Для субботнего вечера народу на улице было совсем немного. В тот вечер человеческое присутствие ощущалось в Ковентри не пьяными шатаниями по тротуарам и не целеустремленным курсированием людских компаний между пабами и ночными клубами; присутствие это скорее проявлялось зажженными окнами, задернутыми шторами, далекой музыкой. Эмма представляла, что там, за входными дверями: вечеринки в самом разгаре, праздничные телеконцерты, спиртное рекой и дети, которых никто не гонит спать. Ей хотелось знать, чем занимаются Марк с Элизабет; во всяком случае, она предполагала, что Марк и Элизабет проведут эту ночь вместе, в том или ином месте. При расставании Марк и Эмма дали себе и друг другу банальное обещание остаться друзьями, но они не сдержали этого обещания, ибо давно уже перестали быть друзьями — задолго до того, как разошлись. Эмма ничего не знала о том, что он делал в последние дни, и не сумела до конца подавить свое любопытство на этот счет. Рождественские открытки они, разумеется, друг другу послали.
Эмма поставила машину под янтарным уличным фонарем в нескольких домах от квартиры Хью. К этому часу снег уже засыпал все вокруг слоем толщиной в дюйм, а Хью почемуто не торопился открывать дверь, так что Эмма успела окончательно продрогнуть. Когда он наконец возник на пороге, вид у него был виноватый.
— У меня тут небольшие проблемы с вступительным блюдом, — объяснил он. — Кажется, я переборщил перцу.
— Привет, — сказала Эмма. — Я купила тебе вот это.
Она протянула ему бутылку, завернутую в лиловую бумагу.
— Привет, — сказал он. — Спасибо.
Он поцеловал ее в щеку, кольнув щетиной. Она поднялась вслед за ним по лестнице, недоумевая, зачем он надел галстук.
— Боюсь, основное блюдо немного припозднится, — сказал Хью, вводя ее в комнату. — Соседи по лестничной площадке запекали картошку, и я только сейчас сумел добраться до духовки.
— Ничего страшного. А я и не знала, что у вас общая кухня.
— Ну, обычно сложностей с этим не возникает. Ты не хочешь сесть?
Эмма обнаружила, что она может либо сразу усесться за стол, либо сесть на кровать, которая была аккуратно застелена и накрыта покрывалом тоскливого болотного цвета. Чтобы отложить решение, Эмма прошла к книжному стеллажу и принялась разглядывать обложки. Ее всегда поражало, что Хью, который постоянно жил либо у самой черты бедности, либо за ней, так много тратит на книги, причем на книги, которые казались ей воинствующе непонятными и специальными. Труды по теории литературы стояли бок о бок с французскими оригиналами модернистских романов, кроме того, на полке обнаружилось несколько работ по музыкальной критике и средневековой английской поэзии.
— Ты действительно читал все это? — спросила она.
— Только некоторые, понятное дело, — ответил Хью, который как раз открывал бутылку, но прервался, чтобы показать ей чудовищно толстый том в мягкой обложке, который лежал на туалетном столике. — Просто приятно сознавать, что все эти книги находятся рядом. Вот… взгляни, я купил ее на этой неделе. Пойду принесу бокалы.
Эмма с недоумением взяла книгу, но села на кровать, вежливо раскрыла том, положила его к себе на колени и принялась дожидаться возвращения Хью.
— А что, интересная книга? — спросила она.
— Честно говоря, я немного разочарован, — ответил Хью, протягивая бокал с вином. — Твое здоровье. Обычно от Фурнье ожидаешь прогрессивных взглядов, уж по крайней мере в отношении нарратологии, но, по-моему, у него начинают проглядывать ревизионистские тенденции.
— Понятно, — сказала Эмма. — Жаль.
— Такое случается, — заметил Хью.
— Но ведь жизнь продолжается. Основы общества от этого не рухнут.
— Несомненно. — Он забрал у нее книгу, слегка раздраженный тем, что ее ирония исподволь подкралась к нему. — Приятное вино.
— Спасибо.
— Ну. — Хью оглядел комнату, взглянул на два пустых стула, взглянул на кровать. — Не возражаешь, если я сяду рядом?
— Ничуть.
И он сел рядом. Кровать стояла у стены, что позволило ему откинуться назад, хотя Эмма продолжала сидеть прямо.
— Ты не находишь, что стол выглядит недурственно? — бодро спросил Хью.
Каким-то образом он раздобыл парные серебряные столовые приборы, два хрустальных бокала в стиле эпохи Стюартов, хлопчатобумажные салфетки и подставки с изображением охотничьих сцен. Кроме того, на столе имелась свеча, еще не зажженная, и маленькая ваза с цветами.
— Замечательно выглядит, — ответила Эмма. — Я и не знала, что из-за меня будет столько суеты.
— Всем нужно время от времени поднимать настроение, разве нет? — сказал Хью.
— Ты считаешь, что мне нужно поднимать настроение?
— Нет, я поднимал себе настроение, когда это все готовил. Приятно, когда нужно прикладывать усилия.
— А тебе нравится готовить для одного себя? Мне нравится.
— У тебя не было времени привыкнуть к этому, — сказал Хыо. — Я обнаружил, что все новое начинает приедаться где-то после первых полутора лет.
— Ты хочешь сказать, что так и не нашел себе девушку? — спросила Эмма.
Она решила, что стоит его чуточку подразнить.
— Думаю, пора приниматься за суп, — ответил Хью.
Он ушел на кухню. Эмма зажгла свечу и села за стол.
— Я с сожалением услышал новость о тебе и Нике, — сказал Хью, разливая охлажденный суп из кресс-салата.
— Марк, — сказала Эмма. — Моего мужа зовут Марк.
— Прости. Конечно. Все равно, я с сожалением услышал об этом. Наверное, ты чувствуешь себя… наверное, для тебя это было немалым потрясением.
— Да нет. Удивительно, насколько быстро я приспособилась.
— Где теперь живешь?
— Купила себе дом. Небольшой типовой домик Последнюю пару месяцев я делаю там ремонт и тем самым занимаю себя. Он очень милый.
— Я не переперчил?
— Нет. — Эмма перестала есть и задумалась. — Возможно, через какое-то время я почувствую.
Хью, не знавший, имеет ли она в виду перец или разрыв с мужем, ждал продолжения.
— Я хочу сказать, что время ведь поджимает. Я имею в виду детей. — Она вздохнула. — Я очень хотела детей.
— Хотела?
— Ну, сейчас я стараюсь об этом не думать. Смысла нет.
— Булочки, — спохватился Хью. — Я забыл булочки. — Он снова ушел на кухню, но вернулся очень быстро со словами: — Конечно, и я всегда хотел детей. Знаешь, я очень хорошо умею с ними ладить. У меня этот дар от природы. У меня уже есть племянник и племянница. Да, они любят, когда к ним приезжает дядя Хью. Но все равно, хочется своих собственных. Думаю, я скоро остепенюсь. Мне не хочется провести вот так всю свою жизнь.
— Ты говоришь очень уверенно, — с улыбкой заметила Эмма. — Считаешь, у тебя есть средства, чтобы остепениться?
— Сейчас, очевидно, нет. Но у меня есть перспективы.
— Какие?
— Ну, на днях я говорил с одним старшим преподавателем… Так вот, профессор Дэвис, заведующий кафедрой, судя по всему, скоро уйдет на пенсию.
— Ты хочешь сказать, что тебя назначат заведующим кафедрой английского языка и литературы?
— Нет, очевидно, что рассчитывать на такое глупо. Но ведь обязательно произойдет определенное перемещение по служебной лестнице. И где-нибудь наверняка образуется вакансия. А мое лицо на кафедре примелькалось.
— Ты считаешь это преимуществом.
Хью мгновение выдерживал ее взгляд, затем начал постукивать ложкой по краю тарелки.
— Пойду проверю картошку, — сказал он.
От мексиканских блюд ему пришлось отказаться, поскольку не было времени, чтобы купить все необходимое. Поэтому на второе он приготовил свинину в соусе из сливок и сидра. Когда блюдо оказалось на столе, Эмма перевела разговор на Робина.
— Я и подумать не могла, что он совершит такое, — говорила она. — Вообразить не могла. Представить не могла, что такая мысль придет ему в голову.
— Ну, ты ведь его почти не знала. Мне казалось, ты с ним встречалась всего раз или два.
— Но как раз это расстраивает меня больше всего — как адвоката. Ты целый час, а то и больше, разговариваешь с клиентом, а если поставить себе цель, за час о человеке можно узнать очень много, и потом тебе кажется, что ты уже хорошо знаешь его, тебе кажется, что ты понимаешь его. Для меня это милосердная профессия. В противном случае я не хочу ею заниматься. Но затем ты понимаешь — все это ничто. Ничто. Ты едва царапнул поверхность. Ты выяснил ровно столько, чтобы почувствовать свою причастность, ровно столько, чтобы расстроиться, когда все идет не так, но по сути ты не выяснил ничего, а потому и не сумел помочь.
