– Как ты плохо меня знаешь, – и величественно удалилась в кухню.
Эдит, ее отец и Саймон переглянулись.
– Ну, я подозреваю, мы все знали, что вечер будет не из легких, – сказал мистер Лавери, принимаясь за виски.
Позже, рассевшись вокруг овального (точная копия антикварного) стола в скромной столовой, они вчетвером сумели изобразить подобие обычного разговора. Мистер Лавери расспрашивал Саймона об актерстве, Саймон расспрашивал мистера Лавери о бизнесе, миссис Лавери приносила и уносила тарелки и вставляла замысловатые замечания весь вечер. Она обладала этим уникальным английским талантом – демонстрировать с помощью безукоризненно вежливого обращения, какого невысокого мнения она о собравшихся. Она могла выйти из комнаты, оставив всех раздавленными и отвергнутыми, и поздравить себя с тем, что ее поведение было безупречным. Из всех видов грубости эта, конечно же, самая оскорбительная, потому что не оставляет места для возражения. Даже проявляя крайнюю враждебность, человек не покидает высших оплотов морали.
Эдит смотрела на окружающие ее знакомые лица и пыталась выспросить у самой себя, что же сейчас происходит на самом деле. Укрепляет ли она союз, который сформирует ее будущую жизнь? Составят ли эти трое на ближайшие двадцать лет компанию, в которой она будет встречать Рождество? Смогут ли Саймон и ее мать навести мосты, говорить о детях, шутить о том, что понятно только им двоим? Каким бы красавцем ни был Саймон и как бы сильно она его ни желала, в этот вечер ее поразило, как же ей со всеми ими скучно.
Последние два года она прожила на переднем плане английской жизни и, поразмыслив об этом, удивилась, какой обычной стала такая жизнь для нее – пока она сама себя из нее не изъяла. В Бротоне Эдит угнетало отсутствие событий, пустота ее ежедневного расписания. Теперь же, когда она оставила все это позади, и дня не проходило без того, чтобы кто-нибудь из знакомых, из той ее жизни с Чарльзом, не появился в газетах. Хотя она и жаловалась постоянно, что они ничего не делают, она вспоминала обеды и ужины, один за другим, на которых она сидела напротив какого-нибудь смутно знакомого лица из кабинета министров, или из оперы, или просто из светской хроники. Хотя ей до слез надоели Гуджи и Тигра, она привыкла слышать новости политики или жизни королевской семьи за несколько дней, а то и недель до того, как они попадали на страницы газет. Она узнавала подробности частной жизни высокопоставленных особ до того, как они становились общеизвестны, если вообще становились. Они с Чарльзом не так много времени проводили вне дома, но сейчас память возвращала ей три-четыре выезда на охоту зимой и две-три вечеринки у друзей с ночевкой летом. К этому времени ей уже были знакомы Бленхейм, Хотон, Арундел и Скоун. Она утратила чувство того, что в этих местах когда-то творилась история. Они стали для нее просто домами людей их круга. В этом она была почти честна с собой – настолько же честна на самом деле, насколько честны с собою те, кто с рождения принадлежит к обществу, к которому ей довелось принадлежать так недолго. Эдит выучила все тонкости аристократической непочтительности: она, бывало, уверенно входила в ослепительный холл работы Ванбру, увешанный огромными картинами Ван Дейка, и, проклиная М25, швыряла сумочку в кресло от Хепплуайта. К этому моменту она уже знала, как заявить о своей принадлежности. «Эта потрясающая комната для меня обыкновенная, – говорят такие действия, – потому что это моя естественная среда обитания. Я здесь – дома, даже если вы – нет».
Теперь, когда она смотрела на Стеллу и Кеннета, на их репродукции с цветами в рамках из «Питера Джонса», на псевдостаринную мебель, ей казалось, что ее членство в клубе, где она могла свернуться в кресле в библиотеке Уилтон-Хауса, листая «Вог», со стаканом водки с тоником в руке, было отозвано без предупреждения. В редкие моменты ясности сознания она понимала, что, выбрав этого актера, она не сделала поражающий своей дикостью выпад в сторону богемы, а просто вернулась в родную страну. Что Саймон был значительно ближе Стелле, с ее четвероюродным кузеном-баронетом, или Кеннету и его деловым партнерам, чем Чарльз и его друзья. Мир, где человек смеется и плачет вместе с другими, – это и был ее настоящий мир. Мир, в котором она выросла, где ей теперь снова предстоит жить. Чарльз, и Бротон, и игра в имена этих людей затрагивали только вскользь. И что бы там ни воображала себе ее мать, они все-таки – совсем другое племя.
– Уф! – выдохнул Саймон, когда они отъехали от дома и направились к Кингс-роуд.
Эдит кивнула. Они выжили. Это главное. Она сделала первый шаг к тому, чтобы объяснить матери, что ее жизнь в сказке окончена. Саймон подмигнул ей.
– Мы живы, – сказал он.
Несколько минут они ехали молча.
– Едем прямо домой?
– А варианты?
– Ну, мы могли бы сходить куда-нибудь.
– Куда?
Саймон слегка надул губы:
– Как насчет «Аннабелс»?
Эдит немало удивилась:
– Ты член этого клуба?
Он покачал головой, как ей показалось, несколько раздраженно:
– Нет, конечно. Но ты нас проведешь.
Эдит совсем не была уверена, что может это. Ведь это Чарльз член клуба, в конце концов, и хотя они бывали там вдвоем достаточно часто и ее в клубе определенно знали, но она не совсем понимала, кто она здесь после всего этого. И тем более она не была уверена, что это хорошая мысль. Там обязательно будет кто-нибудь из окружения Чарльза.
– Не знаю, – сказала она.
– Ну же, давай. Чарльз далеко в своем Суссексе, и ты не сможешь убежать от того, что тебя все время будут видеть. У нас тоже есть своя жизнь, я полагаю.
На этот раз, в отличие от поездок с Чарльзом, они припарковались на площади и пошли к входу пешком. Саймон был здесь только однажды и улыбался как ненормальный, пока они спускались по ступенькам. Как только они вошли в холл, Эдит, менее уверенная в себе, поняла, что была права. Это была Ошибка. Служитель клуба встретил ее достаточно приветливо.
– Леди Бротон, – он сделал паузу, чтобы быстро оглядеть Саймона, – вы встречаетесь здесь с кем-то? Хотите, я сообщу, что вы уже здесь?
Эдит почувствовала, что краснеет.
– Вообще-то, нет. Просто подумала, не могли бы мы зайти на минутку.
И опять ответ был безукоризненно учтив:
– Я не знал, что вы член клуба, миледи.
– Нет, я нет… то есть Чарльз – лорд Бротон – да, и я только подумала… – Она замолчала, увидев улыбку искреннего сожаления на лице служителя.
– Мне очень жаль, миледи…
Если бы судьба была к ним милосердна, то на этом дело бы и закончилось, но именно в этот момент дверь отворилась, и с подступающим к горлу ужасом Эдит услышала пронзительный голос Джейн Камнор. Оглянувшись, она улыбнулась прямо в огромное, залитое потом лицо Генри, который, неуклюже ковыляя и пыхтя от напряжения, спускался по лестнице. Долю секунды Джейн молчала, осознавая факт присутствия Эдит и, конечно, Саймона. Затем улыбка вернулась к ней.
– Эдит! Как мило! – Она холодно расцеловала ее в обе щеки. – Ты не собираешься нас представить?
– Саймон Рассел. Лорд и леди Камнор.
Она не знала, почему не представила их по имени. Может ли так случиться, что ей нужно было произвести впечатление на Саймона? После того, как они только что провели вечер?
Джейн томно посмотрела на нее:
– Ты идешь внутрь?
Эдит собралась сказать, что, вообще-то, они уходят, но вмешался Саймон:
– Они нас не пускают. Похоже, нужно быть членом.
Он и не понял, какое серьезное предательство совершил по отношению к Эдит. Он просто хотел попасть в клуб, и, насколько он видел, перед ним были два человека, которые могли ему в этом помочь.
Но Генри так просто не поймаешь. Чувствуя, к чему идет дело, он быстро кивнул:
– Добрый вечер, Эдит, – и прошел мимо нее по коридору в сторону бара.
Джейн печально улыбнулась.
– Какая неприятность для вас, – мурлыкнула она. – Я тоже не член. Я, э-э, наверное, могу догнать Генри, если хочешь… – Она умолкла, показывая, насколько ей не хочется выполнять собственное предложение.
