– Должен сказать, – бурчал он, забираясь на заднее сиденье моей машины, – эти Богуны показались мне довольно непростыми в обращении. Вы их знаете?
– Я когда-то был с ним немного знаком.
– Правда? Я даже не знаю, что о нем и думать.
Я улыбнулся:
– Он слабоумный. А она что за человек?
– С ней очень нелегко, я вам скажу.
Изабел кивнула:
– Диана Богун пошла на непростую сделку, и только зависть окружающих как-то позволяет ей чувствовать, что она не зря это сделала. Интересно, долго ли она вытерпит. Лет через пять мы определенно прочтем в газетах, что она сбежала с местным доктором.
Адела покачала головой:
– Нет, не прочтем. Я познакомилась с ней, когда она дебютировала. Она проживет жизнь и с Гитлером, если он даст ей титул и дом.
Изабел подняла брови:
– По-моему, я бы предпочла Гитлера.
Меня заинтересовал этот короткий разговор, потому что, хотя они и насмехались над достойным жалости лицемерием Дианы Богун, я хорошо понимал, что Адела, и Дэвид, и даже Изабел, что бы они ни говорили, по существу, одобряли ее сговор с дьяволом. Возможно, никто из них и не был бы готов связать свою жизнь с тем, кто им отвратителен, но те из их знакомых девушек, что так поступили (а я могу назвать таких не менее семи, просто заглянув в свою телефонную книжку), не были достойны презрения в их глазах, если не нарушали условий контракта. Для обитателей этого мира именно в этом и заключалось истинное преступление Эдит. Не в том, что она вышла за Чарльза, не любя его, а в том, что оставила его, чтобы любить другого. Для них безрассудством было отказаться от ложных ценностей, в приверженности которым она расписалась при заключении брака, и попытаться вернуться к ценностям вечным. Ее решение не было практичным, оно не было mondaine [41]. Американцы могут прикидываться, что восхищаются этим – в литературе, если не в жизни, – но англичане, по крайней мере наиболее обеспеченная часть среднего класса и высших слоев общества, – нет. В Штатах история отречения [42] описывается как «Он отказался от целого мира ради любви», а англичане, по крайней мере определенного типа, видят в этом только ребячество, безответственность и абсурдный поступок.
Вот по каким законам судили Эдит и признали ее виновной.
Глава девятнадцатая
Задача передо мной стояла непростая. С одной стороны, у меня было поручение от леди Акфилд, которое я поклялся выполнить – попросить Эдит, чтобы она не препятствовала быстрому разводу, а с другой – в Бротоне мне ясно продемонстрировали, что Чарльз все еще любит свою жену.
– И что ты собираешься сказать? – спросила Адела утром того дня, когда я пригласил Эдит пообедать вместе.
Естественно, я все рассказал жене. Не помню, чтобы я обещал хранить дело в строжайшей тайне, но даже если бы именно так и было, то не считаю, что такие клятвы подразумевают и супруга, за вычетом разве что самых исключительных случаев. Ничто так не раздражает, как жизнь бок о бок с хранителем важных тайн.
– То, чего ждет от меня леди Акфилд, я полагаю.
– Только не говори мне, что собираешься отстаивать права этой несчастной девочки Марлоу.
Я покачал головой:
– Нет, в это я ввязываться не стану. Скажу только, что они хотят, чтобы все поскорее закончилось, и все.
Адела размышляла:
– Скажи, что леди Акфилд хочет, чтобы все скорее закончилось. Это будет ближе к истине.
Учитывая ее предубежденность, я счел это очень справедливым и похвальным замечанием.
Мы договорились с Эдит встретиться в «Капризе». Он сочетает в себе чистые, строгие линии интерьера с легким и ненавязчивым шармом. Я рассудил, что все это будет подходящими декорациями к предстоявшему нам разговору. По прибытии я обнаружил, что нам отвели столик в отдалении от бара. Случайность, но очень удачная. Я заказал шампанского, чтобы взбодриться, и принялся ждать свою гостью.
Эдит была рада моему выбору заведения. В последнее время Саймон много работал и зарабатывал вполне уважительные суммы, но, учитывая выплаты за купленное в рассрочку жилье, жену и разнообразные долги, которые приходится отдавать каждому актеру, когда дела вроде бы опять начинают идти в гору, он был не особенно охоч до развлечений в Вест-Энде, разве что за чужой счет. Эдит смогла бы это устроить, четких инструкций о том, сколько именно она может тратить, ей не давалось, но ей не хотелось пускать деньги Чарльза на что-то, кроме самого необходимого. И хотя она временами довольно широко трактовала это понятие, но все-таки выгуливать и угощать Саймона на деньги Чарльза казалось ей нечестным. А самая тоска была в том, что собственных денег у нее не было. И это казалось ей очень странным, так далеко она ушла от мира своего детства. Во всяком случае, она всегда была рада поводу нарядиться и выйти в люди.
Мы чмокнули друг друга в щеки, поболтали немного и сделали заказ, при этом ни на минуту не забывая, что впереди нас ждет довольно непростой разговор, но по взаимному согласию мы дождались, пока нам не принесут первые блюда. И вот цыпленок для меня и горячие hors d’oeuvres [43] для Эдит оказались на столе. Официант наполнил наши бокалы и удалился.
– В прошлые выходные мы виделись с Дэвидом и Изабел, – начал я. – На самом деле мы у них ночевали.
– Как у них дела?
– Хорошо. Дэвид очень занят, хотя я так толком и не знаю чем. – Я помолчал. – Мы все вместе ездили к Бротонам.
Эдит откусила кусочек от чего-то в тонком кляре.
– Дэвид, должно быть, получил истинное наслаждение.
– Вряд ли. Ему весь день пришлось общаться с Дианой Богун. Он очень старался произвести на нее впечатление, но, кажется, не слишком преуспел.
– Еще бы. На днях я столкнулась с ней в «Питере Джонсе», и она от меня так нос воротила.
Эдит продолжала есть и пить с аппетитом, но не собиралась ни малейшим образом помогать мне с моей задачей. Вздохнув про себя, я внутренне собрался и настойчиво продолжил:
– Там была леди Акфилд.
– Так я и подумала. Как поживает дорогая «Гуджи»?
Конечно же, в ее словах присутствовала ирония, но не было неприятной горечи. Дурацкое прозвище снова оказалось в кавычках, как в первые недели ее замужества. И в этом было осознание барьера, непреодолимой границы, которая теперь разделяла существование ее свекрови и ее собственное.
– Очень неплохо, по-моему. Естественно, она захотела поговорить о тебе.
– В этом нет никакого такого «конечно». Ты меня удивляешь. Гуджи не из тех, кто любит обсуждать свои семейные проблемы. Ты должен понимать, что тебе сделали большой комплимент.
– Думаю, она сочла, что я могу ей пригодиться.
Эдит кивнула. Намек попал в цель, и она начала догадываться, что этот разговор может выйти на более глубокие воды, чем она предполагала.
– Мм?
– Она сообщила мне, что ты планируешь подождать два года до развода. – (Эдит посмотрела на меня с неопределенным выражением лица.) – Они не этого хотят. Они хотят, чтобы Чарльз развелся с тобой сейчас. Сию же секунду. Ей нужно знать, что ты об этом думаешь.
Я почувствовал некоторое облегчение. Все слова были произнесены. Эдит перестала есть и осторожно положила вилку на тарелку. Очень вдумчиво отпила вина, будто наслаждаясь вкусом каждой капли. Похоже, она ощутила, что настал тот самый момент. Конец ее замужества. Я не совсем уверен, насколько она по-настоящему понимала, что именно к такому концу приведет ее роман с Саймоном, до этого самого мгновения. Но должен отметить, что голос ее звучал достаточно спокойно, когда она заговорила:
– Ты хочешь сказать, они хотят, чтобы Чарльз развелся со мной по причине супружеской неверности. И вызвал в суд Саймона.
– Скорее всего, – кивнул я. – Не уверен, что в наши дни это все еще работает именно так, но общая мысль такова. Подробно мы, вообще-то, не разговаривали. Если бы он стал разводиться с тобой сейчас, ему понадобилась бы причина. Или теперь это уже не обязательно? Я не очень уверен.
