Медведь не ответил, просто сел на землю и проглотил форель. Закончив, он снова встал на все четыре лапы и спросил у девочки: а ты рыбы хочешь?
Я и сама поймаю, сказала она.
Взяла свой лук, вытащила из колчана рыболовную стрелу и осторожно вошла в поток. Она сразу заметила, что вода сильно спала со времен ледохода, но оставалась быстрой и опасной. Камень, с которого она рыбачила раньше, находился там, где проплыл медведь, так что она прошла вверх по течению, всматриваясь в поверхность в поисках признаков таких же валунов под водой. Она не сделала и двадцати шагов, как разглядела похожий и медленно пробралась к нему, будто выслеживая дичь на суше.
Медведь двигался следом по берегу, на расстоянии. Никогда он раньше не видел, чтобы кто-то из лесных обитателей добывал рыбу с помощью лука и стрел. А тут поди ж ты: девочка стоит на камне, слегка скрытом водой, вглядывается в ее поверхность — поток справа и слева от нее разделяется на два полумесяца. Стоит тихо и неподвижно, точно зимородок, их медведь часто видел в болотах и на ручьях во время своих странствий; а потом она подняла лук, натянула, спустила стрелу. Стрела унесла за собой веревку, остановилась. Девочка потянула веревку и принялась сматывать виток за витком, на другом конце оказалась рыбина.
Девочка приподняла свою форель за губу, показала медведю. Он закинул голову назад, одобрительно кивнул и побрел вниз по течению — наловить еще для себя.
ВОЗВРАЩАТЬСЯ В ПЕЩЕРУ НА СКЛОНЕ ГОРЫ ДЕВОЧКА с медведем не стали. Несколько фаз луны они прожили той весной на речном берегу: рыбачили, выкапывали страусник, дикий лук — все, чего в том краю было в изобилии. Вдвоем бродили по лесу, если девочке нужно было отыскать прут для новой стрелы или если медведю приходила охота полазать. По ходу этих прогулок девочка часто пересказывала медведю то, что раньше слышала от отца про землю, солнце, луну и океаны. По ночам они сидели у костра и гадали вдвоем, каково оно — жить в другой части земли или переплыть через целый океан.
КОГДА СНЕГ СОШЕЛ ПОВСЮДУ, КРОМЕ ГОРНЫХ вершин, они вместе направились к северу. Девочка туда, где сможет переправиться через реку и отнести домой останки своего отца. Медведь — чтобы сопровождать ее, слушать ее истории: какие-то она узнала от отца, другие придумала сама, когда запасы памяти исчерпались, а медведь все просил новых.
Однажды ночью, у костра возле маленького горного озера, в котором плавучими островками все еще белели льдины, девочка спросила у медведя, давно ли он бродит по лесам и сколько, по его представлениям, ему еще бродить предстоит.
Уже довольно давно, ответил медведь. Лето наступало столько раз, что по пальцам моих лап не пересчитаешь. Нам дается вот столько лет плюс еще десять до того срока, когда мы уже не просыпаемся от спячки.
Девочка сидела, неподвижно глядя в огонь.
А ты не знаешь, сколько дано тебе, да? — спросил медведь.
Не знаю, ответила девочка.
Медведь посмотрел на нее сквозь пламя и сказал, как будто другого ответа и не требовалось: зато деревья всё знают.
ПО БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ ОНИ ШЛИ И ВЗБИРАЛИСЬ ВВЕРХ под дождем, а ночью ложились спать под нависшей скалой или густой сосновой кроной, промокшие, без костра, чтобы утром подняться и двинуться дальше. Девочку это не смущало, медведя тоже. Пища у них была, и это казалось главным.
Они наконец добрались до тех скал, где девочка переправлялась через реку с отцом, обосновались в рощице неподалеку от ревущего потока и провели там несколько сухих теплых дней: ловили мелкую речную форель, которая таилась в омутах, коптили ее, чтобы у девочки было пропитание на последний участок пути к дому. А по ночам, когда на востоке поднималась в небо полная луна, девочка рассказывала медведю, как вычислила по меткам на стене пещеры, что солнцестояние выпадет на последнюю полную луну весны. И действительно, следующая за этой луна оказалась ущербной.
Медведь кивнул и умолк, и тогда девочка спросила, пойдет ли он с нею к одиноко стоящей горе.
Это твой дом, сказал медведь девочке, и она поняла, что слова его означают «нет».
А что будешь делать ты? — спросила она.
Я медведь, сказал он. Я буду странствовать.
В тот вечер они развели самый могучий костер из всех, сидели рядом у огня, и на этот раз медведь рассказывал девочке не только те истории, что поведала ему мать, но и те, что слышал от других медведей, которых встречал на пути, — истории из времен, когда такие, как девочка, жили во всех уголках земли, истории из совсем далекого прошлого, когда таких, как она, было совсем мало. И про самое начало, когда не было совсем никого, когда леса, океаны и вся земля были совсем юными.
УТРОМ МЕДВЕДЯ УЖЕ НЕ БЫЛО. ДЕВОЧКА ИСПЕКЛА последнюю рыбину, согрела на завтрак чашку чая, бросив в костер ветки, из которых раньше смастерила коптильню. Доев, она еще некоторое время сидела у огня, дожидалась, пока он догорит, вдыхала запах древесного дыма и чистого меха — этот запах еще висел в воздухе, — гадала, в какую сторону двинулась бы, будь она медведем. Когда от костра остались лишь горячие угли, она положила два из них в жестяную кружку, накрыла зелеными листьями, золу и головешки на кострище забросала землей и воткнула в нее сосновые иглы: пусть выглядит так, будто через эту рощу просто кто-то проходил. А потом взяла лук, колчан и торбу и спустилась к берегу реки.
~~~
ВОЗДУХ ПРОГРЕЛСЯ, ВЕТЕРОК ВЕЯЛ ЛЕТОМ, пока она двигалась к югу. Юные птицы совершали первый полет. В кустарнике оленихи приглядывали за оленятами. Земляничины, мелкие и сладкие, созревали на горных лугах. Она каждый день замеряла на ходу длину своей тени и скоро обнаружила, что календарь вела правильно. Ей попадались приметы, которые она запомнила с тех пор, как проходила здесь с отцом, а потом в небе показался новый молодой месяц.
Она все шла и шла, вниз и вверх по склонам, через долины, спала под покровом древесных крон; когда ничего другого не находилось, вставала до зари, чтобы сполна использовать световой день. Копченую рыбу она доела уже давно и теперь питалась лесными растениями, как когда-то с отцом: не хотелось ей стрелять в животных, рядом с которыми были их детеныши. Костров она тоже не разводила.
Она продвигалась к югу, и однажды утром, когда небо было чистым, на западе заходила ущербная луна, а на востоке вставало оранжевое солнце, она поднялась, посмотрела вперед и разглядела вдалеке вершину одиноко стоящей горы — ее ни с чем не перепутаешь — в одном полном дне пути. Она вскинула торбу на плечи, вернулась обратно под древесные кроны и зашагала к долине, в сторону своего дома.
В ДОМИКЕ ВСЕ БЫЛО ТОЧЬ-В-ТОЧЬ КАК В ДЕНЬ ИХ ухода, лишь остались кое-какие приметы зимы. Сосновые сучья и иглы засыпали крышу, ковриком покрыли крыльцо и порог. Береза, вся в дуплах, сделанных дятлами, переломилась у самого комля и упала на сарай возле края леса, а когда девочка подошла к каменным ступенькам у входной двери, оттуда метнулась енотиха со своим выводком.
Погода делалась все теплее, но дом изнутри промерз. В очаге, который год назад был тщательно вычищен, лежали листья с пятнами птичьего помета, стол сильно засидели мыши и бурундуки. Девочка сняла с полочки томик стихов, обложка отвалилась при первом же прикосновении, она поставила книгу обратно. Огляделась, вошла в комнату, где раньше спал отец, обнаружила, что там все как прежде, только везде молчание и паутина. Лук, с которым мужчина ходил на охоту, лежал на кровати, там, где он его оставил. На крюке, вбитом в стену, висел гамак, который отец когда-то подвешивал между двумя деревьями на берегу озера. Она взяла гамак, вернулась на кухню, потом вышла из дома.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ОНА ПРОСНУЛАСЬ ДО РАССВЕТА, завтракать не стала. Вытащила из сломанного сарая кирку и ломик и, с торбой за плечами и компасом в руке, еще до первых лучей солнца зашагала на вершину горы.
