— как он давно еще заметил, когда ты с женщиной, у тебя меняется ощущение времени: настоящее трепещет, как готовая в любой момент вспорхнуть птица, прошлое еле волочит ноги, будущее гибко и метаморфозно. Теперь же он еще тверже знал, как меняется ощущение времени, когда женщины у тебя нет;
— и потому, когда Марта спросила, что он о ней подумал при первой встрече, ему захотелось сказать: я почувствовал, что ты изменишь мое чувство времени безвозвратно, что будущее и прошлое втиснутся в настоящее, что грядет то, чего еще не бывало на памяти сотворенной Богом вселенной — возникнет новая, нераздельная святая троица времени. Но то была не совсем правда, и потому он рассказал о четком ощущении, обуявшем его тогда, в шикарном офисе сэра Джека, и потом, когда, сидя напротив нее в ресторане, он понял, что она потихоньку управляет ходом разговора. «Я подумал, что ты очень милый человек», — сказал он, слишком ясно сознавая, что его фраза не может соперничать с гиперболами, этим оружием подонков, бабников и всякой там напористой мрази. Но оказалось, он выразился уместно или уместно подумал, или то и другое сразу;
— с Мартой он чувствовал себя более интеллектуальным, более взрослым, более остроумным. Кристина непременно смеялась его шуткам, что в итоге заставило его усомниться в ее чувстве юмора. Позднее он познал унижение саркастически выгнутых бровей, подразумевающих: «Молодой человек, этот анекдот надо уметь рассказывать». Какое-то время он острил только мысленно. С Мартой он вновь начал шутить, и она смеялась, когда находила что-то смешным, и не смеялась, когда не находила. Пол считал это редкостным чудом. И символом: прежде он жил мысленно, а жить вслух — страшился. Благодаря сэру Джеку у него появилась нормальная работа; благодаря Марте — нормальная жизнь, жизнь вслух;
— ему самому не верилось, как проще все стало, когда он влюбился в Марту. Нет, надо подобрать другое слово, если только в «проще» не заложены такие смыслы, как «интенсивнее», «вкуснее», «сложнее», «сфокусированно», «звучно». Одна половина его разума просто-таки скакала, обалдело дивясь своей удаче; другая полнилась ощущением долгожданной, сияющей подлинности. Ага, слово найдено: любовь к Марте сделала весь мир подлинным. Настоящим.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Нет, не по топографическому наитию выбирал сэр Джек свой остров. За каждым капризом Питмена стоял тонкий финансовый расчет. В данном случае ключевыми факторами были величина, местоположение и доступность Острова. Плюс — отсутствие оснований для его включения в «Список всемирного наследия» ЮНЕСКО. Плюс — рабочая сила, эластичные нормативы застройки, уступчивая местная власть. Сэр Джек полагал, что запрячь уайтцев в свою упряжку — дело нехитрое: опыт строительного подрядчика научил его эксплуатировать исторически обусловленные обиды на соседей — и, более того, создавать их искусственно. Депутата Палаты Общин от острова он приобрел с потрохами. Ряд удачно разрекламированных инвестиций на благо электората плюс безупречно оформленные письменные показания троих лондонских мальчиков по вызову, лежащие в сейфе одного поверенного на Линкольн-Инн-Филдз, гарантировали, что сэр Перси Наттинг, депутат и королевский адвокат, будет продвигать проект с неослабевающим энтузиазмом. Пряник и кнут — беспроигрышный метод; а еще лучше сперва кнут, потом пряник.
Вначале он планировал просто-напросто купить Остров. В обмен на акции Проекта у пенсионных фондов и Специальных Уполномоченных Англиканской Церкви были приобретены несколько тысяч акров сельскохозяйственных угодий; оставалось лишь договориться, чтобы Вестминстер
продал ему суверенитет. Ничего невероятного в этом замысле не было. Уцелевшие осколки Британской империи как раз сейчас распродавались подобным, на взгляд сэра Джека, абсолютно правомерным образом. Когда-то колонии отделялись второпях — в них внезапно просыпалась принципиальность, подзуживаемая пальбой партизан. Но последние оплоты империализма меняли свой статус, руководствуясь благоразумными экономическими резонами: Гибралтар был продан Испании, а Фолкленды — Аргентине. Конечно, и продавцы, и покупатели описывали эту передачу территорий из рук в руки в совсем иных терминах; но у сэра Джека были свои источники.
Вышеупомянутые источники печально доложили, что Вестминстер воспринял идею продажи острова Уайт частному лицу крайне холодно, сославшись на такой благовидный предлог, как необходимость сохранения целостности государства. Несмотря на давление со стороны верных лоббистов сэра Джека, правительство наотрез отказалось назначить суверенитету цену. Такие вещи не продаются, заявили государственные мужи. Сэр Джек сперва немного обиделся, но вскоре вновь воспрянул духом. В конце концов, честные сделки на то и честные, что радости от них никакой. Ты хочешь что-то купить, владелец называет цену, ты ее сбиваешь, и вещь твоя. Скука смертная!
Да, а ведь, если подумать, не устарело ли понятие собственности как таковой? А точнее, представление о том, что она должна приобретаться по формальной договоренности (всякое там «сертификат, подтверждающий право собственности на данное имущество, выдается по выплате финансового возмещения в сумме…»). Сэр Джек предпочел бы радикально реформировать эту концепцию. Разве не правда, что владелец имущества — мелкая сошка по сравнению с тем, кто владеет властью? А на данный момент Питмен, между прочим, собрал все нужные ему земельные опционы и разрешения на застройку. Банки, пенсионные фонды и страховые компании — все у него в кармане; соотношение собственных и заемных средств в кошельке сэра Джека ни у кого не вызывало нареканий. Разумеется, ни пенса своих денег сэр Джек в Проект не вложил, если не считать небольшой финансовой «затравки»; он знал, что деньги к чужим деньгам идут. И все же за всем этим юридически непогрешимым пиратством крылась совершенно первобытная, звериная тяга к свободе, атавистическое стремление вырваться за флажки современного жизненного уклада. Назвать сэра Джека варваром — что, кстати, делали многие — было бы несправедливо; но в нем зрела тоска по пред-классическим, до-бюрократическим методам приобретения собственности. К примеру, по разбою, завоеваниям и абордажу.
— Крестьяне, — заявила Марта Кокрейн. — Вам понадобятся крестьяне.
— В наше время, Марта, они именуются «недорогой рабочей силой». Без проблем.
— Нет, я говорю о крестьянах. Ну знаете, такие, все соломинки жуют да песни поют? Парни в смазных сапогах. Сиволапые дурни. Ребята с косами на плечах. Уж мы просо сеяли, сеяли — а может, веяли. Молотьба, овины…
— Сельское хозяйство, — ответил сэр Джек, — отлично охвачено и как фон, и как позиция в списке сюжетов для повторного визита. О ваших деревенских подружках никто не позабыл. — В его интонации нетерпение переплеталось с неискренностью.
— Я не о сельском хозяйстве. Я о людях. ЛЮ-ДЯХ. Мы с утра до ночи толкуем о позиционировании продукта, типологии ожидаемых Гостей, структурировании экскурсий, о пропускной способности и теории отдыха, но мы, похоже, забыли, что одна из старейших уловок в нашей профессии — рекламировать самих людей. Открытых, радушных, простых людей. Когда улыбаются глазки ирландки, гость — посланник Бога и все такое.
— Отлично, — произнес с легкой подозрительностью сэр Джек. — Это можно обсудить. Очень позитивное предложение. Но по вашей манере чувствуется, что вы ждете проблем.
— Двух проблем. Во-первых, у вас нет сырья. То есть ни один представитель вашего контингента недорогой рабочей силы не видывал зерна иначе как в форме магазинных булок.
— Тогда они увлекутся молотьбой или этой… как там вы ее назвали… с энтузиазмом нового поколения, начинающего с нуля.
— А многовековая традиция сердечности и радушия?
— И этому научим, — возразил сэр Джек. — Отрепетированное радушие даст сто очков вперед настоящему. Или, Марта, для вас такой подход слишком циничен?
— Переживу. Но есть и вторая проблема. Суть в том, что неясно, как рекламировать англичан. Приезжайте познакомиться с представителями народа, который, что подтвердил даже наш собственный опрос, славится на весь мир своей холодностью, снобизмом, эмоциональной отсталостью и ксенофобией. А также, разумеется, коварством и лицемерием. Конечно, я знаю, что вы, мужчины, любите трудные задачи…
