Норман Паркер сочувственно кивал. Два года назад он оставил двоих детей и теперь, размякнув от выпитого, вдруг затосковал по ним.
– Я ведь живу напротив нее, – продолжал Джеральд, – а это очень удобно… экономит бензин.
Норман оценил это преимущество. Его собственные супружеские измены происходили с девушками из других районов города, и у заднего стекла его машины вечно лежало множество бесплатных сувениров, полученных на разных заправках.
Грета встала из-за стола и пошла к стойке. Она наблюдала, как м-р Пател вынул из целлофана булку с сосиской и положил это розовато-коричневое изделие на картонную тарелку, чтобы Джеральд его сожрал. Грете явно не терпелось сказануть что-нибудь этакое, впрочем, она пока не решила, что или кому, но явно собиралась по-своему воспользоваться напряжением, возникшим между мужской и женской компаниями, и разыграть небольшой спектакль. Спектакль Грете был необходим, как кислород. Без драматических коллизий жизнь теряла всякий смысл, и Грета бледнела и опадала, словно проколотый воздушный шар. Она была женщина крупная, ей нужны были крупные события. Она чувствовала, что рождена исполнять главную партию в «Травиате», а между тем судьба, по-видимому, обрекла ее на роль рядовой хористки в «Гондольерах» [5]. Она остановила свой выбор на Нормане Паркере.
– Как я понимаю, твоя-то бывшая неплохо устроилась, – сказала она. – Заместитель управляющего в супермаркете «Теско», да?
У Нормана напряглось лицо, пальцы ног в рабочих башмаках похолодели.
– Небось им трудно приходится, раз ее продвигают, – огрызнулся Паркер.
Он залпом выпил остаток пива, стараясь спешно что-то придумать, но в голову ничего не лезло. На выручку пришел Джеральд:
– Всем известно, как твоя жена получила повышение.
– А как? – спросил Норман, который и вправду не знал.
– Лежа на спине, ясное дело, – сказал Джеральд ободряюще, стараясь поймать взгляд Нормана, однако Норман смотрел в сторону.
Грета заказала две водки с апельсиновым соком для себя и Морин и портвейн с лимоном для Ковентри. М-р Пател целиком погрузился в отмеривание напитков, стараясь не привлекать к себе внимания. Он думал: «Я бы убил того, кто посмел бы так оскорблять мою жену, хотя бы и бывшую. Я бы изрубил его на мелкие кусочки и скормил золотым рыбинам, плавающим в красивом бассейне, который шурин соорудил в холле своего ресторана».
Помрачнев, Норман обернулся к Джеральду:
– А ты откуда знаешь?
Джеральд цинично рассмеялся и сказал:
– Да кто этого не знает, Норман. Недаром же ее прозвали Большой Каньон.
Норман не отличался глубокими познаниями в географии, но почуял в словах Джеральда чудовищное оскорбление и треснул его по плечу.
Палец м-ра Патела уже набирал первую из трех девяток [6]. Ковентри поднялась, чтобы уйти, но Грета усадила ее обратно со словами:
– Допей. Портвейн, знаешь ли, на деревьях не растет.
Ковентри села и подумала: «А вот и растет на деревьях… вначале».
Морин, обожавшая борьбу, подбадривала криками Нормана, который колотил Джеральда по плечам. Джеральд пытался укротить задетую гордость Нормана (и уберечь костюм от преждевременного износа), повторяя:
– Я просто пошутил, Норман, просто пошутил.
Но тут Норман саданул его кулаком по шее и тем пресек попытки Джеральда образумить противника. Джеральд был вынужден принять ответные меры. По весу и комплекции мужчины были друг другу под стать, и они не прекратили драки даже тогда, когда в бар вошли два прыщавых полицейских, держа фуражки под мышками, как мячи для регби.
Грета уселась поудобнее, довольная и счастливая. До крови дело не дошло, но не исключен арест, а потом и судебное разбирательство, где она выступит главным свидетелем. Она наденет костюм в мелкую черно-белую клеточку. Он будет прелестно смотреться в зале суда на фоне стен, обшитых темными панелями.
Тот полицейский, что был попрыщавее, влез между Джеральдом и Норманом, и драчуны обрадовались, что вмешались власти и освободили их от необходимости самим завершать драку. Ковентри снова встала, чтобы уйти, но менее прыщавый полицейский сказал:
– Посидите, сударыня, пока мы не разберемся, что к чему.
– Но я к ним никакого отношения не имею, – запротестовала Ковентри.
– Еще как имеешь, лживая корова!.. – закричал Норман. – Ты же любовница Джеральда Фокса, целый год уже с ним кувыркаешься.
Надо сказать, что в баре «У Астера» сидели в тот вечер и другие посетители; о них прежде не говорилось ни слова потому, что до сих пор они не играли существенной роли в нашем повествовании. Все они ясно расслышали заявление Нормана. Тридцать процентов занимали свои проблемы, и они пропустили эту информацию мимо ушей. Остальные семьдесят процентов не только не пропустили, но принялись ее смаковать и передавать другим. Таким образом и стало известно всем в районе муниципальной застройки Темные Тропинки, что Ковентри Дейкин и Джеральд Фокс – любовники, что они устроили свару «У Астера», – вот кошмар, у нее ведь двое детей и приличный муж, да и у него четыре прелестные девочки, а у жены нервы ни к черту, она даже не может смотреть фильмы ужасов по телевизору.
Грета ушла из бара разочарованная. М-р Пател не пожелал предъявлять никаких обвинений, так как не хотел ненужного шума. Молодые полицейские бесстрастно отчитали Нормана и Джеральда. Они прибегли к разнообразным грязным ругательствам, дабы доказать, что они люди опытные, и удалились, отвергнув бесплатные булочки с сосисками, предложенные м-ром Пателом. В машине они обсудили Ковентри Дейкин и пришли к выводу, что Джеральду Фоксу повезло. Из-за бесконечных сверхурочных дежурств оба они почти не имели дела с женщинами. Они дождаться не могли, когда их наконец переведут в отдел нравов.
3. Я покидаю родной город
В среду днем я уже наполовину прочистила дымоход и вдруг бросилась через дорогу в соседский дом, открыла дверь, схватила первый попавшийся под руку предмет, игрушечного солдата в форме, и со всей силы опустила его тяжелую головку на выпуклый затылок Джеральда Фокса.
Фокс немедленно перестал душить жену и свалился замертво. Туловище куклы еще какое-то время болталось на шарнире, потом замерло. Я выпустила ее ноги, и маленький солдатик упал на ковер и лежал там в неестественной позе, воздев пластмассовые ручки. Из левого уха Джеральда Фокса вытекла струйка крови. Соседские дети выползли из-за драной тахты и прижались к матери, а я открыла входную дверь, вышла из дома и пустилась бежать. В одежде, в которой обычно чищу дымоход. Я была вся в саже и без сумочки.
Вначале мой маршрут пролегал путями для пешеходов. Я бежала по пандусам вверх-вниз. Скрывалась под землей в переходах. Становилась то больше, то меньше, в зависимости от размеров окружающих зданий. Рядом с небоскребами я превращалась в пигмея, а среди одноэтажных домиков пенсионеров вырастала в колосса. Я торопливо шла мимо заколоченных досками витрин торгового центра «Лесные колокольчики». Мимо бетонной церкви Св. Осмонда со шпилем из нержавеющей стали; в свое время я присутствовала там на пяти, увы, злополучных венчаниях. Вперед и вперед, на Совиный проспект, который ведет из нашего района в центр города.
Пробежав проспект до половины, я остановилась перевести дух. В ближнем доме семья собралась поесть. Комната была залита светом, точно спортзал на Мэдисон-сквер. На трех предметах гостиного гарнитура умостились пятеро домочадцев. У каждого на коленях дымилась тарелка с едой. Солонка, перечница и бутылка кетчупа едва держались на подлокотниках дивана. Их внимание было приковано к телевизору. Семейство молчало. Они словно жвачку жевали. Я подивилась их готовности демонстрировать столь интимное занятие случайным прохожим.
А позади, в моей покинутой кухне, остался стол, накрытый скатертью, которую всегда стелят по средам. Расставлены четыре прибора. Ровно в середине стола – судок. Против каждого прибора современный стул из гнутых труб. Папа Медведь, мама Медведица, два подростка Медвежонка. Но мама Медведица сегодня домой не вернется.
