишком увлекся разговором, и оставил молодых людей беседовать наедине.
С тех пор как Синан и Мехмед познакомились, они практически не расставались. Конечно, если позволяли обстоятельства. А они, по крайней мере сейчас, складывались для них удачно.
Глава Ё
На следующую встречу Памук явился вооруженным, как и я, хрониками, путевыми записками, заметками, обычными маргиналиями немецких, французских, венецианских, дубровницких, венгерских, сербских, польских, турецких путешественников, чиновников, авантюристов, посланников, шпионов, образованных рабов, торговцев – короче, всех тех, кто счел необходимым оставить свое мнение по поводу событий в Османской империи или же просто рассказ об этих самых событиях.
Мы были смешны сами себе: не хватало еще, чтобы мы, совсем как дети, которые обмениваются портретами любимых футболистов, начали хвалиться тем, у кого из нас этого добра больше… Дети делают это со словами «а посмотри это…», «а ты на это посмотри…». Но мы, достаточно взрослые люди, договорились, что будем использовать цитаты или сведения «в духе крайней необходимости и с наилучшими намерениями».
Памук первым стал излагать свое мнение о Соколлу:
– Султан Селим в решительный момент уяснил два важных факта, касающихся великого визиря, причем в следующей очередности. Во-первых, Мехмед-паша продемонстрировал исключительно высокий моральный уровень, чем превзошел окружение, ни разу не напомнив о своих предупреждениях не вступать в войну, и не злоупотребил возможностью подтолкнуть обиженного и легко поддающегося влиянию султана к желанию подвергнуть противников паши опале.
Я встрял:
– Не зря же его прозвали Высоким [18].
– Да, не зря. Знаешь, первыми при дворе на него обратили внимание женщины. Все они говорили о том, как он держит себя; вроде они прежде не встречали, чтобы мужчины так гордо разворачивали плечи, – продолжил Памук.
– Все счастье в том, что он был красавцем и, как говаривали в то время, видным, – попытался я развить эту тему. Но Памук продолжил свою мысль:
