— Я маршировала и, наверное, присоединюсь к комитету сопротивления. Моя соседка по комнате говорит, что я свихнулась. Мне никогда не устроиться на работу, если я стану членом коммунистической группы и это будет официально зафиксировано. Но, думаю, я это сделаю.
— А твой отец? Как насчет него?
— Кладу я на него.
Наступила секунда растерянности, когда мы осознали, КАК она выразилась. Потом Кэрол хихикнула.
— Вот уж это чистейший фрейдизм! — Она встала. — Ну, мне надо идти заниматься. Спасибо, Пит, что пришел. Я никогда никому этого снимка не показывала. И сама на него не смотрела уж не знаю сколько времени. Я чувствую себя лучше. Намного.
— Вот и хорошо. — Я тоже встал. — Но прежде чем уйти, ты поможешь мне кое в чем?
— Конечно. А в чем?
— Я тебе покажу. Много времени это не займет.
Я повел ее вдоль Холиуока, а потом вверх по холму за ним. Ярдах в двухстах находилась автостоянка, на которой студенты, не получившие пропуска на территорию городка (первокурсники, второкурсники и большинство третьекурсников), держали свои машины. Это было главное место свиданий, едва наступали холода, но в этот вечер я совсем не думал об объятиях в моей машине.
— А ты объяснила Бобби, у кого его перчатка? — спросил я. — Ты ведь сказала, что переписывалась с ним.
— Не видела смысла.
Некоторое время мы шли молча. Потом я сказал:
— В День Благодарения я думаю порвать с Эннмари. Я хотел ей позвонить, но не позвонил. Раз уж так, то, мне кажется, лучше это сделать при встрече. — До этой минуты я не осознавал, что принял такое решение, и вдруг оказалось, что да, принял. Бесспорно, сказал я это не для того, чтобы сделать приятное Кэрол.
Она кивнула, загребая кроссовками сухие листья, сжимая в одной руке сумочку, не глядя на меня.
— Мне пришлось воспользоваться телефоном. Позвонила Эс-Джсю и сказала, что встречаюсь с одним парнем. Я остановился.
— Когда?
— На прошлой неделе. — Вот теперь она поглядела на меня. Ямочки, чуть изогнутая нижняя губа. Та самая улыбка.
— На прошлой не-де-ле? И ты мне не сказала.
— Это было мое дело. Мое и Салла. То есть он же не собирается наброситься на тебя с… — Она помолчала ровно столько, чтобы мы успели вместе мысленно докончить “с бейсбольной битой”, а затем продолжала:
— То есть он не собирается набрасываться на тебя и вообще. Идем, Пит. Если нам надо что-то сделать, так давай. Но кататься с тобой я не поеду. Мне надо заниматься.
— Никаких катаний.
Мы пошли дальше. В те дни стоянка казалась мне огромной — сотни машин, десятки и десятки в каждом облитом луной ряду. Я с трудом вспомнил, где поставил “универсал” моего брата. Когда я последний раз побывал в УМ, стоянка оказалась в три, если не в четыре раза шире и вмещала тысячу с лишним машин. Проходит время, и все становится больше. Кроме нас.
— Пит? — Идет. Опять смотрит вниз на свои кроссовки, хотя теперь мы шли по асфальту и листьев, чтобы загребать их ногами, там не было.
— А?
— Я не хочу, чтобы ты порвал с Эннмари из-за меня. Потому что мне кажется, у нас это.., временно. Ведь так?
— Угу. — Мне стало горько от ее слов. На языке граждан Атлантиды, это называлось “получить по шеям” — но удивлен я не был. — Наверное, так.
— Ты мне нравишься, и сейчас мне нравится бывать с тобой, но это только симпатия и ничего больше. Будем честны. Так что если хочешь держать рот на замке, когда поедешь домой на каникулы, то…
— Держать ее дома на всякий пожарный случай? Как запаску в багажнике на случай прокола?
Она посмотрела на меня с недоумением, потом засмеялась.
— Touche <Здесь: фехтовальный термин, означающий, что выпал противника достиг цели (фр.).>, — сказала она.
— В каком смысле touche?
— Даже не знаю, Пит.., но ты мне правда нравишься. Она остановилась, повернулась ко мне и обняла меня за шею. Некоторое время мы целовались между двумя рядами машин, пока у меня не встало настолько, что она не могла не почувствовать. Тут она чмокнула меня в губы, и мы пошли дальше.
— А что тебе сказал Салл? Не знаю, имею ли я право спрашивать, но…
— ..но тебе нужна информация, — сказала она резким голосом Номера Второго. Потом засмеялась. Грустным смехом. — Я ждала, что он рассердится или даже заплачет. Салл могучий парень и до чертиков пугает противников на футбольном поле, но чувства у него все нараспашку. Чего я не ожидала, так это облегчения.
— Облегчения?
— Облегчения. Он с месяц, если не дольше, встречается с девушкой в Бриджпорте.., только мамина подруга Рионда сказала, что она, собственно, женщина лет двадцати четырех двадцати пяти.
— Прямо-таки защита от бед, — сказал я, надеясь, что прозвучало это спокойно и задумчиво. На самом деле я возликовал. Ну, а как же? И если бедненький нежно-сердечный Джон Салливан вляпался в сюжет песни в стиле кантри-вестерн в исполнении Мерль Хаггард, так четыреста миллионов красных китайцев насрать на это хотели, а я так вдвойне.
Мы уже почтя дошли до моего “универсала”. Еще одного драндулета среди таких же, но по доброте моего брата он принадлежал мне.
— У него есть кое-что поважнее нового любовного увлечения, — сказала Кэрол. — Когда в июне он окончит школу, то пойдет в армию. Уже поговорил с вербовщиком и все устроил. Ждет не дождется отправиться во Вьетнам и приступить к спасению мира для демократии, — Ты с ним поспорила из-за войны?
— Да нет. Что толку? И что я могла бы ему сказать? Что для меня тут дело в Бобби Гарфилде? И что все словеса Гарри Суидорски, и Джорджа Гилмена, и Хантера Макфейла только дымовая завеса и игра зеркал в сравнении с тем, как Бобби нес меня вверх по Броуд-стрит? Салл подумал бы, что я сбрендила. Либо сказал бы, что я чересчур умна. Салл жалеет чересчур умных. Говорит, что умничанье — это болезнь. И, может быть, он прав. Я ведь его вроде бы люблю, знаешь ли. Он очень милый. И еще он один из тех ребят, которые нуждаются в ком-то, кто их опекал бы.
"Надеюсь, он найдет какую-нибудь другую опекуншу, — подумал я. — Лишь бы не тебя”.
Она взыскательно осмотрела мою машину.
— Ну, ладно. Она безобразна и настоятельнейшим образом нуждается в том, чтобы ее вымыли, но при всем при том это средство передвижения. Вопрос: что мы делаем здесь в то время, когда мне следовало бы читать рассказ Флэннери О'Коннор?
Я достал перочинный нож и открыл его.
— У тебя в сумочке есть пилка для ногтей?
— По правде сказать, имеется. Мы будем драться? Номер Второй и Номер Шестой выясняют отношения на автомобильной стоянке?
— Не остри. Просто достань ее и следуй за мной. К тому времени, когда мы обошли “универсал”, она уже смеялась, и не грустным смехом, но заливчатым, который я впервые услышал, когда на конвейере прибыл похабный человек-сосиска Скипа. Она наконец поняла, зачем мы пришли сюда.
Кэрол принялась соскабливать наклейку на бампере с одного конца, я с другого, пока мы не встретились на середине. И мы смотрели, как ветер кружит обрывки на асфальте. Аu revoir <Прощай (фр.).> АuН2О-4 — USA. Прощай, Барри. И мы хохотали, просто не могли остановиться.
Глава 22
Пару дней спустя мой друг Скип, который приехал в университет с политической сознательностью моллюска, повесил на своей половине комнаты, которую делил с Брадом Уизерспуном, плакат, изображавший сияющего улыбкой бизнесмена в костюме-тройке. Одну руку бизнесмен протягивал для рукопожатия. Другую — прятал за спиной, но она сжимала что-то такое, из чего капала кровь в лужицу между его ботинками. “ВОЙНА ДОХОДНОЕ ДЕЛО, — гласила надпись. — ВЛОЖИТЕ СВОЕГО СЫНА!"
Душка пришел в ужас.
— Так ты что — против войны во Вьетнаме? — спросил он, увидев плакат. Думаю, воинственно выставленный вперед подбородок нашего любимого старосты маскировал шок и растерянность. Как-никак Скип в школе был первоклассным бейсболистом. И считалось, что он будет играть за университет. Его уже обхаживали “Дельта-тау-дельта” и “Фи-гамма”, самые наши престижные спортивные общества. Скип был не какой-то болезненный калека вроде Стоука Джонса (Душка Душборн тоже завел манеру называть Стоука Рви-Рви) или пучеглазый псих вроде Джорджа Гилмена.
