Мне не хочется идти в дом. Солнце уже скрылось за чередой гор, и нижняя кромка неба над вершинами окрашена сочной оранжевой акварелью. Горная стена вокруг посёлка придают всему особый уют и покой. Мне не жарко и не холодно — мне просто хорошо. Здесь очень тихо, и если подует лёгкий ветерок, то от этого становиться только лучше. Под моими ногами нет асфальта, и я как будто бы ощущаю своими подошвами тепло и мягкую упругость этой почвы. Дышится легко и вольготно, и хочется раскинуть руки и идти, идти по этой пустыне, обнимая весь мир. Кому–то, наверно, это покажется странным, но мне редко где было так хорошо, как в этом посёлке у бедуинов.
Мы рассаживаемся в хижине на циновках, по–турецки подвернув ноги. Мужчина–бедуин разносит в эмалированных кружках горячий чай, который пахнет костром и пионерскими лагерями. В посёлке уже почти совсем стемнело. Я сижу на циновке, потягиваю чай из кружки и смотрю, как во дворе, «на улице», бедуины суетятся возле костра, разогревают для нас ужин. А чуть дальше, за мечетью, за садом и колодцем, я вижу семью местных жителей — мужчину, женщину, ребёнка, верблюда и собаку. Они неторопливо удаляются прочь от посёлка. Куда они идут? Бог весть… Махмуд говорит, что здесь неподалёку, километрах в десяти, есть ещё один посёлок, где живут бедуины. Но туристов туда не возят…
Хозяева устанавливают перед нами на полу небольшие круглые чашки, в каждой горит по свечке. В хижине уже совсем темно. Я прижимаюсь спиной к шуршащей стенке этого шалаша и закрываю глаза. Две туристки рядом негромко обсуждают, надо ли покупать видеокассету, где снята эта наша поездка в пустыню. Во дворе клокочет арабская речь хозяев. Еда уже готова. Мы поднимаемся и идём набирать для себя снедь. Курица, котлета, салаты, картошка, рис, чай, кока–кола — «бедуинский ужин». Мы накладываем пищу в пластмассовые одноразовые тарелки и возвращаемся на свои циновки. В темноте мы почти не видим пищу, но ужин нам кажется удивительно вкусным.
***
— Хозяева приготовили для нас небольшой концерт, — говорит Махмуд. — Когда покушаете, выходите к костру.
Мы становимся полукругом. Перед нами выстраиваются в ряд несколько бедуинов в длинных светлых одеждах. Шофёр зажигают мощную лампу–переноску. Она нужна для того, чтобы продолжать снимать на видеокамеру. Мы щёлкаем нашими «мыльницами», понимая однако, что снимки в такой темноте вряд ли получатся качественными.
«Артисты» затягивают свои длинные и ритмичные песнопения и хлопают в ладоши. У этой песни почти нет мелодии — один только ритм, заразительный и чуть навязчивый. Сначала нам кажется, что в этом экзотическом песнопении нет никакого эстетического смысла — один только бубнёжь… две ноты, две фразы. Где–нибудь на Стромынке или Якиманке, лёжа на диване, мы бы уже выключили раздражённо телевизор и, закрыв лицо газетой, задремали бы, забыв о только что увиденном. Но здесь — живое пение… пустыня Сахара, бедуины, верблюды, африканское небо… Очень скоро первобытная радость поющих охватывает и нас, и мы начинаем раскачиваться в такт этому простому ритму и чуть ли не подпеваем, не понимая ни слова. Такие песни могли быть придуманы только здесь, в бескрайней пустыне.
А потом некоторые девушки–туристки выходят на середину круга и танцуют, изобретая танец на ходу. Это даже не танец, а бурное выражение эмоций, ритуальное действо, молитва, благодарение бога за удачную охоту и щедрый урожай… я не знаю что! Впрочем, пример подают не девушки, а наш экскурсовод Махмуд, который вытаскивает в круг сразу несколько партнёрш помоложе (в том числе и мою дочь), и они начинают водить какие–то смешные хороводы, задирать руки к небу и играть в «ручеёк». Когда они попадают в луч лампы, я всё же делаю несколько снимков, на которых позже вижу сияющие глаза, белозубые улыбки и крепко сомкнутые загорелые руки.
Я оказался прав: всё заканчивается танцами.
***
«Самума от нас отврати ты заразы;
А к вечеру звезд сыпь на небе алмазы:
Пусть кроткий их блеск в сень радушных шатров
К нам путников степи ведет на ночлег издалёка!
И ярче лей пурпур и розы с златого востока
На люльки детей и гробницы отцов!»
Так в 1839 году написал Аполлон Майков в своём стихотворении «Молитва бедуина».
Скажу откровенно, до этой моей поездки в Сахару я ни дня не задумывался о том, что там, в пустыне, живут какие–то бедуины. Потому что на земле — ещё миллиард других народов.
Вспоминается только дешёвая эстрадная хохма: «Мои родители тридцать лет по коммуналками — настоящие бедуины!».
Но после такого яркого путешествия к этим кочевникам как не заглянуть в книги и энциклопедии и не порыться в Интернете?
Оказывается, слово «бедуин» произошло от «бадауин», что по–арабски означает «обитатель пустынь». «Бадия» — по–арабски «пустыня», ее жители — «бадави», отсюда и слово «бедуин».
Сами бедуины называют себя «эль араб» («настоящие арабы»). Вероятно, других арабов они настоящими не считают. Эти кочевые семитские племена живут в пустыне не меньше 4–5 тыс. лет и до 6 века ни с кем не смешивались. Сначала они были язычниками, а позже, в 4 веке н. э. бедуины приняли христианство. В 6 веке бедуины стали мусульманами и заговорили на арабском языке. Но и сегодня их образ жизни почти не изменился. Так же, как в древности, они кочуют по пустыне и перегоняют караваны.
Оказывается, эта проблема хорошо знакома многим туристам: усидеть на верблюде, когда он поднимается на задние ноги. Кстати, ещё вопрос, захочет ли он подняться на передние. Если захочет, то запросто можно полететь назад, через круп животного.
Бедуины кочуют по пустыне для того, чтобы найти подходящее пастбище для своих коз и курдючных овец. Кроме того, они ищут место, где можно добыть воду. Бедуины хорошо ориентируются в пустыне и могут предсказать песчаную бурю, дождь, похолодание. Большой тюрбан на головах у бедуинов («шмаг») защищает от ветра, песка и жара пустыни.
Верблюда бедуины называют «апау лла», что означает «божий дар». У них существует легенда о том, что Всевышний создал из одного куска глины не только Адама, а затем его спутницу, но ещё и финиковую пальму и верблюда. Верблюдица — любимый поэтический образ поэта–кочевника, всё равно что у европейцев, скажем, роза или нежная лилия. Влюблённый бедуин сравнивает свою даму сердца именно с верблюдицей. Невозможно представить жизнь кочевников пустыни без этого животного. Бедуины пьют верблюжье молоко, из шерсти делают ткань для одежды. Верблюжий навоз называется «джалля», он совершенно лишён воды и служит хорошим топливом для костра. (Вот, оказывается, что имел в виду Махмуд, когда говорил: «Для этого используются верблюжьи какашки»!) Даже моча верблюда идёт в дело: если нет воды, бедуинки моют в моче верблюда своих младенцев.
***
Читаю опубликованную в Интернете заметку Игоря Стомахина о бедуинах и сравниваю с тем, что увидел в посёлке я сам. И узнаю о том, чего увидеть не удалось.
Оказывается, главный напиток у бедуинов — кофе. Кухонная утварь, предназначенная для приготовления кофе, в семье бедуинов находится на самом видном месте: кофейник с длинной ручкой, металлическая ступка, пестик, совок, деревянная мешалка и кусочек пальмовой пеньки. Угощение гостя этим напитком — важный торжественный ритуал. Первое, что предложат гостю в посёлке бедуинов — это чашечка кофе (впрочем, нам предложили не кофе, а чай). Кофейная церемония состоит из ряда действий, выполняемых в строгой последовательности: сначала жарят зёрна, затем мелят их в ступке. Варят кофе в финджане (похожем на чашку), добавляя разные пряности, а потом хозяин пробует, что у него получилось. Гостю наливают понемногу, потому что кофе у кочевников очень крепкий и горький, пьют его без сахара. Если вы хотите похвалить хозяина, скажите ему о том, что он вынужден готовить кофе с утра до ночи. Это будет означать, что бедуин — очень щедрый и гостеприимный человек. Но при первом приветствии упоминается не кофе, а… молоко. «Да будет ваш день как молоко!» — такие слова произносят в подобных случаях.
Бедуины усадят гостя посреди хижины на самый мягкий ковёр (мы в этих хижинах всё больше жались к стеночке), а в качестве опоры предложат шадад — покрытое ковром верблюжье седло (я обнаружил шадад только на верблюде).
У бедуинов есть обычай: если гость трижды постучит о какую–то там стойку их хижины — путника впустят в дом беспрекословно и ни о чём не спрашивая и сразу же начнут поить и кормить. Иногда такие пиршества длятся несколько дней. Есть нужно много, иначе хозяин обидится. Кусочки мяса нужно отрывать руками, а затем скатывать вместе с рисом в комочки. Лучшие куски достаются гостю. Жирные руки можно вытирать об одежду, об бороду или о верблюжью шкуру. Не дай бог коснуться еды левой рукой (той, которой совершают омовение): твоё имя немедленно покроется несмываемым позором. (Знать бы об этом раньше! А мы хватали курицу и правой, и левой…)
