– Были, но… все было не так, как вы говорите.
– Скажите лучше, что эта мысль вам претит.
– Да, эта мысль мне претит, но все было не так, как вы говорите.
– Вы будете повторять одно и то же до конца своих дней? Лучше объясните толком.
– Увы, я не могу толком объяснить мою убежденность, но я точно знаю, что все было не так, как вы говорите.
– Знаете, как называется такого рода убежденность? Самовнушением, вот как.
– Мадемуазель, так мы с вами никогда не поймем друг друга; вы позволите мне рассмотреть вопрос под другим углом?
– Вы уверены, что есть другой угол?
– Имею наивность так думать.
– Ладно, валяйте, если на то пошло.
– Мадемуазель, вы когда-нибудь любили?
– Ну, дальше ехать некуда! Это что – рубрика «Сердечная почта»?
– Нет, мадемуазель. Если бы вы любили хоть раз, вы знали бы, что это совсем другое дело. Бедная, бедная Нина, вы никогда не любили!
– Вот только не надо со мной сюсюкать! И потом, не называйте меня Ниной, мне от этого не по себе.
– Почему?
– Не знаю. Слышать свое имя в устах убийцы, вдобавок похожего на свинью, – в этом есть что-то гадкое.
– Жаль. А мне так хочется называть вас Ниной. Чего вы боитесь, Нина?
– Ничего я не боюсь. Вы мне просто противны. И не называйте меня Ниной.
– Как жаль. Мне просто необходимо называть вас по имени.
– Почему?
– Бедняжечка вы моя – взрослая, тертая, а в некоторых вещах – сущее дитя новорожденное. Вы не знаете, что это значит, когда хочется называть кого-то по имени? Думаете, весь род человеческий вызывает у меня такое желание? Нет, детка. Если чье-то имя просится на язык из глубины души, значит, этого человека любишь.
– …?
– Да, Нина. Я люблю вас, Нина.
– Может, хватит пороть чепуху?
– Это правда, Нина. Во мне шевельнулось предчувствие некоторое время назад, потом я решил было, что ошибся, но нет, я не ошибся. Это я и хотел вам сказать, когда умирал. Наверно, я не смогу больше жить без вас, Нина. Я вас люблю.
– Очнитесь, не сходите с ума.
– Я никогда не был так разумен.
– Вам это не к лицу.
– Не важно. Каков я – это больше не имеет значения, я весь ваш.
– Перестаньте блажить, господин Тах. Вы меня вовсе не любите, и я это знаю. Во мне нет ничего, что могло бы вам понравиться.
– Я тоже так думал, Нина, но моя любовь выше всего этого.
– Ради бога, не говорите, что вы полюбили меня за мою душу, а то я умру от смеха.
– Нет, моя любовь еще выше.
– Что-то вы вдруг так высоко воспарили.
– Неужели вы не понимаете, что истинная любовь не знает критериев?
– Нет.
– Как жаль, Нина, и все же я вас люблю, со всею тайной, что кроется в этом глаголе.
– Постойте, я поняла! Вы ищете достойный финал к роману, да?
– Если бы вы знали, до чего мне этот роман стал безразличен в последние минуты!
– Не верю. Эта незавершенность не дает вам покоя. Вы были убиты, узнав, что между вами и мной нет никакой связи, вот и сочинили ее сами на скорую руку, выдумав какую-то внезапную любовь. Вам так невыносимо отсутствие значимости, что вы способны на самую чудовищную ложь, лишь бы притянуть за уши глубокий смысл там, где его нет и быть не может.
– Какое заблуждение, Нина! Любовь вообще не имеет смысла, именно поэтому она священна.
– Нет уж, на ваши словеса я не куплюсь. Вы никого не любите, кроме мертвой Леопольдины. И не стыдно вам предавать единственную любовь вашей жизни, держа передо мной эти заведомо лживые речи?
– Я вовсе не предаю ее, наоборот. Своей любовью к вам я доказываю, что Леопольдина научила меня любить.
– Софизм.
– Это был бы софизм, если бы любовь не была подвластна иным законам, чуждым законам логики.
– Послушайте, господин Тах, пишите всю эту чушь в своем романе, забавляйтесь на здоровье, а я вам не подопытная свинка.
– Нина, я вовсе не забавляюсь. Любовь существует не для забавы. Любовь – чтобы любить, и только.
– Как вдохновляюще.
– Да-да. Если бы вы могли постичь смысл этого глагола, вы вдохновились бы, Нина, как вдохновлен сейчас я.
– Оставьте ваше вдохновение при себе, прошу вас. И перестаньте называть меня Ниной, иначе я за себя не отвечаю.
– Не отвечайте за себя, Нина. Позвольте только любить вас, если вы сами не способны полюбить меня в ответ.
– Полюбить? Вас? Только этого не хватало. До какого надо дойти извращения, чтобы любить вас!
– Дойдите до извращения, Нина, вы так меня осчастливите.
– Я бы себе не простила, если бы осчастливила вас. Меньше всех людей на земле вы достойны счастья.
– Не могу с вами согласиться.
– Естественно.
– Я безобразен, я зол и подл, я, может быть, самый гадкий человек на свете, и все же у меня есть одно редкое достоинство, столь драгоценное, что за одно это я достоин любви и счастья.
– Постойте, я угадаю: скромность?
– Нет. Я сам назову мое достоинство: я умею любить.
– И за этот высший дар я должна омыть слезами ваши ноги и сказать: «Претекстат, я люблю вас»?
– Повторите еще раз мое имя, это так приятно.
– Замолчите, а то меня стошнит.
– Вы чудо, Нина. Вы необыкновенная: огненный темперамент и твердый характер, пламя и лед. Вы горды и бесстрашны. У вас есть все, чтобы быть несравненной любовницей, – если бы только вы вдобавок умели любить.
– Хочу предупредить вас сразу, что если вы принимаете меня за реинкарнацию Леопольдины, вы глубоко заблуждаетесь. У меня нет ничего общего с той восторженной девочкой.
– Я это знаю. Вам незнаком восторг, Нина?
– Это совершенно неуместный вопрос.
– Я тоже так думаю. В этой истории все неуместно, и в первую очередь моя любовь к вам. Поэтому ответьте на мой вопрос, вовсе не предполагающий того, о чем вы подумали: знаком ли вам восторг, Нина?
– Не знаю. Но знаю точно, что в данный момент я восторга не испытываю.
– Вы не знаете любви, вы не знаете восторга – вы вообще ничего не знаете. Нина, детка, как вы можете дорожить жизнью, если даже не знаете, что такое жить?
– Зачем вы мне все это говорите? Чтобы я покорно дала себя убить?
– Я не убью вас, Нина. Я хотел это сделать, не скрою, но после того, как я пресмыкался, это желание меня покинуло.
– Ох, я умру от смеха. Вы всерьез думали, что сможете убить меня, вы, немощный старикашка? Нет, вы даже не гадки, вы, в сущности, просто глупы.
– От любви глупеют, Нина, это общеизвестно.
– Ради бога, не говорите больше о любви, я чувствую, что способна убить.
– Неужели? Но именно так все и начинается, Нина.
– Что – все?
– Любовь. Так, значит, я пробудил вас к этому восторгу? Я несказанно горд, Нина. Желание убить умерло во мне – и тут же возродилось в вас. Вы только сейчас начинаете жить – вы это сознаете?
– Я сознаю, что вы довели меня до белого каления.
– Я сподобился увидеть нечто необычайное: я-то, подобно всем смертным, думал, что реинкарнация возможна только post mortem, и вот при жизни своими глазами вижу, как вы становитесь мной!
– Я никогда не слышала худшего оскорбления в свой адрес.
– Ваше белое каление говорит о том, что вы начинаете жить, Нина. Отныне в вас вскипит та же ярость, что всегда кипела во мне, вам станет непереносимо криводушие, вы будете взрываться гневом и восторгом, вы будете само негодование и отринете всякий страх.
– Да заткнитесь же наконец, старый боров!
– Вот видите, я прав.
– Нет! Я – не вы!
– Еще не совсем, но процесс пошел.
– О чем вы?
– Скоро узнаете. Потрясающе! Я говорю, и мои слова сбываются на глазах, стоит мне их произнести. Я стал пифией настоящего – не будущего, нет, настоящего, вы понимаете?
– Я понимаю, что вы лишились рассудка.
– Это вы меня его лишили, как лишите всего остального. Нина, я в жизни не испытывал такого восторга!
– Где ваши лекарства? Где успокоительные?
– Нина, меня ждет вечный покой, когда вы убьете меня.
– Что-что?
