– Когда ты вырастешь, ты должен уехать отсюда и никогда больше сюда не возвращаться.
Стояла ночь.
Мамы не было. Рядом спала Мария. На комоде тикали часы. Стрелки отливали жёлтым. Подушка пахла папой. Белая полоска света виднелась под дверью в кухню.
Там ругались.
Слышался голос адвоката Скардаччоне, приехавшего из Рима. Первый раз он появился в нашем доме.
Этим вечером случилось ужасное. Такое ужасное, такое невероятное, что невозможно было даже возмутиться. Меня оставили в покое.
Я не испытывал никакого беспокойства. Я чувствовал себя в безопасности. Мама положила меня в своей комнате и никому не разрешала заходить в неё.
На голове вспухла шишка, и, когда я до неё дотрагивался, было больно, но в остальном я чувствовал себя хорошо. Это мне не очень нравилось. Как только обнаружится, что я не болен, мне придётся вернуться в комнату к старику. А мне хотелось остаться в этой постели навсегда. Не выходить больше из этой комнаты, не видеть никогда Сальваторе, Феличе, Филиппо, никого.
Я слышал голоса из кухни. Старик, адвокат, брадобрей, отец Черепа, папа ругались из-за какого-то телефонного звонка и того, что нужно было сказать.
Я накрыл голову подушкой.
Я видел бушующий железный океан, вздымались огромные волны из гвоздей, брызги из болтов били в белый автобус, который в тишине начинал тонуть, задрав морду, а внутри были мечущиеся страшилища, в ужасе лупящие кулаками по стёклам.
Но ничего у них не получалось.
Стекла были непробиваемы.
Я открыл глаза.
– Микеле, просыпайся. – Папа уселся на край кровати и погладил меня по плечу. – Я должен поговорить с тобой.
Было темно. Только на потолке пятно света. Я не видел папиных глаз и не понимал, насколько он сердит.
В кухне продолжали разговаривать.
– Микеле, что ты сегодня натворил?
– Ничего.
– Не ври мне. – Папа был раздражён.
– Ничего плохого я не сделал. Клянусь тебе.
– Феличе тебя там застукал. Он сказал, что ты хотел его освободить.
Я сел на кровати:
– Нет! Неправда! Я тебе клянусь! Я вытащил его из ямы, но потом отвёл обратно. Я не собирался его освобождать. Он тебе соврал.
– Говори тише, а то разбудишь Марию. Мария лежала на животе, обняв подушку. Я прошептал:
– Ты мне не веришь?
Он посмотрел на меня. Его глаза светились в темноте, как у собаки.
– Сколько раз ты там был?
– Три.
– Сколько?
– Четыре.
– Он сможет тебя узнать?
– Что?
– Если он тебя увидит, то узнает?
Я подумал.
– Нет. Он же не видит. Всё время держит голову под покрывалом.
– Ты сказал ему, как тебя зовут?
– Нет.
– Ты с ним разговаривал?
– Нет… немного.
– Что он тебе рассказал?
– Ничего. Говорил какие-то странные вещи. Непонятные.
– А ты ему что рассказал?
– Ничего.
Он встал. Казалось, ему не хотелось уходить, он снова сел рядом.
– Послушай меня внимательно. Я не шучу. Если ты туда ещё раз вернёшься, я изобью тебя до смерти. А они прострелят ему голову. – Он рванул меня за плечо. – И виноватым будешь ты.
Я пролепетал:
– Я туда больше не пойду. Клянусь тебе.
– Клянись моей головой.
– Клянусь.
– Скажи, клянусь твоей головой, что больше туда не пойду.
Я повторил:
– Клянусь твоей головой, что больше туда не пойду.
– Ты поклялся головой своего отца. – И замолчал, сидя рядом в тишине.
В кухне отец Барбары кричал на Феличе. Папа выглянул в окно.
– Забудь о нём. Его больше не существует. И ты не должен никому о нём рассказывать. Никогда больше.
– Я понял. Я больше к нему не пойду.
Он закурил сигарету.
Я спросил:
– Ты всё ещё злишься на меня?
– Нет. Постарайся заснуть. – Он глубоко вздохнул и опёрся руками о подоконник. Его волосы блестели в свете фонаря. – Боже праведный, ну почему все дети как дети, а ты всё время придумываешь что-нибудь?
– Значит, ты ещё злишься?
– Да не злюсь я на тебя. Успокойся. – Он обхватил голову ладонями. – Что за паскудство! – Он покачал головой. – Есть вещи, которые кажутся ошибкой, когда один… – Он никак не мог подобрать слова. – Весь мир – ошибка, Микеле.
Он встал, потянулся и пошёл к выходу:
– Спи. Я должен вернуться к ним.
– Папа, скажи мне одну вещь.
Он бросил сигарету в окно.
– Какую?
– Зачем вы его посадили в яму? Я никак не пойму.
Он взялся за ручку двери, я думал, что он не ответит мне, но он сказал:
– Тебе очень хочется уехать из Акуа Траверсе?
– Очень.
– Скоро мы все уедем в город.
– А куда?
– На Север. Ты доволен?
Я согласно кивнул.
Он вернулся ко мне и посмотрел мне в глаза. От него пахло вином.
– Микеле, я сейчас говорю с тобой, как с мужчиной. Слушай внимательно. Если ты туда вернёшься, они его убьют. Они поклялись это сделать. Ты не должен туда больше ходить, если не хочешь, чтобы они его застрелили, и если хочешь, чтобы мы уехали отсюда. И не должен больше никогда говорить о нём. Ты понял?
– Понял.
Он поцеловал меня в лоб.
– А сейчас спи и ни о чём не думай. Ты любишь своего отца?
– Да.
– Ты хочешь мне помочь?
– Да.
– Тогда забудь обо всём.
– Хорошо.
– Ну, спи.
Он поцеловал Марию, которая даже не шелохнулась, и вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь.
5
В комнате был беспорядок. Стол был завален бутылками, чашками и грязными тарелками. Мухи ползали по остаткам еды. Сигареты переполняли пепельницы, стулья и кресла стояли как попало. Воняло окурками.
Дверь моей комнаты была полуоткрыта. Старик спал одетым на постели сестры. Одна рука свесилась. Рот открыт. Раз за разом он сгонял муху, бегавшую у него по лицу. Папа растянулся на моей кровати лицом к стене. Мама, скрючившись, спала на диване под стёганым одеялом. Были видны тёмные волосы, кусочек лба и голая ступня.
Дверь в дом была распахнута настежь. Лёгкий тёплый ветерок листал газету на комоде.
Прокричал петух.
Я открыл холодильник, достал молоко, налил стакан и вышел на крыльцо. Уселся на ступеньку и посмотрел, как встаёт солнце.
Оно походило на сочный апельсин, завешенный фиолетовой желеобразной кисеёй, висящей над горизонтом, но выше, над ней, небо было чистым и тёмным и ещё сияло несколько звёзд.
Я выпил молоко, поставил стакан на ступеньку и спустился на дорогу.
Мяч лежал рядом со скамейкой. Я пнул его, и он залетел под машину старика.
Из амбара выскочил Того. Он лаял и скулил одновременно. Увидев меня, он растянулся на земле и пополз ко мне, волоча задние лапы и виляя хвостом.
Я опустился на колени:
– Того, ты чего?
Он взял мою руку в пасть и потянул. Он сделал это несильно, но зубы у него были острые.
– Куда ты меня тащишь?
Я пошёл за ним в амбар. Голуби, сидевшие на железных балках потолка, выпорхнули вон.
В углу, прямо на земле, находилась его конура, представлявшая собой старую рваную накидку.
– Ты хочешь показать мне твой дом?
Того растянулся на земле и перевернулся на спину. Я знал, что это значило. Я почесал ему пузо, и он замер, и только хвост медленно двигался туда-сюда.
Тряпка походила на ту, в которую был завёрнут Филиппо.
Я понюхал её. Запах был другой. Пахло псиной.
Я лежал на кровати и листал Тэкса[7]. Я оставался в комнате весь день. Как тогда, когда у меня была температура и я не ходил в школу. И когда вдруг заявился Ремо спросить меня, не хочу ли я погонять мяч, я ответил ему, что не хочу, что заболел.
Мама прибиралась в доме, пока все не заблестело, а потом ушла к матери Барбары. Папа и старик ушли сразу же, как только проснулись.
Сестра вбежала в комнату и с довольным видом уселась на моей кровати, пряча что-то за спиной.
– Угадай. Что мне подарила Барбара?
Я опустил комикс.
– Не знаю.
– Угадай, угадай!
– Да ну тебя.
У меня не было никакого желания играть.
