– Должно быть, его только-только убила та самая банда, что ехала в город, – шепнул потрясенный Тит.
Лошадь императора встала на дыбы. Нерон осадил ее, но головная повязка размоталась и упала на землю. Преторианец, помедливший, чтобы взглянуть на происходящее, присмотрелся и побледнел. На миг молодой солдат пришел в полную растерянность, но затем напрягся, отсалютовал Нерону и выкрикнул:
– Цезарь!
Нерон глянул в ответ и машинально поднял руку, принимая приветствие.
Преторианец натянул вожжи. Он уставился сначала на труп, потом на Нерона с его разношерстной свитой, потом снова на мертвеца.
– Проезжай, преторианец! – дрогнувшим голосом приказал Нерон.
Тот заколебался:
– Если Цезарю нужна помощь…
– Проезжай, тебе сказано!
Преторианец пришпорил коня и отбыл.
– В гарнизон поехал, – заметил Эпафродит. – Следовало бы взглянуть, что у него за письма. Возможно, там есть новости о Гальбе…
– Он узнал меня! – взвизгнул Нерон. – Надо было убить его!
– Никто из нас не справится с вооруженным преторианцем, – чуть слышно ответил Спор.
Нерон взглянул на покойника – средних лет и хорошо одетого.
– Если его убила та презренная банда, то почему? Чтобы ограбить… или потому что он защищал меня?
– Цезарь, мое имение уже близко, – сказал Феон. – Едем поскорее.
Они пересекли мост. Феон свел их с большой дороги на узкую лесную тропку, пояснив, что к имению лучше подъехать с тыла и укрыться в дальнем подсобном строении, чтобы об их присутствии не узнали даже рабы.
В конечном счете они достигли задней стены дома, не имеющей ни окон, ни дверей.
Оглядевшись и оценив обстановку, Тит понял, почему Феон выбрал себе в награду это имение. Место было приятное, уединенное и тихое, с красивым видом на лесистые равнины Тибра. На горизонте просматривался город. Колосс, несмотря на землетрясение, по-прежнему стоял, и его лучистая корона, сверкающая под полуденным солнцем, издалека казалась детской игрушкой.
Феон велел всем не сходить с места и сунулся за угол. Через секунду он вернулся.
– Как я и думал, – сообщил он. – Здесь старое заброшенное жилище для рабов. Имение чуть дальше, на холме, но весь участок, начиная отсюда, расчистили, и фасад здания полностью обнажен. В переднюю дверь не войти, нас заметят из главного дома, расположенного выше.
– Мне нужно отдохнуть! – вскричал Нерон.
Феон немного подумал.
– Постройка старая, стены тонкие. Можно проломить заднюю. На это уйдет сколько-то времени, и без шума не обойтись. Если кто-нибудь услышит и явится посмотреть, тебе лучше не показываться, Цезарь. Вон там, в тени, есть песочная яма. Если Цезарю угодно прилечь…
– Нет! Только не в яме! Иначе я окажусь под землей! Еще не срок…
Пока остальные искали расшатанную доску и отдирали ее, Нерон добрел по холму до небольшого пруда. Опустившись на колени, он зачерпнул мутной стоячей воды, отпил. До Тита донесся его стон: «Такова теперь моя вода?» В Золотом доме император привык пить только дистиллированную, охлажденную в снегу. Нерон сел на землю. По выражению его лица Тит мог бы заключить, что он плачет, но на румяных щеках императора не было слез. Нерон разыгрывал отчаяние, точно мим, упражняющийся в гримасах.
Доска подалась, и беглецы без особых усилий проделали в задней стене щель. Феон вошел осмотреться, затем жестом позвал остальных. Нерон пролез первым, торопя всех четверых забраться внутрь.
Они очутились в грязной каморке, где из мебели обнаружилось всего несколько стульев да набитый гнилой соломой мешок в качестве лежака. Короткий коридор вел в тесную прихожую. Не приходилось удивляться, что в жилье для рабов на двери не было ни засова, ни даже накидного бруса.
Свет проникал через маленькое окно, завешенное ветхой тряпкой. Выглянув в дырку, Тит увидел грязный двор, травянистый склон и дальше на холме – часть главного дома. Тот выглядел очень изысканным: красная черепичная крыша и колонны из желтого мрамора, окруженные статными кипарисами, цветущими розовыми кустами и живыми оградами, которым придали форму обелисков, кубов и шаров.
Нерон сел на лежак и привалился к стене. Теперь он разрыдался всерьез и всхлипывал, пока лицо не стало мокрым от слез.
– Сабина, плачь со мною! – возопил он. – Скорби обо мне и рви волосы, как порядочная жена!
Спор покорно запричитал и принялся мести пол распущенными локонами.
– Цезарь, не стоит отчаиваться, – негромко заметил Эпафродит. – Еще не время.
– Ты думаешь, я оплакиваю себя, но это не так, – сказал Нерон. – Я оплакиваю тех, кто никогда не увидит меня на сцене. Какого актера лишается мир!
Тит сел на стул. Он тоже измученно прислонился к стене, закрыл глаза и попеременно то погружался в дремоту, то просыпался. День длился, но казалось, будто время остановилось. Весь мир сжался до гнусной конуры, в которой он очутился.
Феон достал хлеб и воду. Нерон немного попил, но есть не стал. Он заявил всем, чтобы рыли ему могилу, дабы спрятать тело от врагов.
– Иначе мне отрубят голову и отнесут в Рим, чтобы доказать мою смерть. Не дай им отрубить мне голову, Эпафродит!
– Этому не бывать. Клянусь, что не позволю.
– А лучше сожги меня. Принеси воды, чтобы омыть мой труп. Сложи погребальный костер!
– Не сейчас, Цезарь, – прошептал Эпафродит, утомленно смежая веки. – Рано об этом. Отдыхай. Поспи, если сможешь. Будет ночь, а за нею – новый день…
Тит погрузился в дрему.
Его разбудила какая-то возня. Спутники Тита столпились у окна и тревожно выглядывали наружу.
В помещении царил полумрак, шел последний предзакатный час. Тит присоединился к остальным и устремил затуманенный взор за рваную занавеску. На грязный двор перед жилищем рабов легли длинные тени. Косые солнечные лучи пробивали тучи пыли, поднятой одиноким всадником. По длинной густой бороде Тит узнал в нем Эпиктета.
Никто не успел отреагировать, а Спор уже метнулся к передней двери, распахнул ее и побежал к Эпиктету, который еще и не спешился. Они обменялись несколькими словами. Тит, глядя в окно, напряг слух, но ничего не разобрал.
Эпиктет спустился на землю. Хромая нога подвела калеку, и он упал. Поморщившись, встал, огляделся в поисках коновязи, затем схватился за ногу, споткнулся и снова рухнул.
Тем временем Спор вбежал в дом.
– Как он нас нашел? – поинтересовался Феон.
– Спросил в главном доме. Рабы ничего не знали, но кто-то предложил посмотреть здесь.
– Что нового? – подал голос Эпафродит.
Спор взглянул на Нерона, явно боясь ответить.
– Говори новости! – крикнул Нерон.
– Сенат проголосовал.
– И? – Голос императора сорвался на писк.
– Они провозгласили правителем Гальбу.
Нерон задохнулся:
– А я? Что будет со мной?
– Сенат объявил тебя врагом общества. – Спор отвел взгляд. – Они говорят… тебя нужно казнить древней казнью.
– Древней казнью? – переспросил Нерон.
– Так мне сказал Эпиктет.
– Что это значит, во имя Аида? О чем они, Эпафродит? – воскликнул Нерон.
Эпафродит не ответил.
Заговорил Тит. Собственный голос показался ему замогильным.
– Речь идет об особом способе казни, который придумали наши предки. Жертва проходит перед народом и публично бичуется…
Нерон издал вопль.
– Осужденный обнажен, а шея заключена в рогатину, которой его гонят или удерживают на месте, – продолжил Тит. – Его секут, пока он…
– Нет! – Нерона трясло с головы до пят. Глаза распахнулись от ужаса.
Странно, но Тит не разделял страха императора. Он испытывал нечто совершенно другое. На него нахлынуло то самое чувство изумления перед откровением, которое впервые снизошло на него при звуках пения Нерона, взирающего на пылающий Рим, и повторно – когда пришлось смотреть на сожжение брата.
– Неужели ты не понимаешь, Цезарь? Это судьба, которую давным-давно приуготовили тебе боги.
– Что ты такое говоришь, Пинарий?
– Есть ли на свете лучшая роль для величайшего из актеров? Ты станешь падшим героем, богом-императором, которого заставят принять самую страшную и позорную смерть. Тебя казнят на глазах у всего Рима. Твою наготу выставят напоказ. Все увидят, как ты страдаешь и истекаешь кровью. Увидят, как ты опрастываешься, рыдаешь и молишь о пощаде. Увидят, как ты умираешь. Конец Нерона не забудут вовек. Публичная казнь станет твоим лучшим выступлением!
