– Агнес!
Женщина застонала. Маргрьет свободной рукой взялась за одеяла, принялась укрывать ими спящую, но, когда натянула одеяла до груди, Агнес вдруг стиснула ее запястье.
Маргрьет хотела вскрикнуть, но не сумела. И окаменела, потрясенная тем, с какой неожиданной силой сжимали ее руку ледяные пальцы Агнес.
– Что тебе нужно? – В ее голосе сквозила та же враждебность, что и в цепкой хватке пальцев.
– Ничего. Ты дрожала от холода.
– Ты следила за мной.
Маргрьет закашлялась и ощутила во рту вкус крови. Она проглотила кровяной сгусток, не желая отставлять свечу.
– Я за тобой не следила. Ты разбудила меня. Ты плакала.
Мгновение Агнес пристально вглядывалась в Маргрьет, затем уронила руку. Провела ладонью по лицу и придирчиво осмотрела влажные от слез пальцы.
– Я правда плакала?
– Да, – кивнула Маргрьет, – и разбудила меня.
– Это во сне. – Агнес вперила отрешенный взгляд в потолочные балки.
Маргрьет опять закашлялась, но на сей раз не успела прикрыть ладонью рот. Обе женщины разом глянули на одеяла и увидели крохотное пятнышко крови. Агнес перевела взгляд на Маргрьет.
– Хочешь присесть? – Она подтянула ноги, и Маргрьет опустилась на краешек кровати.
– Две обреченные, – пробормотала Агнес.
В иное время Маргрьет почувствовала бы себя оскорбленной, но сейчас, сидя напротив Агнес, она понимала, что это правда.
– Йоун тревожится за меня, – призналась Маргрьет. – Он ничего не говорит, но, когда столько лет живешь бок о бок, и говорить-то не обязательно.
– Ты говорила ему про студень из исландского мха?
– Он знает, что ты разбираешься в травах. Он слышал о родах Роуслин.
Агнес задумалась.
– Так он не против?
Маргрьет покачала головой.
– Ты не думай, что он плохой человек, мой Йоун. – Она опустила глаза, разглядывая половицы. – Он изо всех сил старается жить мирно, по-христиански… как и все мы. Никогда в жизни он бы никому не пожелал зла, но только с тех пор, как ты появилась здесь… – Маргрьет открыла рот, собираясь что-то добавить, но удержалась. – Он думает прежде всего о долге, вот и все. Однако мы постараемся продержаться подольше… насколько сумеем.
– Но он знает, что твое состояние ухудшается?
Маргрьет ощутила тяжесть в легких и пожала плечами.
– Что тебе снилось? – спросила она после минутного молчания.
Агнес натянула одеяло до подбородка:
– Катадалюр.
– Хутор Фридрика?
Агнес кивнула.
– Это был кошмар?
Взгляд женщины скользнул к пятнышку крови на одеяле. Казалось, Агнес внимательно изучает его.
– Я жила там в дни перед смертью Натана.
– Разве ты жила не в Идлугастадире? – Маргрьет поежилась, и Агнес, сдернув с изголовья кровати свой платок, подала его собеседнице.
– В Идлугастадире я жила, пока Натан не выставил меня за дверь. Мне больше некуда было податься, и я попросила приюта у родителей Фридрика, хозяев Катадалюра.
– Ты говорила, что между тобой и Фридриком не было приязни.
– И это правда. – Агнес подняла взгляд на Маргрьет. – Отчего ты не спрашиваешь меня про убийство?
Вопрос застал Маргрьет врасплох.
– Я думала, ты говоришь об этом только с преподобным.
Агнес покачала головой.
У Маргрьет вдруг пересохло во рту. Она оглянулась на спящего мужа. Йоун мирно похрапывал.
– Может, пойдем на кухню? – спросила Маргрьет. – Мне нужно погреться, не то, чего доброго, к утру промерзну насмерть.
Агнес сидела на табурете, принесенном из молочни, и глядела, как Маргрьет разгребает угли в очаге, подкармливая редкие язычки пламени кусочками кизяка. Она кашляла от дыма и вытирала слезящиеся глаза.
– Пить хочешь?
Агнес кивнула, и Маргрьет подвесила на крюк котелок с молоком. Затем она опустилась на табурет рядом с Агнес, и они вдвоем смотрели, как огонь в очаге постепенно набирает силу.
– Моя мать никогда не допускала, чтобы в очаге ее дома погас огонь, – сказала Маргрьет. И почувствовала, что Агнес повернулась, чтобы взглянуть на нее, однако не стала встречаться с ней взглядом. – Мать верила, что, покуда в очаге горит огонь, Сатана не может проникнуть в дом. Даже в час ведьмовства.
Агнес долго молчала.
– А ты во что веришь? – спросила она наконец.
Маргрьет протянула руки к очагу.
– Я считаю, что огонь незаменим, когда нужно согреться.
Агнес кивнула. В очаге перед ними трещало и вспыхивало пламя.
– Когда я работала на хуторе Габл, в разгар зимы у нас погас огонь в очаге. То была моя вина. Хутор занесло снегом, дети голодали, и я так выбилась из сил, пытаясь покормить самого младшего сывороткой из полотняной соски, что забыла заглянуть в кухню. Три дня мы прожили без света, без огня, пока снегопад не унялся и до нас не добралась подмога с соседнего хутора. Я думала, соседи найдут нас замерзшими насмерть в постелях.
– Такое бывает, – согласилась Маргрьет. – Для тела есть множество способов умереть.
Женщины примолкли. Молоко начало закипать, и Маргрьет поднялась, чтобы разлить его по кружкам. Она протянула дымящуюся кружку Агнес и снова села.
– Повезло вам, что у вас вдоволь припасов, – сказала Агнес.
– В этом году у нас оказалось немного свободных денег, – отозвалась Маргрьет. – Сислуманн Блёндаль выплатил нам компенсацию.
Она тут же пожалела о сказанном, но Агнес ее слова как будто не задели.
– Об этом я не подумала, – сказала она наконец.
– Заметь, довольно скромную, – добавила Маргрьет.
– Ну да, зачем же на меня тратиться, – съязвила Агнес. Маргрьет искоса глянула на нее, прихлебывая молоко и чувствуя, как горячее питье заполняет желудок и прогревает изнутри тело.
– Преподобный что-то давно не приезжал, – сказала она вслух, меняя тему.
– Да.
Лицо Агнес припухло от сна, и Маргрьет вдруг ощутила безотчетное желание обнять ее за плечи. Это потому что она похожа на маленькую девочку, сказала себе Маргрьет и сильнее сжала в ладонях кружку.
– Я совсем не хотела тебя разбудить, – проговорила Агнес.
Маргрьет пожала плечами.
– Я часто просыпаюсь по ночам. Когда дочери были еще маленькие, я обычно вставала ночью проверить, дышат ли они.
– Ты поэтому сейчас не спишь?
Маргрьет глянула на Агнес:
– Нет. Не поэтому.
– Прости, что тебе пришлось за них бояться, – сказала Агнес. – Я имею в виду – когда меня поселили здесь.
– Матери всегда боятся за своих детей, – сказала Маргрьет.
– Я никогда не была матерью.
– Да, но у тебя же есть мать.
Агнес покачала головой.
– Моя мать бросила меня, когда я была совсем маленькой. С тех пор у меня нет матери.
– Это не важно, – после паузы проговорила Маргрьет. – Где бы она сейчас ни была, она думает о тебе.
– Сомневаюсь.
Маргрьет помолчала.
– Матери всегда думают о своих детях, – повторила она, чуть переделав собственную фразу. – Твоя мать, мать Фридрика, мать Сигги…
– Мать Сигги умерла, – отчеканила Агнес. – А мать Фридрика собираются отправить в Копенгаген.
– За что?
Агнес искоса, настороженно глянула на Маргрьет.
– Тоурбьёрг догадывалась, что задумал Фридрик. Ей было известно об овцах, которых он украл. Она лгала суду.
– Понимаю, – сказала Маргрьет. И отхлебнула молока.
– Тоурбьёрг спасла мне жизнь, – после небольшой паузы добавила Агнес. – После того как Натан прогнал меня с хутора, она обнаружила меня на пороге своего дома. Я умерла бы, если бы она не впустила меня в дом и не позволила остаться.
Маргрьет кивнула.
– Во всяком человеке найдется что-то хорошее.
– Когда Тоурбьёрг была молода и служила по найму, она подожгла кровать своей хозяйки и убила топором хозяйского пса. На суде все это припомнили.
– Силы небесные!
– Мне это нисколько не помогло, – быстро прибавила Агнес. – Тоурбьёрг сказала, что мы с ней друзья. Она сообщила судьям, что мы с Натаном ссорились и что я спрашивала у нее совета.
