Ознакомительная версия.
Царь запер бронзовые покои[3] от любых вторжений, но не учел похоть всевидящего, всеизощренного Зевса, чей взор пал на Данаю, и олимпиец уже размышлял, как бы проникнуть в запечатанные покои и насладиться. Зевсу нравились препятствия. В своей долгой любовной биографии царь богов, гоняясь за желанными самками, а иногда и самцами, превращался во всевозможные причудливые предметы. Зевс понимал: чтобы завладеть Данаей, ему придется придумать что-нибудь получше всяких обычных быков, медведей, вепрей, жеребцов, орлов, оленей и львов. Тут понадобится нечто чуть более диковинное…
Однажды ночью сквозь узкую щель слухового окна просочился золотой ливень, пал на бедра Данаи и проник в нее[4]. Может, и нетрадиционный это вариант соития, но Даная забеременела, в свой срок при помощи верных девушек-служанок родила здорового смертного мальчика и назвала его ПЕРСЕЕМ.
Помимо крепкого здоровья, как и положено смертному младенцу, Персей оказался наделен парой могучих легких, и как бы Даная и ее помощницы ни пытались, подавить вопли и крики младенца им не удалось, шум проник сквозь бронзовые стены узилища – и достиг ушей отца Данаи двумя этажами выше.
Страшна была ярость Акрисия, увидевшего внука.
– Кто посмел пробраться в твои покои? Назови его имя, и его оскопят, замучают и удавят его же кишками.
– Отец, похоже, ко мне сошел сам Владыка Неба.
– Ты хочешь сказать, – кто-нибудь, заткните ребенка! – что это был Зевс?
– Не стану врать, отец, это он.
– Да уж конечно. Небось братец какой-нибудь клятой служанки из твоих, а?
– Нет, отец, было, как я сказала. Зевс.
– Если этот паршивец не перестанет вопить, я удавлю его подушкой.
– Он просто голоден, – сказала Даная, прикладывая Персея к груди.
Акрисий лихорадочно размышлял. Несмотря ни на какие разговоры о подушке, царь понимал, что нет страшнее проступка, чем убийство кровника. Если прикончит родственника, из загробного мира явятся эринии и будут гнать его до самого края земли, жечь железными кнутами, пока не освежуют заживо. Не оставят его, пока не сведут с ума. И все же пророчество оракула означало, что позволить внуку выжить нельзя. А что, если?…
Следующей ночью, пока не видят болтливые горожане, Акрисий запер Данаю и младенца Персея в деревянном сундуке. Солдаты заколотили крышку и швырнули сундук со скалы в море.
– Вот так, – сказал Акрисий, отряхивая руки, словно снимая с себя всякую ответственность. – Если сгинут – а сгинут-то они точно, – никто не скажет, что это впрямую из-за меня. Море виновато, скалы и акулы. Виноваты боги. Я ни при чем.
И с этими лукавыми словами самоутешения хорек Акрисий проводил взглядом сундук, прыгающий по волнам.
Брошенный в бурные волны морские деревянный сундук било и швыряло от острова к острову, от берега к берегу, однако ни о скалы не расколотило, ни на мягкий песок в целости и сохранности не вынесло.
Во тьме сундука Даная кормила ребенка и ждала, когда настанет им конец. На второй день их тяжкого бурного странствия Даная ощутила могучий рывок, а затем устрашающий удар. Через несколько мгновений неподвижности она услышала, как крышка сундука скрипнула и сдвинулась. Внутрь тут же прорвался свет, а с ним – сильный запах рыбы и вопли чаек.
– Так-так, – произнес приветливый голос. – Ну и улов!
Сундук попал в рыбацкие сети. Заговоривший подал Данае сильную руку и помог выбраться из сундука.
– Не бойся, – сказал он, хотя, по правде говоря, испугался сам. Что это все значит? – Меня зовут Диктис[5], а это моя команда. Мы тебя не обидим.
Остальные рыбаки столпились вокруг, застенчиво улыбаясь, но Диктис отпихнул их подальше.
– Не напирайте на госпожу. Не видите, что ли, она утомилась? Хлеба и вина давайте.
Через два дня они пристали к Серифосу, родному острову Диктиса. Он отвел Данаю с Персеем в свой маленький домик за дюнами.
– Жена моя умерла родами сына, а потому Посейдон, может, послал вас мне взамен – не в том смысле, что… – поспешно добавил он, смутившись. – Я, конечно же, не жду… Никаких требований к тебе как…
Даная рассмеялась. Неподдельная доброта и простота – как раз в таких условиях она и хотела растить своего ребенка. Ей самой в жизни очень не хватало бесхитростной благожелательности.
– Ты так добр, – сказала она. – Мы принимаем твое предложение, правда, Персей?
– Да, мама, пусть будет по-твоему.
Нет, это не Чудо Говорящего Младенца. На Серифосе миновало семнадцать лет. Персей вырос в красивого и сильного юношу. Спасибо приемному отцу Диктису, Персей – уверенный и умелый рыбак. Стоя в лодке в неспокойном море, он способен попасть острогой в стремительную рыбу-меч и выхватить пальцами форель из быстрых вод ручья. Бегает он проворнее, бросает дальше и прыгает выше, чем любой юнец на Серифосе. Борется врукопашную, объезжает диких мулов, умеет доить коров и укрощать быков. Он порывист, временами немного хвастлив, но Даная вправе гордиться им и считать лучшим и самым храбрым мальчиком на острове.
Непритязательность обиталища Диктиса показалась Данае тем более примечательной, когда узнала она, что этот скромный рыбак – брат ПОЛИДЕКТА, царя Серифоса. Владыка острова – гордый, жестокий, бесчестный, жадный, похотливый, безудержный и капризный – был воплощением всего, чего у Диктиса не было. Поначалу он почти не обращал внимания на гостью Диктиса. Однако с годами его черное сердце все сильнее бередила тяга к красавице-матери того юнца, того дерзкого мальчишки.
Чутье подсказало Персею самый раздражающий способ вклиниваться между матерью и царем. Полидект завел привычку заявляться в гости, когда брата наверняка нет дома, но всякий раз гадкий Персей тут как тут:
– Мама, мама, ты не видела мои беговые сандалии?… Мама, мама! Пошли к скалам, засеки, сколько у меня получится не дышать под водой.
Ох до чего же раздражало.
Наконец Полидект придумал, как отослать Персея подальше. Он воспользуется тщеславием юнца, его гордостью и бахвальством.
Всем юношам на острове разослали приглашения во дворец на пир в честь решения Полидекта просить руки ГИППОДАМИИ, дочери царя ЭНОМАЯ из Писы[6]. Смелый и неожиданный жест. Так же, как оракул предрек царю Акрисию Аргосскому смерть от руки внука, сказано было Эномаю, что погибнуть ему от руки зятя. Чтобы не допустить замужества дочери, любому, кто дерзал просить ее руки, Эномай предлагал состязаться в гонке на колесницах: проигравший расстается с жизнью. Эномай был в тех краях лучшим колесничим – больше десятка голов юношей, надеявшихся на лучшее, украшали деревянные штыри, что окружали поле гонок. Гипподамия была очень красива, Писа – очень богата, и соискатели не переводились.
О том, что Полидект решил тряхнуть стариной, Даная узнала с восторгом. Ей уже давно докучало его присутствие, а от неожиданной новости, что сердце Полидекта принадлежит другой, Данае стало легче. До чего великодушно это – позвать ее сына на пир и тем самым показать, что царь не держит обид.
– Это честь – такое приглашение, – сказала она Персею. – Не забудь вежливо поблагодарить царя. Не пей много и постарайся не разговаривать с набитым ртом.
Полидект усадил юного Персея на почетное место по правую руку от себя и все подливал да подливал ему крепкого вина. Поймал юношу на крючок и выводил его, как Персей играл бы с рыбой.
– Да, эта гонка на колесницах уж точно будет не из легких, – сказал он. – Но лучшие семьи Серифоса пообещали мне по лошади. Можно ли просить тебя и твою мать?…
Персей вспыхнул. Его нищета – вечный источник неловкости. У всех юношей, с кем он состязался в спорте, с кем устраивал рукопашные бои, охотился и гонялся за девчонками, были слуги и конюшни. А Персей по-прежнему жил в каменной рыбацкой лачуге за дюнами. У его дружка Пирро имелся раб, которому надлежало обмахивать хозяина опахалом в жаркие ночи. Персей спал под открытым небом на песке, и уж скорее ущипнет его клешней краб и тем разбудит, нежели служанка с кружкой свежего молока.
– У меня, вообще говоря, нет лошадей как таковых, – промолвил Персей.
– Лошадей как таковых? Не знаю, известно ли мне, что такое «лошадь как таковая».
– Я ничем, вообще говоря, не владею, кроме одежды, которая на мне. О, у меня есть коллекция ракушек, говорят, они однажды могут значительно вырасти в цене.
– Ох батюшки. Ох батюшки. Вполне понимаю. Конечно же. – Сочувственная улыбка ранила Персея глубже любой кривой ухмылки. – С моей стороны это чересчур – рассчитывать на твою помощь.
– Но я хочу тебе помочь! – воскликнул Персей чуть громче необходимого. – Все, что могу, я сделаю. Скажи что.
– Правда? Ну, есть одно дело, но…
– Какое?
– Нет-нет, это уж слишком.
– Скажи мне, чтó это…
– Я всегда надеялся, что однажды кто-нибудь добудет мне… но как тут просить тебя, ты же еще мальчик.
Персей грохнул по столу кулаком.
Ознакомительная версия.
