Да и за Девереля я уже не переживаю так, как раньше. Совершенно очевидно, что я его переоценивал. Он, по-видимому, олицетворяет собой упадок древнего благородного семейства, так же, как Саммерс, судя по всему, станет основоположником нового. Взгляды мои требуют пересмотра. Я даже поймал себя на мысли, что не будь я столь любезно одарен вами, милорд, я вполне мог бы податься в якобинцы. Я? Эдмунд Тальбот?
Тут я припомнил собственное намерение свести Зенобию с преподобным Колли, чтобы избавиться от возможных последствий нашей с ней встречи, и исполнился презрением к самому себе. Розыгрыш вполне в духе Девереля. А ведь мы с ним об этом толковали, и он наверняка заметил мое сходство с тем самым лордом из благородного семейства. Я почувствовал, что краснею. Когда же это все кончится?!
И все-таки одно рождение не покроет две смерти.
Настроения на корабле тоскливые, потому что похороны, как затейливо их ни описывай, штука все-таки невеселая. Исчезновение Виллера тоже не прибавило пассажирам бодрости.
* * *
С тех пор как я, смущаясь, попросил Саммерса помочь мне стянуть сапоги, прошло два дня. Офицеры не сидят сложа руки. К примеру, Саммерс решил, что пассажиры с кормы тоже должны дать представление для всех остальных – словно бы мы гражданский, а не военный корабль. Уже создан комитет по подготовке праздника – с полного одобрения капитана! – что нежданно-негаданно отдало меня прямо в руки мисс Грэнхем! Опыт на редкость поучительный. Оказывается, эта красивая и достойная во всех отношениях дама исповедует взгляды, от которых кровь стынет в жилах! Для нее нет разницы между офицерской формой, краской, которой наши первобытные предки расписывали свои тела, и татуировкой, что наносят на себя дикари южных островов и Австралии! Хуже того, эта дочь каноника не видит особых отличий между индийским колдуном, северным шаманом и католическим священником в его пышном облачении! Когда я указал ей, что было бы справедливо включить в их число и представителей нашей собственной церкви, она ответила, что наши, по крайней мере, не так разительно выделяются среди обычных людей. Я был огорошен, не нашелся что ответить, и понял, почему мисс Грэнхем говорила с такой сокрушительной прямотой, только перед обедом, когда они с мистером Преттименом объявили о помолвке! Разумеется, в таких обстоятельствах дама могла позволить себе говорить что вздумается! Но какими же глазами она на нас смотрела! Я со стыдом припоминал собственные высказывания на эту тему и чувствовал себя школьником перед строгой учительницей.
Известие взбудоражило всех. Можете представить, какие поздравления посыпались на обрученных и какое шушуканье поднялось у них за спиной. Я понадеялся, что капитан Андерсон, угрюмейший из Гименеев, поженит их прямо здесь, на корабле, пополнив, таким образом, коллекцию церемоний, которые сопровождают человека в течение всей жизни – от колыбели и до могилы. Как ни странно, «молодые» действительно казались влюбленными друг в друга – видимо, сыграла роль схожесть во взглядах. Жаль, что Колли не дожил, посетовал Деверель – мог бы обвенчать их по всем правилам. В салоне тут же повисла напряженная тишина. Мисс Грэнхем, только что поделившаяся с вашим покорным слугой своими взглядами на духовенство вообще, могла бы и промолчать. Но вместо этого сурово заявила:
– Жалкий, низкий, падший человечишка!
– Полно, мадам… – вступился я. – «О мертвых или хорошо…» и так далее. Человек оступился разок – с кем не бывает? И человек-то, в общем, безобидный.
– Безобидный?! – почти что выкрикнул Преттимен. – Пастор – и безобидный?
– И я не о спиртном, – стальным голосом продолжала его невеста. – А о совсем другом пороке.
– Ну что вы, мадам… поверить не могу… вы, женщина…
– Вы ставите под сомнение слова дамы, сэр? – выкрикнул мистер Преттимен.
– Нет-нет! Разумеется, нет. Я просто…
– Успокойтесь, дорогой, прошу вас, пусть его.
– Нет, я не могу этого так оставить! Мистер Тальбот при всех усомнился в ваших словах, и я требую извинений.
– Что ж, – засмеялся я, – вы получите их незамедлительно. Не имел в виду ничего…
– И это называется священник! – кипел мистер Преттимен. – О его пороке мы узнали случайно – два матроса перебрасывали веревочную лестницу с мачты за борт корабля, а мы с мисс Грэнхем стояли у той же мачты в переплетении веревок – как они там называются?
– Тросы? Выбленки? Давайте спросим у Саммерса.
– Не имеет значения. Помните, мисс Грэнхем, мы как раз обсуждали неизбежность процессов, благодаря которым всеобщая свобода приведет ко всеобщему равенству, а затем и к… хотя это тоже не имеет значения. Матросы не заметили нашего присутствия, так что мы невольно подслушали их разговор.
– Курение – уже зло, мистер Тальбот, но этот человек зашел еще дальше!
– Помилуйте, мисс Грэнхем!
– Он приобрел привычку, которой могут похвастаться разве что темнокожие дикари!
– Неужто табак жевал? – тоном величайшего изумления обратился к ней Олдмедоу.
Его слова потонули во взрыве хохота.
– Так и есть, – вмешался в разговор Саммерс, который не присоединился ко всеобщему веселью. – В один из своих визитов, я обнаружил у пастора большую коробку листового табака. От сырости он покрылся плесенью, и я выбросил его за борт.
– Какой еще табак! – удивился я. – Я ничего такого не заметил. Да и не тот он был человек, чтобы…
– Уверяю вас, сэр. Это случилось еще до вашего первого прихода.
– Вот видите! – обрадовался Преттимен. – Тяга к образованию, природная смекалка и постоянная необходимость быть начеку воспитали во мне привычку с легкостью запоминать любые беседы. В том числе и тут, на корабле.
– Нет-нет, пощадите, – просительно воздел руки Саммерс. – Сейчас не время для подобных воспоминаний.
– Самое время, сэр, коли словам дамы… я просто не могу оставить все как есть. Так вот, один матрос сказал другому: «Билли Роджерс приперся от капитана, грохоча от смеха, как трюмная помпа. Пошел по нужде и говорит – а я с ним рядом присел, – много, говорит, чего я в жизни видел, но чтобы пастор мне отжевал – о таком и думать не думал».
Торжествующий и яростный взгляд мистера Преттимена, его растрепанная шевелюра и неожиданная, но точная имитация грубого матросского говора привели аудиторию в восторг. Радостное улюлюканье обескуражило философа, он растерянно закрутил головой. Этот забавный эпизод переменил общий настрой. Неожиданно все принялись обсуждать будущее представление. То ли вид мистера Преттимена навел на мысль о комедии, то ли… Кстати, вот и актер на комические роли! Благодаря всеобщему подъему, разгорающаяся ссора между вашим покорным слугой и Преттименом угасла сама собой, уступив место гораздо более приятному разговору о том, что будем ставить, кто будет ставить и так далее, и тому подобное.
Затем я, как обычно, пошел прогуляться по шкафуту и встретил – кого бы вы думали? – «мисс Зенобию», поглощенную беседой с Билли Роджерсом! Ну разумеется – вот он, тот самый «бравый маряк», который «не может больше ждать». С каким однако пылом написано его безграмотное, но цветистое письмо! Что ж, если сунется за белую линию, к Зенобии в каюту, получит линьков.
Мистер Преттимен и его невеста гуляли по другой стороне палубы, поглощенные беседой. Мисс Грэнхем громко, так, чтобы я слышал, рассуждала о том, что действовать надо сперва на молодых и неопытных чиновников, еще не испорченных всеобщей продажностью. Коротышка Преттимен трусил рядом с ней, согласно кивая в такт ее на редкость здравым, хотя и чересчур строгим рассуждениям. Что ж, эти двое стоят друг друга; судя по всему, они действительно влюблены настолько, насколько это возможно для таких необычных личностей. Ага, вот вы и попались, мисс Грэнхем! Теперь я буду присматривать не столько за вашим женихом, сколько за вами!
Жених и невеста пересекли белую линию, разделяющую сословия на корабле, и остановились на носу побеседовать с мистером Истом и его бледной юной женой. Вернувшись, они направились прямиком ко мне, в тень навеса, который был натянут у правого борта. К моему изумлению, мисс Грэнхем объяснила, что они советовались с мистером Истом! Оказывается, он искусный ремесленник и имел дело с печатными станками. Думаю, они собираются нанять его на работу. Я постарался не показать, какой интерес вызвало у меня это заявление, и сменил тему, спросив, какую пьесу мы собираемся показать народу. Мистер Преттимен проявил к постановке столь же малый интерес, сколь и к другим делам – он якобы полностью погружен в свою философию. Правда, забраковал Шекспира, так как тот, по его словам, уделял слишком мало внимания общественным порокам. Я резонно заметил, что общество состоит из людей, но собеседник меня просто не понял – между его незаурядным умом и обычным здравым смыслом будто стоит невидимая преграда. Преттимен начал было ораторствовать, но его искусно отвлекла мисс Грэнхем, сказав, что «Фауст» Гете, по ее мнению, отлично подойдет.
