перестройки валютно-финансовых, торговых и других отношений между крупными субъектами будут накладываться на тлеющие конфликты в разных регионах мира.
Речь идет (по крайней мере, применительно к Северному полушарию) о нескольких важнейших конфликтных зонах:
• Большой Ближний Восток, где взаимно накладываются застарелый арабо-израильский конфликт, конфликт между радикальными исламистскими (сафалистскими) группами и светскими (в основном авторитарными) режимами в целом ряде арабских стран; конфликт между региональными центрами силы, имеющими разное представление о возможном будущем региона (Иран, Саудовская Аравия, Турция).
С учетом особой значимости региона в мировой политике и экономике (нефтяной фактор) элементом конфликтов здесь становится скрытая позиционная борьба глобальных центров силы за контроль над районами добычи энергоносителей, путями транспортировки, уровнем рисков.
• Дальневосточный узел. Речь идет о нескольких взаимоусиливающих группах противоречий между всеми основными региональными игроками: корейский вопрос, в последнее время ставший основой для серии вооруженных инцидентов между КНДР и РК; тайваньский вопрос; территориальные конфликты между Японией и ее соседями (Россией, Кореей, Китаем); возможность возобновления территориального спора Китая и центрально-азиатских государств (Киргизии, Казахстана).
Данный узел следует отнести к числу особо опасных в силу следующих обстоятельств: а) наличие у ряда стран, прямо или косвенно вовлеченных в соответствующие конфликты, ядерного оружия (США, Россия, Китай, в незначительных количествах — КНДР) или потенциала его быстрого создания (Япония, РК, Тайвань); б) сочетание высокого уровня вовлеченности во внутрирегиональные конфликты великих держав (корейский конфликт — Китай и США, до некоторой степени Россия; тайваньский вопрос — США; гарантии России по отношению к постсоветским странам Центральной Азии) с низким уровнем институтов, обеспечивающих диалог между странами-глобальными лидерами, что порождает риск неконтролируемой эскалации локальных конфликтов; в) переход Китая к более активной военной доктрине, включая военное строительство на основе концепции «стратегических границ и жизненного пространства» — нуждающихся в защите рубежей зон жизненных интересов / безопасности, обеспечивающих стабильное развитие китайской экономики и находящихся вне китайской территории; возможность ведения локальных войн на сопредельных территориях; возможность упреждающего применения ядерного оружия.
• Ряд «замороженных конфликтов» на постсоветском пространстве, в Югославии и Южной Азии. К их числу относятся практически все двухсторонние (приднестровский, грузино-абхазский, грузино-южноосетинский, карабахский) и ряд внутренних («замороженные гражданские войны» на Украине и в странах Центральной Азии) конфликтов на постсоветском пространстве; боснийский и, вероятно, македонский конфликт в бывшей Югославии; индо-пакистанский конфликт.
Особую опасность для России представляют конфликты на территории постсоветского пространства, например на Украине (огромный потенциал вовлечения в конфликт развитых стран, трансформации его в полномасштабную войну), и обладающие высоким риском «разогрева» внутренние конфликты в Центральной Азии. Здесь обремененные рядом социально-экономических и политических проблем и недостаточно эффективные государства атакуются исламистскими движениями, выступающими с острой критикой социальной ситуации в данных странах. Дополнительные риски могут возникнуть в случае, если в Афганистане произойдет крах нынешнего политического режима, ведущий к «выбиванию» поддерживающих его групп («доталибанских» исламистов) на территорию этнически близких Таджикистана и Узбекистана. Это потребует немедленного военного вмешательства России (с учетом принятых обязательств по ОДКБ, наличия на территории Таджикистана и Киргизии российских военных баз) с неопределенными результатами в случае возникновения масштабного внутреннего конфликта.
Кто? — новые игроки
Новыми участниками глобальных конфликтов, особенно в исламских регионах (кроме того, на Дальнем Востоке и в Латинской Америке), становятся внегосударственные субъекты, обладающие радикальной идеологией. Наиболее массовый вариант — радикальный «политический исламизм», салафизм, в отдельных регионах действуют также радикальные левые группировки, в том числе маоистского толка. Особенностями современной ситуации являются три обстоятельства:
• Глобальный характер политического радикализма. Левый радикализм был международным изначально. Но и радикальный исламизм в последние годы перешагнул национальные и этнические границы, активно распространяясь в Европе, США и России, что резко повысило его эффективность.
• Отсутствие внятного позитивного проекта в деятельности радикальных групп. Если ранее за деятельностью радикалов прослеживалась внятная идея формирования того или иного социального порядка, осуществление «левой модернизации» (Что в принципе делало левые политические группы «договороспособным» субъектом в диалоге с другими национальными элитами.)и т. д., то сейчас деятельность подобных групп имеет преимущественно деструктивный характер, будучи направлена на борьбу против того или иного конкретного социального порядка при предельно неконкретном и утопичном проекте за.
• Легкость перебрасывания очагов дестабилизации через национальные границы, продемонстрированная, в частности, в ходе «исламской весны» 2011 г. и последующих событий. Данный фактор чрезвычайно опасен для государств Центральной Азии и соответственно для России.
Другим новым игроком становятся частные военные компании — ЧВК, негосударственные субъекты, предоставляющие услуги в области обороны и безопасности. В последние годы наблюдается явная тенденция усиления этих структур, роста их численного состава и технического оснащения. Повышение роли таких структур, действующих по договорам как с правительствами, так и с частными компаниями, означает появление нового субъекта в сфере безопасности — причем субъекта негосударственного и транснационального, действия которого лишь в малой степени регулируются имеющимися институтами международного права.
ЧВК действовали во время поздней фазы гражданской войны в Анголе (охрана нефтяных месторождений), конфликтов в Боснии и Косово, Чечне (перед второй чеченской войной британские частные военные компании оказывали помощь властям т. н. Республики Ичкерия в подготовке саперов), Афганистане, Ираке. Так, Blackwaters / Greystone были одним из основных участников конфликта в Ираке, действуя в стране группировкой почти в 20000 сотрудников и проводя эффективные операции по борьбе с иракскими повстанцами. На вооружении в подобных структурах помимо самого современного стрелкового оружия имеются легкая бронетехника, катера, самолеты, вертолеты и даже небольшие вертолетоносцы, а также современные нелетальные средства поражения.
Как? — снижение порога применения силы
В целом можно ожидать развития следующих тенденций:
1. Начало «быстрых войн» со стороны технологически развитых стран, сокращение «особого периода» и сроков на стратегическое развертывание группировок войск-сил. Последние годы разрыв между принятием решения на ведение боевых действий и их фактическим началом неуклонно сокращался. Если во время операции против Ирака в 1991 г. период развертывания и подготовки к ведению боевых действий занял четыре с половиной месяца (для ВВС, для наземной группировки — почти семь месяцев) [3], что давало иракскому руководству принципиальную возможность политического маневрирования, проведения мобилизационных мероприятий и т. д., то удары по Ливии в 2011 г. начались всего через несколько дней после политических заявлений о военных преступлениях ее руководства против повстанцев. В перспективе по мере дальнейшего совершенствования инфраструктуры боевого развертывания ВС развитых стран, их модернизации, развития систем снабжения и боевого управления в реальном времени немедленное начало боевых действий после оценки ситуации в том или ином регионе как неприемлемой станет правилом. Соответственно рассчитывать на длительный «особый период», в ходе которого можно будет проводить мобилизационные мероприятия, развертывание войск (сил) на угрожаемых направлениях
