Пташка по очереди выдвигала ящики стола, вороша их содержимое. Бумаги, журналы, счета, расписки, военные донесения. Небольшие вещицы вроде увеличительных стекол и пинцетов и какие-то другие штуковины, назначения которых она не понимала. Один ящик был наполнен маленькими металлическими детальками – винтиками, зубчатыми колесиками, болтами, крошечными веретенцами. Когда Пташка его открывала, он забренчал, словно сундук с монетами; она нахмурилась и замерла, прислушиваясь, не раздаются ли на лестнице какие-нибудь звуки, свидетельствующие о приближении Джонатана. Сердце у нее колотилось, и его удары отдавались в ушах, напоминая звуки шагов. Тем не менее она продолжала поиски, пока не исследовала содержимое ящиков полностью, но не обнаружила ни шкатулки из розового дерева, ни связки писем. Чертыхнувшись, Пташка перешла к полкам, заставленным книгами и странными приборами, а также стеклянными банками с разными заспиртованными диковинами, которые так пугали Доркас.
Джонатан приобрел их несколько лет назад. В то время он пристрастился ходить в больницу на вскрытие человеческих трупов – несмотря на то, что его мать называла это мерзостью, – и водил дружбу с одним из докторов, которых она присылала его осматривать. Тот заинтересовал Джонатана своими темными теориями относительно вскрытия черепа живых пациентов. Тогда-то и начали появляться эти сосуды, наполненные спиртом, в каждом из которых плавало что-то непонятное. Двухголовый поросенок, белесый и весь сморщенный. Нечто серое, изборожденное извилинами и состоящее из двух половин, соединенных перемычкой; эта штука казалась Пташке похожей на огромный гриб, один из тех, которые иногда вырастали на заливных лугах поблизости от Батгемптона. В одной из банок было заключено крошечное существо, которое походило бы на ребенка, если б не огромная голова на тщедушном тельце и не темные тени вместо глаз по обе стороны от прозрачного носика. Когда девушка принялась шарить за банками, жидкость в них заплескалась, и по ее коже побежали мурашки. Ей не хотелось думать о том, откуда взялось все, что находится в банках, и как оно будет пахнуть, если открыть крышки.
Потом, прямо у нее под ногами, раздался легко узнаваемый звук хлопнувшей двери гостиной, за которым последовало цоканье каблуков по каменному полу вестибюля. В отчаянии Пташка вернулась к столу и принялась рыться в лежащей на нем куче разрозненных бумаг и всякого мусора. Там оказался скальпель, и она уколола палец о его острие, оставив на лезвии капельку крови. Затем Пташка услышала стук сапог, ступающих по ступеням на лестнице. И тут она увидела этот листок. Письмо, только одно. Незапечатанное, мятое, с надорванными краями. Пташка сунула его в карман и опрометью бросилась в спальню, и когда Джонатан Аллейн вошел в кабинет, она уже взбивала стеганое пуховое одеяло. Пташка затаила дыхание. У двери он остановился, словно пытаясь определить, что в комнате изменилось, затем повернул голову в сторону окон с их открытыми ставнями и поднятыми рамами. Пташка ожидала, что Джонатан рявкнет, чтобы она все закрыла, но, к ее удивлению, он медленно подошел к изогнутому окну эркера и остановился перед ним, глядя прямо перед собой, на дождливое осеннее небо.
Пташка собрала немытые тарелки и бокалы, пустые бутылки, грязную одежду. Вылила нечистоты из ночного горшка, подмела пол и протерла мебель, вставила в канделябры новые свечи, положила в камин дрова и разожгла огонь. И все это время она ощущала в кармане юбки письмо, которое грозило зашелестеть и таким образом выдать ее с головой. Мучительно хотелось поскорее уйти и прочесть его, спрятавшись в каком-нибудь укромном уголке. Закончив с уборкой, Пташка уже собиралась выскользнуть на лестницу, но помедлила, остановившись у двери. Ее снедало любопытство, почти такое же сильное, как желание прочитать украденное письмо. Пташка тихонько подошла к Джонатану и встала позади него. Он так и стоял, не двигаясь, перед открытым окном, опустив руки.
– Сэр? Вы хотите, чтобы я закрыла ставни? – спросила она.
Джонатан не ответил. Пташка зашла сбоку и всмотрелась в его лицо. Глаза были закрыты, и он дышал так медленно и глубоко, словно спал. Но разве можно спать стоя? Пташка не была в этом уверена. Влажный ветер, проникавший через окно, шевелил его волосы и грязные концы шейного платка. Пахло влажной травой, сырым камнем и грибами – короче, глубокой английской осенью. Было холодно, и кожа на ее руках покрылась мурашками, но лицо Джонатана оставалось безмятежным. Пташка тут же вспомнила о десятке способов разбудить его, разозлить, вывести из себя. Но она не прибегла ни к одному из них: ей надо было прочитать письмо, причем тайно, чтобы никто не помешал. Поэтому Пташка тихо выскользнула из комнаты и пошла вниз, в угольный погреб.
* * *
Когда дверь парадного крыльца дома Аллейнов захлопнулась, вышедшая на улицу Рейчел вздрогнула и набрала полную грудь свежего холодного воздуха. Было слышно блеяние далеких овец на выгоне позади Полумесяца и монотонное бренчание колокольчика на баране-вожаке, увлекающем за собой стадо. Если закрыть глаза, то могло почудиться, что она находится где-то за городом – например, вблизи Хартфорд-Холла, в дальнем конце длинной и прямой как стрела дубовой аллеи, проходящей через весь парк. На мгновение ей захотелось оказаться там и отправиться на прогулку – такую беззаботную, словно ее не ждут ни старая жизнь в Хартфорде, ни новая в Бате, в качестве миссис Уикс. Эта мысль ее озадачила. Она открыла глаза и оказалась в реальности, с тяжелым чувством в груди. Ее вторая встреча с Джонатаном Аллейном выбила ее из колеи почти так же, как и первая. Правда, сейчас обошлось без насилия и без риска для жизни, но результат оказался еще менее приятным: если в прошлый раз она уходила уверенная, что никогда больше не вернется, то теперь ее попросили приходить сюда регулярно. В горле было сухо, словно в него напихали старых газет. В голове ощущалась странная легкость, и мысли отказывались подчиняться. Войти в дом у нее за спиной было все равно что оказаться вне времени и пространства, все равно как войти в мир, где привычные правила больше не действовали и могло произойти все, что угодно. Это было так изнуряюще. Чтобы удержать равновесие, она положила руку на перила и принялась наконец спускаться по ступеням.
Ее взгляд привлекло какое-то движение внизу, в маленьком дворике. Она опустила глаза и увидела ту самую рыжеволосую служанку, идущую от угольного погреба к черному ходу.
– Эй, постой! – позвала ее Рейчел.
Девушка замерла и с виноватым видом оглянулась через плечо. Увидев Рейчел, она широко распахнула ресницы.
– Что вы… – начала незнакомка, но затем закрыла рот и двинулась вперед, явно намереваясь уйти.
– Подожди! – крикнула Рейчел. Она наклонилась через перила, чтобы лучше разглядеть девушку, и теперь окончательно уверилась, что та, несомненно, побывала в «Голове мавра» в день ее свадьбы. – Я должна тебя поблагодарить, – сказала она.
При этих словах девушка повернулась к ней.
– Поблагодарить меня, мадам? – спросила она.
– Да. Ведь это ты… заставила мистера Аллейна меня отпустить, когда я впервые встретилась с ним на прошлой неделе. Разве нет?
Вид у служанки был смущенный, и она поколебалась, прежде чем ответить.
– Ага, я, мадам.
– Так, значит, ты за нами подсматривала? И подслушивала? – продолжила Рейчел, но не получила ответа. – Но это не важно. Я рада, что ты это делала. И что была там. Спасибо за помощь.
– Всегда готова к услугам, мадам, – небрежно бросила девушка и повернулась, снова намереваясь уйти.
– Погоди… не тебя ли я видела в «Голове мавра»? Несколько недель назад, в день, когда я вышла замуж? Разве не ты подала нам вино?
Служанка отвернулась с очень сердитым видом, и Рейчел поняла, что не обманулась.
– Вы, верно, ошиблись, миссис Уикс, – сказала девушка мрачно.
Рейчел не стала добиваться признания. Она была достаточно уверена, что не обозналась, хотя и не могла объяснить, почему это для нее так важно.
