Ознакомительная версия.
Юрий Винничук
Кнайпы Львова
«Слышу стук костяшек домино в кофейнях, стертых с лица земли. Духи посетителей зовут духов официантов и заказывают газеты, в которых не напечатано ничего другого, кроме бесконечных списков жителей города Львова. Умершие играют в карты, умершие играют в бильярд. На столах, обитых зеленым сукном, человеческие черепа, словно бильярдные шары. Тени кассирш звенят ложечками о металлические подносы, на которых тени «бизанцев» разносят сладкий напиток забвения».
Юзеф Виттлин. «Мой Львов»
У цій книжці розповідається про львівські кнайпи ХІХ і першої половини ХХ століття. За великим рахунком вона може служити також прекрасним путівником по тодішньому Львову, адже буквально з кожною кнайпою пов’язана своя історія і своя легенда. І всі ці історії розкривають неповторний, неймовірний, чарівний образ Львова.
Книга витримала кілька видань українською мовою і тепер вперше виходить російською.
«Львов любит пить, умеет пить и имеет что пить», — с гордостью говаривали львовяне. И были правы. Ведь наш город славился лучшим в Польше пивом из пивоварни на ул. Клепаровской, роскошной водкой Бачевского и кнайпами (ресторан, забегаловка) — явлением чрезвычайно своеобразным, а по убеждению тогдашних львовян — просто бесподобным. Кнайп было столько, что даже сейчас, когда вырастают они как грибы на каждом шагу, поражает их география. Поскольку концентрировались они тогда не только в центральной части города, но и на окраинах, и даже за городом. И заходили в них львовяне как к себе домой, каждый знал официанта или владельца кнайпы по имени. Кнайпы имели свою постоянную публику, для которой «свой» локаль (заведение) был превыше всего, и не дай Бог его лихом помянуть. Завсегдатаи знали друг друга и чувствовали себя, как одна большая семья.
«В нашем старинном Львове, — писал Евген Пеленский, — где так хорошо развита товарищеская жизнь, где в праздничные дни почти всё население выходит в роскошные львовские сады и парки, или в театры, или кинотеатры, или вообще куда-нибудь «в люди», чтобы вместе гурьбой развлечься, повеселиться, — уже с давних времен население привыкло к товарищеской, общественной жизни, и эту благородную привычку лелеет и в дальнейшем.
Немалую роль в этом товарищеском сожительстве исполняли и играют кофейни, касино, гостиницы, рестораны. Еще в недавнем прошлом шумно и громко было в этих обиталищах развлечения и гомона. У самых уважаемых граждан нашего города был любимый уголок в какой-то кофейне или ресторане, и там чувствовали себя даже лучше, чем дома. Там у них была связь с людьми, с миром».
«Украинская духовная элита — профессора, художники, поэты, журналисты, студенты и менее или более выразительная богема — просиживали часами во львовских кофейнях, — писал в эмиграции писатель Юрий Тыс. — Даже кооператоры, сухие, казалось бы, экономисты, причаливали по вечерам к столикам кофеен на странные разговоры о разном. Даже студенты, которые подживлялись куском хлеба, потому как терпели хроническое безденежье, — и они принадлежали к завсегдатаям кофеен… Львовские кофейни имели для нас такое же значение, как кофейни в больших столицах Европы, как кофейня Кранцлера в Берлине. Там ковались литературные стили. Было множество кофеен в Париже, и каждая из них имела свою группу художников или поэтов и их учеников и сторонников. Кофейни принадлежали к европейской творческой атмосфере — также во Львове. На смену старшим поколениям приходили младшие, львовян пополняли приезжие из провинции, они хотели хоть один вечер побыть среди львовской богемы, в атмосфере живой творческой жизни.
Когда появилась новая книга, обсуждали ее в кофейнях, она становилась сенсацией и темой вечера».
«Цвет твой похож на цвет чернил, в которые писатель погружает свое перо», — сказал арабский поэт, обращаясь к кофе. И был прав, потому что кофейни стали источником вдохновения для многих творческих людей мира. Во Франции богема и высший свет облюбовали кофейни в XVIII в. Кофейни тогда появились одновременно с первыми частными салонами. «Кофе готовили по-особому, — писал Монтескье, — чтобы он способствовал пробуждению духа и разума». В литературных кофейнях работало множество писателей и художников, здесь они назначали свои встречи, создавали новые художественные течения. Во «Флоре» Аполлинер встречался с Бретоном, в «Дё маго» Хемингуэй познакомился с Джойсом, в цюрихском «Кафе де ля Террасе» бывали создатель дадаизма Тристан Тцара, Джойс и «литератор» Ленин.
В литературных кнайпах писатели становились одновременно зрителями и участниками действа по имени «Жизнь». Так, «Флора» служила Аполлинеру кабинетом, редакции журнала «Суаре де Пари» — залом заседаний, Симоне де Бовуар и Сартру — читальным залом.
Во Львове мода на кофе зародилась в XVIII в., хотя напиток этот был известен и раньше. Пробовал кофе и Богдан Хмельницкий. Гетман Пилип Орлик называл его «каффа», автор «Диариуша» Яков Маркович в XVIII в. вспоминал о напитке «кагва». А первая кофейня в Украине и Речи Посполитой возникла в 1672 г. в Каменце-Подольском. Было их там аж целый десяток, и основали их турки. Только в 1683 г. появилась кофейня Юрия Кульчицкого в Вене, который за свою заслугу в спасении Вены от турков получил все запасы кофе, которые были в турецком обозе. Австрийцы подумали, что это корм для верблюдов, и охотно отдали зерна предприимчивому галичанину.
Таким образом, мода на кофе шла во Львов одновременно и с Востока, и с Запада, охватив сначала людей состоятельных, а вскоре и всё общество. А поскольку настоящий кофе была недешевым, то бедные слои начали его фальсифицировать, употребляя жженую пшеницу, горох или даже желуди. Сахар тоже был дорогим, а потому предпочитали не бросать его в чашку, а, держа кусочек между зубами, цедить кофе сквозь него. Сахар в каждой семье хранился в специальной шкатулке, которая замыкалась на ключик.
По свидетельству современников, среди мещан распространился обычай, согласно которому, как только кто-нибудь открывал глаза, тотчас ему в постель несли кофе. А все это делалось по совету врачей, которые считали, что вставать с постели, а тем более выходить из дому натощак очень вредно. Особенно увлеклись кофе женщины, отдельные пани даже брали его с собой в церковь, чтобы после принятия Святого причастия сразу запить его кофе. Считалось, что таким образом причастие будет защищено от нездорового воздуха.
Принято было пить преимущественно белый кофе с молоком и сахаром, черный подавали на попойках. Военные употребляли черный кофе, как правило, после обеда, закуривая трубку. Кофе пили из «филижанок» (чашек), а подавали его в «имбрике» (кофейнике). Оба слова турецкого происхождения — «филджан» и «ебрек».
Искусство запаривания кофе имело определенные особенности и требовало соответствующих знаний и умений, поэтому в зажиточных семьях появился обычай держать служанку-кофеварку, которая занималась исключительно приготовлением этого напитка.
Богдан Лепкий описал традицию, которая царила в Галичине в семьях священников. «Это был один из канонов жуковской жизни — нигде не ехать без вчесного (раннего) кофе, и никого из гостей без него не отпускать. А делали кофе «стоячий», в три этажа: партер — черный, первый этаж — белые сливки, а третий — домашняя, легкая, как пух, булка».
Старый львовянин профессор Юлиан Редько вспоминал, что детям кофе не давали, они пили молоко или чай с молоком. Кофе пили со сметанкой (сливками) более состоятельные люди, а чаще — с молоком. К этому — хлеб с маслом, какие-то булочки, рогалики.
А почему кофе не давали детям? Потому, что это был настоящий кофе, не «кофейный напиток», который мы пьем сегодня.
Кофе покупали в специальных магазинах Майнля или Ридля (у них были свои филиалы во всех больших городах). Пахло в этих магазинах кофе и чаем лучших сортов. Кофе покупали или жженый, или сырой (лучшим была «мокка»). Меньше хлопот было с жареным, потому что его надо было только запаривать, но больше покупали сырой, чтобы у себя дома его обжечь и сейчас же запарить, пока он не утратил еще ни толики своего аромата. Для обжигания кофе существовало особое устройство: это была цилиндрической формы жестяная банка, через которую проходил достаточно длинный твердый провод, один конец которого доставал до стены, а на другом была лебедка, ею поворачивали эту банку с насыпанным кофе над огнем. Кофе, таким образом, все время пересыпался и равномерно обжигался со всех сторон. Запах, распространявшийся из кухни, был знаком, что кофе уже обожжен. Теперь надо было его смолоть в таком количестве, чтобы хватило на завтрак.
Ознакомительная версия.