– Не беспокойтесь. – Он вручил мне конверт. – Извините, я не мог удержаться. Где бы ни был, я повсюду ищу фотоаппараты. Это удивительно, сколько их выбрасывают с непроявленной пленкой внутри.
Я не смогла не рассмеяться.
– Не нужно извиняться. У меня не было случая посещать распродажи последнее время. Что-нибудь интересное? – спросила я, держа в руках конверт.
Он пожал плечами:
– Взгляните сами.
Это были три фотографии одних и тех же людей, только в разных позах. Три женщины, три поколения. Их одинаковые подбородки и миндалевидный разрез глаз свидетельствовал о родстве меж ними. Они стояли у рождественской елки, окруженные подарками в ярких обертках, и на всех на них были одинаковые вязаные жилеты. По выражению их лиц можно было понять, что жилеты эти были нечто вроде рождественской шутки.
Мое внимание привлекла самая молодая из женщин, лет около тридцати или тридцати с небольшим. Ее жилет был расстегнут пониже груди, открывая обтянутый красным свитером живот, выступавший над поясом брюк. На каждой из трех фотографий они держали в руках сонограмму, как будто на фотографии их было не трое, а четверо.
– Они не сестры, – сказал Джон. – Но я подумал, они вам понравятся. Жаль, что мы не знаем, кто это, потому что, думаю, они желали бы сохранить эти забавные снимки.
Я кивнула, укладывая фотографии обратно в конверт.
– Согласна. Но спасибо, это прекрасные снимки.
Он выждал, пока я не положила конверт в сумку, – чтобы потом его выбросить.
– Так о чем вы хотели поговорить?
Мимо, держась за руки, прошла седовласая пара с одинаковыми тугими локонами. Я посмотрела на них с завистью.
– Я хотела поговорить с вами об Адриенне.
Он ждал, пока я продолжу.
– Ваша сестра говорила вам когда-нибудь, что проходила сеансы лечебного гипноза?
Он удивился.
– Да, правда. Она этому подвергалась. По меньшей мере дважды. Она курила еще со старших классов в школе. Я пытался заставить ее бросить, и Мэтью тоже. Но она не поддавалась. И однажды она вдруг решила, что пришло время прекратить, и сделала это сразу. Ее не интересовали никакие вспомогательные средства или сигареты с низким содержанием никотина. По ее мнению, все это требовало слишком много времени. Она хотела бросить сразу и говорила мне, что читала об использовании гипноза. Это был один из наиболее быстрых способов.
– Почему для нее было так важно быстрее покончить с этой привычкой?
– Я не уверен – она никогда не говорила. Но это в ее характере. Она всегда была импульсивна. Стоило только Мэтью упомянуть об акушерстве, как она тут же захотела стать акушеркой. Я думаю, это было просто в ее натуре.
– И Мэтью ее гипнотизировал.
– Да. И я думаю, это помогло, потому что я не видел, чтобы она курила после этого. Не то чтобы у меня была возможность видеться с ней много, но…
– Что вы хотите сказать?
Он смотрел на пролив, и мне показалось, как будто он воображает себе свою сестру на яхте, с развевающимися на ветру волосами.
– Это было за четыре или пять месяцев до ее смерти. – Он коротко засмеялся. – Если бы я знал, я бы посоветовал ей наслаждаться сигаретами.
– Она что-нибудь говорила вам? Собственно о гипнозе?
– Нет. Но… – он остановился.
– Но что, Джон? – потеребила я его руку.
– Она… она изменилась. Одно время я думал, это было из-за никотиновой абстиненции. Но это было нечто большее. Она определенно изменилась.
– Это тогда она отдала вам кольцо? Когда она сказала, что оно ей не принадлежит?
– Да. Точно. Ава, о чем это вы?
Я откинулась на скамье.
– Я не уверена. Но… я нашла портфель Адриенны.
Он вздернул голову.
– На самом деле его нашел Джимми Скотт. В Данбарском заливе.
– И…?
Я покачала головой:
– Бумаги пропитались водой, так что он выбросил их.
– Как он попал туда?
Я пристально смотрела на свое обручальное кольцо, боясь этого вопроса, как боялась и ответа.
– Я не знаю.
– Вы спрашивали Мэтью?
– Он этого не отрицал, но если не будет доказательств, я не стану торопиться с выводами, и я думаю, что вам тоже не следует этого делать. Он сказал мне, что не причинял ей боли, и я ему верю.
Глаза Джона сузились.
– А ее ежедневник?
– Джимми сказал, что он нашел только бумаги.
Джон взял мои руки в свои.
– Не будьте слепы. Он не отрицал, что выбросил его, потому что тогда он может сказать, что не лгал вам. Я не имею представления, что могло там быть, что он бы хотел уничтожить. Но портфель не мог быть в чьих-то других руках, кроме его.
Теперь я жалела, что рассказала ему о портфеле. Я хотела вернуть свои слова, как океанские приливы возвращают волны. Но я вспомнила слова матери, что она считает меня сильной, и поняла, что я уже перешла тот предел, когда я еще могла избежать того, чтобы оглянуться и увидеть, что меня преследует.
– Я не знаю, что и думать. Но я знаю, что я люблю моего мужа, и какова бы ни была истина, это ничего не изменит.
Он покачал головой, взглянул на наши сплетенные руки и медленно высвободил свои пальцы из моих.
– Так что же вам нужно, чтобы я сделал?
– Ничего – пока. Но я не хочу, чтобы вы говорили вашим родителям о портфеле, пока я не узнаю больше. Я прошу вас сделать это ради меня. Ради Мэтью. Ради вашей прежней дружбы.
Он смотрел на воду. Небо отражалось в его глазах.
– Я сделаю это. Ради вас.
Я наклонилась и удивила его, поцеловав его в щеку.
– Благодарю вас. Вы добрый друг.
Взглянув на часы, он встал и сунул руки в карманы.
– Есть кое-что, чего я вам не сказал.
Я тоже встала, слушая крики двух девочек, гонявшихся за волнами.
– Мэтью приходил ко мне однажды в то последнее лето. Он сказал, что думает, что у Адриенны роман. С врачом на ее работе. Общий друг видел их однажды в ресторане в парке за очень оживленной беседой.
Что бы я ни ожидала от него услышать – но только не это.
– Вы спрашивали Адриенну?
– Да. Она только засмеялась. А потом сказала, что если бы кого-то из них можно было обвинить в любовной связи с кем-то, то не ее.
Я с трудом разлепила губы.
– Почему вы рассказываете мне об этом сейчас?
– Потому что это имеет отношение к мотиву. И почему Мэтью не хотел, чтобы кто-то видел ее записки.
Я отвернулась к воде, находя в плеске береговых волн что-то знакомое и успокаивающее. Какие-то воспоминания всколыхнулись у меня в голове, но я только слышала голос Мими: «Некоторые концы есть на самом деле только начала».
– Знаете, вы не правы насчет Мэтью.
Джон долго смотрел на меня.
– Я надеюсь. Ради вас.
Он попрощался и ушел несколько отчужденный, плотно сжав губы. Я пошла в противоположном направлении, к маяку и магазинам в центре, постоянно ощущая за своей спиной притяжение океана, напоминающее о том, что все меняется, оставаясь в то же время прежним.
Колокольчик над дверью цветочного магазина звякнул при моем появлении. Запах влажной зелени и цветов был как бальзам для моей души.
В магазине кругом стояли цветы в вазах. Окно было задрапировано голубыми и зелеными лентами. В глиняных горшках преобладали желтые и оранжевые тона, подсолнечники и хризантемы, как приветствие лету. Все было устроено здесь со вкусом – иного в магазине Тиш я и ожидать не могла.
– Алло! Есть тут кто-нибудь? – позвала я, и из глубины помещения появилась Бет. Летом она каждое утро проводила в магазине несколько часов, помогая матери.
– Вы, должно быть, умеете читать мысли! Мама только что собралась вам звонить. Очевидно, британцы содержат свои архивы в образцовом порядке.
Определенно, она походила в этом на мать – информацию из той и другой приходилось вытягивать.
– В самом деле? – спокойно улыбнулась я. – И что же она обнаружила?
В этот момент появилась Тиш – в зеленом фартуке с надписью белыми буквами «Неувядаемые гвоздики». В одной руке у нее был непременный желтый блокнот, другой она размахивала какой-то бумагой.
