Глава 5
В Дафне, прелестном городе прибрежных предместий Антиохии, где поселилась Царица со свитой, Клеопатра проводила последние примерки. Она надела дочери тунику и застегнула ее до самых локтей, чтобы спрятать худые плечи, но даже не попыталась скрыть ее бледность: богине Луны, Диане, была присуща бледность. К тому же она была рада возможности подчеркнуть контраст мальчика и девочки: один розовощекий и светловолосый, другая темноволосая и сияющая.
Проводя время в играх среди огромных кипарисов, святых источников и лавров Дафны, близнецы быстро восстановились после зимнего путешествия. Вокруг все было прекрасно: в предместье Антиохии оказалось полным-полно иностранных послов, различных правителей, а также так называемых друзей и союзников, приглашенных новым владыкой Востока. От одной виллы к другой сновали кортежи с музыкантами, тут и там проходили шествия жрецов с разрисованными телами, а по улицам, запряженная тройкой страусов, разъезжала повозка одного пигмея, который во все горло декламировал стихи на греческом языке. Горожане, выходящие из храма Аполлона, спешили к обочине, чтобы увидеть настоящих верблюдов и царей: каждый день между садами Дафны и крепостной стеной Антиохии происходило нечто вроде «поклонения волхвов» [28]. Но Антоний, объект этого поклонения, жил вовсе не в хлеву: он занимал бывший дворец Селевкидов [29] в самом центре города.
– Он же, можно сказать, находится в моем доме! – бушевала Клеопатра. – Селевкиды приходились мне двоюродными братьями, этот дворец мог бы быть моим! И он осмеливается заставлять меня ждать? Оставлять меня на улице?
Она рассердилась, узнав о присутствии в Антиохии своего заклятого врага Ирода. В то время как она теряла драгоценные дни в порту Тира, царь Иудеи опередил ее и успел отдать почести Марку Антонию и преподнести золото к его ногам. Однако для того, чтобы развязать войну с парфянами [30], которые угрожали всемогущей Римской империи с запада, от Кавказских гор до Персидского залива, императору требовалось больше средств, чем могли дать страны Черного моря, Сирия и Иудея. Он нуждался в сокровищах Египта. Он мог сколько угодно делать вид, будто пренебрегает «египтянкой», но против парфян он без нее – ничто. И она без него – ничто против аппетитов Италии. Политика диктовала необходимость в объединении, и они оба это понимали.
Она не будет препятствовать ведению переговоров, однако прежде следует смягчить своего непростого партнера. Хватит ли того, что она сыграет на его отцовских чувствах? Не факт. Хотя у Марка никогда не было близнецов, у него имелись другие дети: два сына от Фульвии, вдовцом которой он был, и дочь от молодой Октавии, которая осталась в Бриндизи [31], так как снова ждала ребенка. Словом, его благородному роду не грозило вымирание. Не говоря уже о внебрачных детях, так как он ясно давал понять, что сильный мужчина чувствует себя обязанным сеять свое семя повсюду, как Геркулес, – это была его прихоть… Но раз уж она не завоевала его сердце, то, может, задуманный спектакль хотя бы потешит его эстетический вкус, а сравнение с царем богов польстит тщеславию?
Клеопатра рассчитала правильно: в этот раз Марк Антоний был таким великодушным, каким она его еще никогда не видела. После первой встречи в Тарсе они все-таки прожили вместе полгода, шесть феерических месяцев страсти, роскоши, вызовов, «бесподобной жизни», как они говорили, и солнце ярко светило для их любви и услад. Но все это было четыре года назад… Далекое время, о котором она почти забыла. Ей нужно было снова убедиться, что, несмотря на славу и напускной цинизм, император был просто человеком. С чувствами и сердцем.
Застигнутый врасплох, он обрадовался от всей души: когда в замке бывшего сирийского суверена появился маленький Александр со сверкающей золотой короной, с ног до головы одетый в золото, держа за руку сестру, такую хрупкую в своем длинном серебряном платье, такую бледную под своими черными локонами, такую застенчивую в белой диадеме, – он вскрикнул, побежал навстречу и бросился к ним, не обращая внимания на то, что широкой тогой подметал плиточный пол.
Присев на корточки, Антоний сначала восхищенно улыбался, затем рассмеялся и наконец крепко обнял детей. В присутствии своих генералов и небольшой группы сенаторов он ликовал, словно впервые стал отцом, приподнимал с земли то одного, то другого из близнецов, показывая их:
– Диана и Аполлон, друзья мои! Новая Диана и новый Аполлон! Боги благословили меня! Они позволили мне произвести на свет сразу День и Ночь!.. Посмотри на меня, дитя мое, да, ты, мой сияющий, мой золотой; ты ослепляешь меня, свет очей моих… И ты, моя брюнетка, моя ночь, моя тьма, ты молчишь? Ты ничего не говоришь? Обними меня, отрада очей моих, не бойся… Друзья мои, это же день и ночь! Думаете, это просто два ребенка-близнеца? Нет! Это близнецы-светила: солнце и луна [32]. Солнце и Луна, я ваш отец. С тобой, Гелиос, я освещу весь мир. А с тобой, Селена, я его очарую.
Впоследствии мальчик будет носить второе имя Гелиос, однако оно никогда не станет первым. Александр – более прославленное имя, свидетельствующее о будущих завоеваниях его обладателя, о покорении им Востока. Девочка же, напротив, навсегда останется только Селеной.
Селена никогда не сможет вспомнить тот момент, когда отец признал ее и дал ей имя; для нее это останется просто заученным фактом. Вероятно, она провела в Антиохии несколько месяцев, но не увидела больше ничего, кроме крон кипарисов и падавших с них шишек. И в то время, пока брат забрасывал нищих кипарисовыми шишками, она бродила по аллеям и собирала эти легкие шарики, старые шишки старых кипарисов Дафны, в свою серебряную шкатулку, копила их, как белки в холодных странах в преддверии зимы. Сцена из дворца под названием «Солнце и Луна, вы мои дети» стерлась из ее памяти, и ничто не смогло ее воскресить: Сиприс о ней не рассказала, поскольку ее, угрозы кораблекрушения, там не было, а из тех, кто был, ни один не прожил достаточно долго, чтобы поведать ей об этом.
Она знала, что была обязана именем своему отцу, но ничего об этом не помнила.
ПЛОХИЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Актер в роли пастуха играет на свирели грустную мелодию. Посреди пиршественного зала, притворившись спящей, лежит танцовщица, играющая роль покинутой Тесеем Ариадны. Вдруг появляется Дионис, ее спаситель: он бросается к спящей красавице, целует ее в лоб, будит ее, а затем, крепко обняв, впивается в ее губы. Сначала она притворяется скромницей, но потом, танцуя с богом, вдруг дарит ему поцелуй.
Приглашенные римляне аплодируют; гости с Родоса более воспитанны и ограничиваются тем, что цокают языками.
Маленькая девочка, дремлющая у подножия обеденного ложа матери, вздрагивает от шума. Прямо перед ней «Дионис» и «Ариадна» извиваются в томном танце. После того как девушка снимает с молодого бога венок из плюща, он развязывает ей пояс целомудрия, как своей невесте. Они страстно целуются. Затем убегают друг от друга, снова встречаются, ласкаются и целуются. «Они едят друг друга», – подумала удивленная девочка.
Вскоре танцоры стали похожи не на актеров пантомимы, а скорее на любовников, торопящихся удовлетворить свое желание, чем вызвали бурную радость присутствующих. Они сливаются в объятиях – звучат тамбурин и колокольчики, – потом, по-прежнему не отрываясь друг от друга, поднимаются к одному из высоких лож пиршественного зала. Несколько развратников, сняв пояса, не стали ждать следующего блюда под названием «Танец с богами»…
Об этом балете в Сирии, который Царица подарила гостям в день своей свадьбы, дочь молодоженов Селена никогда не вспомнит: испуганная, она закрыла глаза.
