После ужина они вновь попытались вдохнуть сознание в свои творения.
Ничего не вышло.
– Может быть, мы создали «глупый» мир? – вздохнул Жесс, уже уставший от игры.
Через два дня бесплодных усилий мальчик потерял терпение. Дети его возраста любят, чтобы игра была занимательной с самого начала. Жесс уже несколько раз запускал руку в аквариум и жевал планеты и солнца. Они были совсем неядовитыми. Но даже это не доставляло ему удовольствия. У планет был соленый вкус. А солнца были такими горячими, что можно было рот обжечь.
Жесс отнес аквариум со Вселенной на чердак, к другим надоевшим игрушкам: электрическому бильярду, лошадке-качалке, коробке с пластмассовыми солдатиками, пистолету с присосками и прочему.
И спустился погладить свою кошку Сюшетт.
А мир наверху продолжал жить.
И случилось так, что к аквариуму из чистого любопытства подошла крыса. Ее острое зрение различило крошечные галактики, звезды и живых существ, обитавших на них.
Десяток сородичей из ее стаи помогли крысе перенести Вселенную Жесса к крысиному королю, старому самцу, завоевавшему власть когтями и зубами. Король объявил на крысином языке: «Это юная Вселенная покинута. Мы можем стать ее хозяевами».
Так и появилась где-то Вселенная, в которой крысы сделались богами для людей.
Последний бунт
– Ты думаешь, это они?
Прозвучали три ноты звонка. Дедушка Фредерик и бабушка Люсетт спрятались, словно испуганные зверьки.
– Нет, нет. Наши дети никогда не разрешили бы им прийти.
– Себ и Нану не объявляются уже три недели. Кажется, перед приходом ЦОМР дети именно так и ведут себя.
Два пенсионера прильнули к окну и увидели большой зарешеченный автобус ЦОМР, пресловутого Центра отдыха, мира и радости. Аббревиатура была четко написана на машине, рядом – логотип этой административной службы: кресло-качалка, пульт от телевизора и цветок ромашки. Из автобуса вышли служащие в розовой униформе, один из них старательно прятал большую сеть, служившую для поимки непокорных пенсионеров.
Фред и Люсетт прижались друг к другу. Фред дрожал от ярости: значит, их собственные дети их бросили. Их обожаемые чада донесли на них в ЦОМР.
До сегодняшнего дня Фред считал такое невозможным. А ведь знал, что это случается все чаще и чаще. Вот уже несколько лет борцы со стариками действуют почти открыто. Сначала правительство нехотя еще поддерживало пожилое поколение, но вскоре предало их народному суду. Один социолог в вечерних новостях доказал, что дефицит социального обеспечения возникает из-за людей старше семидесяти лет. В пробитую брешь устремились политики: они обвинили врачей в том, что те прописывают лекарства и любой ценой продлевают жизнь пациентам, думая лишь о своей прибыли и забывая об интересах общества.
Положение стремительно ухудшалось. Рассуждения сменились варварским сокращением средств. В первую очередь правительство прекратило выпуск искусственных сердец. Потом заморозило программу пересадки кожи, почек и печени. «Не может быть и речи о том, чтобы наши старики превратились в бессмертных роботов, – заявил президент Республики в своем новогоднем обращении к народу. – У жизни есть конец, его надо уважать». И объяснил, что люди, принадлежащие к третьей и четвертой возрастным группам, потребляют, но не производят, вынуждая государство вводить непопулярные налоги. Короче говоря, стало очевидно, что все экономические проблемы страны связаны с увеличивающимся числом пожилых людей. Странная вещь: никто не обратил внимания на то, что эту речь произносил человек семидесяти пяти лет, чья «отличная форма» объяснялась прежде всего постоянным медицинским уходом высочайшего качества.
После этой речи было ограничено возмещение расходов на лекарства и медицинскую помощь для лиц старше семидесяти. Начиная с семидесяти пяти, не возмещались расходы на противовоспалительные средства, после восьмидесяти – на помощь дантиста, после восьмидесяти пяти – на лекарства против гастрита, после девяноста – на анальгетики. Человек, проживший более ста лет, не имел права ни на какие бесплатные медицинские услуги.
Идя в ногу с политикой, тенденцию подхватила реклама: началась «антистариковская» кампания. На корме для собак появился слоган: «Флики – паштет, о котором мечтает ваш дедушка». Рядом была изображена собака, оскалившая зубы на старика, который пытается стащить у нее миску. Тогда же министерство здравоохранения выпустило плакат с надписью: «Шестьдесят пять – куда ни шло, семьдесят – уже одни убытки!»
Понемногу старость стала ассоциироваться со всеми отрицательными явлениями в обществе. Перенаселение, безработица, налоги – во всем виноваты старики, которые «не покидают сцену, хотя уже и отыграли свою роль».
Нередко на дверях ресторанов вывешивались объявления: «Лицам старше семидесяти вход запрещен». Никто уже не решался встать на защиту стариков из страха прослыть реакционером.
Снова раздался звонок. Фред и Люсетт подскочили на месте.
– Не будем открывать, они решат, что нас нет дома, – пробормотал Фред, уже не справляясь с бившей его дрожью.
Из окон второго этажа Люсетт видела, что внутри зарешеченной машины – Фультраны, соседи, – супружеская пара, с которой они всегда играли в кункен[Карточная игра.] по субботам после обеда. Значит, дети их тоже покинули.
– Откройте, мы знаем, что вы дома!
Служащий, вооруженный сетью для стариков, громко стучал во входную дверь.
Они крепко обнялись. За яростными ударами кулаком последовали удары ногой.
В своей зарешеченной клетке Фультраны понурили головы. Они раскаивались, что не предупредили соседей. Еще в прошлую субботу Фред и Люсетт приходили к ним в гости. Разговор вертелся вокруг законов, направленных против третьего возраста. Фультраны считали, что ЦОМР – это еще не самое страшное. Они утверждали, что бывает, дети, уезжая в отпуск, привязывают своих стариков к дереву, чтобы не брать их с собой. И родители мыкаются много дней на улице, без еды, в непогоду.
– А что там, в этих центрах? – небрежно спросила Люсетт.
Госпожа Фультран казалась испуганной.
– Никто не знает.
– В рекламе говорят, что они организуют путешествия в Таиланд, Африку, Бразилию.
Господин Фультран ухмыльнулся:
– Обычная официальная пропаганда. Зачем же это государство, которое и так считает, что мы ему слишком дорого обходимся, будет оплачивать нам экзотические каникулы? У меня своя точка зрения, без оптимизма. Там нас просто… колют.
– Что вы имеете в виду?
– Они делают нам отравленные уколы, чтобы избавиться от нас.
– Не может быть! Это было бы слишком…
– О-о, они убирают нас не сразу. Сначала подержат немного, на тот случай, если дети передумают.
– Но как же люди допускают, чтобы им делали уколы?
– Им говорят, что это прививка против гриппа.
Повисла долгая пауза.
– А вы откуда это знаете, господин Фультран?
Он не ответил.
– Это слухи, – отрезал Фредерик. – Я уверен, что это одни лишь слухи. Мир не может быть так жесток. Вы все придумали.
– Я завидую вашей способности видеть жизнь сквозь розовые очки. Но еще мой отец говорил: «Оптимисты – это плохо информированные люди», – заключил господин Фультран со вздохом.
Сотрудники ЦОМР стали взламывать дверь. Их движения были уверенными, отработанными. Должно быть, они делали это по десять раз на дню.
– Ничего не бойтесь! – кричали они. – Все будет хорошо, оставьте свои страхи.
В отчаянии Фред обнял Люсетт за талию, и они выпрыгнули из окна. Куча мусора в баке смягчила их падение. Фред решительно поднялся, схватил Люсетт за руку, бросился к автобусу ЦОМР и под носом у оторопевших служащих уселся за руль и завел мотор.
Он вел машину к горам. Двадцать стариков в салоне словно оцепенели. Когда машина остановилась, все по-прежнему молчали.
– Я знаю, – сказал Фред, – возможно, мы сделали большую глупость, но я привык доверять своей интуиции. ЦОМР меня как-то не привлекает.
