себя совершенно неподготовленным. Я просто не знал, с чего начинать. На мое счастье, в этот день ко мне зашел мой бывший школьный товарищ Анзор — очень начитанный малый. Я рассказал ему о своих заботах, и он вызвался мне помочь. Мы тут же отправились по указанному в письме адресу и через полчаса постучались в двери квартиры Чанкветадзе.
Нам открыл человек с головой, перевязанной бинтом. Из-под бинта выглядывала солидная шишка. Когда он узнал, что мы из редакции, у него глаза заблестели от радости. Он рассказал трагическую историю своих пальм.
— Этот Чачанидзе, — закончил он, — третирует и преследует всю мою семью, дразнит всех жильцов. Я все сносил, но в прошлую субботу он мне испортил пальмы, которые я привез из Батуми. Ночью облил их кипятком.
— Сам Чачанидзе облил? — спросил мой друг Анзор.
— Нет, его сын Эдуард.
— Откуда вы знаете, что это сделал Эдуард?
— Я сам видел, своими глазами. Как только он услышал мой голос, сразу спустился по лестнице и перепрыгнул через стену двора.
— Перепрыгнул через стену? Ну-ка покажите, через какую.
— Вот через эту.
— Ясно. А с какой целью он облил пальмы?
— Чтобы расстроить нас. Моя жена — очень нервная женщина.
— Нервная?
— Да, очень, очень. Отец и сын Чачанидзе стараются каждый день чем-нибудь вывести ее из терпения.
— Может быть, вы в темноте не разобрали, и на самом деле ваши пальмы облил кто-нибудь другой?
— Нет, слава богу, глаза у меня хорошие Этот молодой Чачанидзе такой хулиган! Четыре месяца назад его исключили из института. Если вы вздумаете зайти к этим Чачанидзе, будьте осторожны, чтобы вас не хватили чем-нибудь по голове. — При этом пострадавший пощупал свою шишку. — От них всего можно ожидать. Сегодня этот тип так ругал мою жену!
— Сегодня?
— Да, и шесть часов У меня есть свидетели. Соседи. Справа — Давидашвили и слева — Топурия.
— Ну, что же, спасибо! — Анзор встал. — Придется послушать свидетелей.
— Нателла, вино!
— Не утруждайте себя, не надо.
— Хорошо. Что поделаешь! Я вас очень прошу, хорошенько опросите свидетелей. Я буду жить этой надеждой.
Соседи, которых назвал пострадавший, поддержали его сторону. Я был поражен. Неужели Чачанидзе и его сын действительно такие, как о них говорил Чанкветадзе?
Анзор повез меня во двор и измерил метром высоту стены, через которую перепрыгнул Эдуард.
— Ну, что скажешь обо всем этом? — спросил я у своего друга.
— Все ясно. — улыбнулся он — Пальмы облил сам Чанкветадзе Я от изумления раскрыл рот.
— Сейчас и тебе все объясню, — сказал Анзор. Все совершенно просто. Между этими двумя семействами ссора началась еще в 1950 году.
— Откуда ты знаешь?
— Ты обратил внимание на радиолу «Урал»? Она выпущена в 1950 году, эта дата значится на задней крышке.
— Но при чем тут радиола?
— Так ведь она стоит у стены, которая граничит с кабинетом Чачанидзе. Дом новый, построен так, что это гарантирует свободное проникновение звуков по обе стороны стены. Если мы примем во внимание груду пластинок, лежащих у радиолы…
— При чём тут радиола и при чем пластинки?
— Конечно, это было только начало. Между прочим, если ты заметил, Чанкветадзе в ссоре с женой.
— Нет, не заметил.
— Ты очень невнимателен. Шишка на голове у Чанкветадзе — дело рук его жены. И если судить по грязной сорочке, что надета на Чанкветадзе, ссора произошла уже дней пять назад.
— Но откуда ты взял, что шишку ему набила жена?
— Это проще простого. В сервизе, стоящем на буфете, недостает одной тарелки. Когда я посмотрел на сервиз, Чанкветадзе смутился.
— Так… Но что вызвало ссору?
— Как я уже говорил, ссора произошла около пяти дней назад. Как раз пять дней назад Чанкветадзе приобрел рижскую мебель, об этом свидетельствовала квитанция, лежавшая на столе. Как видно, мебель не пришлась жене по вкусу, а она женщина нервная, об этом говорил сам Чанкветадзе… — Анзор помолчал и добавил — А сейчас и докажу тебе, что сын Чачанидзе не обливал пальмы.
— Это доказать будет сложнее. Ведь этот Эдуард — беспутный парень. Хулиган! Его исключили из института.
— Как раз этот факт и помогает раскрытию дела.
— Как это?
— Ты помнишь стену, через которую якобы перепрыгнул Эдуард, заслышав шаги Чанкветадзе?
— Помню.
— Тогда ты помнишь, вероятно, и то, что высота стены два метра.
— А при чем здесь высота?
— При том, что если бы Эдуард был способен перепрыгнуть через стену высотой в два метра, его бы не исключили из института. Ведь он учился в институте физической культуры.
— Ты прав. Однако Топурия тоже поддерживает версию Чанкветадзе.
— Это потому, что десять дней назад он сам поссорился с Чачанидзе.
— А это кто тебе сообщил?
— Электросчетчик. Ты не обратил внимания, что у доктора счетчик старого типа, а у Чачанидзе счетчик новый? Счетчики этого типа впервые были выпущены в продажу десять дней назад. Чачанидзе установил отдельный счетчик, и это свидетельствует о том, что он повздорил с Топурия из-за перерасхода электроэнергии.
— Но, может быть, в ссоре виноват Чачнаидзе?
— Нет, наличие в квартире Топурия трех электроплиток, холодильника, стиральной машины, телевизора и радиоприемника говорит против этого.
Я с восторгом посмотрел на своего друга. Как виртуозно он обосновывал каждый, даже самый незначительный факт? Вот что значит начитанность.
— Но объясни, — воскликнул я, — почему и Давидашвили поддерживает сторону Чанкветадзе?
— Это уж совсем просто. Он хочет присоединить одну из комнат Чачанидзе к своей квартире. Об этом в семье еже не раз был разговор.
— А это ты откуда знаешь?
— Разве ты не слышал, как внук Давидашвили спросил его: «Дедушка! Когда я перееду в новую комнату?»
— Это действительно грандиозно! Но при чем здесь пальмы?
— Как при чем? В них-то все дело. Для того чтобы Чанкветадзе и Давидашвили могли разделить квартиру Чачанидзе, надо, чтобы его выселили за хулиганство.
— Ах, негодяй! — воскликнул я — Ну, этому не бывать!
Я с восторгом пожал руку своему другу, который затмил самого Шерлока Холмса, а в записной книжке против фамилии Чачаиндзе зачеркнул знак вопроса и приписал: «Вопрос ясен!..»
Рисунок Д. ЛОЛУА
Место, где «Волга» сливается с Курой.
