– Что правда, то правда. Пассажиры в третьем классе куда дружелюбнее. Мы с ними и болтаем, а порой даже смеемся. А эти без конца беспокоились, что у меня недостаточно чистые руки и я запачкаю их драгоценные вещи.
– Интересно, что бы они подумали о моих, – выставив вперед руки с въевшимся в них машинным маслом, проговорил Николай. – Да ты про этих снобов и думать забудь. Эта ночь принадлежит только нам!
Он взял Жюли за руку и повел по коридору.
– Так чего бы тебе сейчас хотелось?
Для работников на корабле не было почти никаких развлечений. В перерывах между работой тем, кто служил в первом и втором классах, не разрешалось заходить в отделения для пассажиров; а в их собственных отделениях были только мужские и женские столовые, которые в перерывах между едой превращались в комнаты отдыха. В третьем же классе работники время от времени общались с пассажирами: они аплодировали певцам и танцорам, а иногда и сами танцевали. Однако если об этом узнавала мадам Трембле, нарушителю устраивалась серьезная взбучка.
– Хотите, погуляем по палубе? – неуверенно предложила Жюли.
Скучное предложение, но что еще она могла предложить?
– Все, что вам заблагорассудится, mon amour.
Однако перед тем как выйти на палубу, Николай остановился возле огромного букета экзотических цветов, притянул Жюли к себе и наградил ее долгим поцелуем. В его объятиях Жюли вся обмякла – тряпичная кукла, да и только. Когда они наконец выбрались наружу, от холодного, влажного воздуха Жюли едва не задохнулась. Проведя вечер в теплой гардеробной, она и не догадывалась, что на улице так похолодало. Они подошли к перилам, и Жюли, дрожа в тоненькой форме, скрестила на груди руки, чтобы согреться. Туман исчез, и перед ними открылся бурлящий океан.
– Наверное, грядет непогода, – взглянув за борт, заметил Николай.
– Вы думаете, надвигается шторм? – спросила Жюли.
Она прекрасно знала о последствиях бурь: сломанные мачты, пробоины в борту, пропавшие моряки – и относилась к ним с трезвым пониманием. Жюли нахмурилась.
– Вот что я скажу: судя по всему, к утру имбирный чай тебе очень пригодится. – Он улыбнулся и обнял ее за плечи. – Да ты вся дрожишь. Давай пойдем туда, где потеплее. Здесь холодно.
Идти, в общем-то, было некуда, и они побрели к лестнице.
– Хочешь, проведу тебя по машинному отделению? Там по крайней мере тепло и спокойно. – Он широко улыбнулся. – Вмиг согреешься.
– Почему бы и нет? – весело отозвалась Жюли, хотя на самом деле эта идея ей вовсе не была по душе.
Когда она бродила по машинному отделению, у нее от жары снова закружилась голова, и снова стало подташнивать, точно как в день отплытия.
Николай взял Жюли за руку и на каждой лестничной площадке целовал ее. На ярко освещенной лестнице первого класса он едва касался ее губ, но спускаясь все ниже и ниже, туда, где было пусто и темно, он прижимался к ней всем телом и долго целовал ее в губы. Когда они добрались до третьего класса, Жюли уже задыхалась.
– Мне нужно разобраться, что к чему, – прошептала Жюли. – Пойду проверю, спят уже все или нет. Я не знаю, к которому часу мадам Трембле ждет моего возвращения.
Николай остался ждать ее на лестнице, а она осторожно прокралась по коридору. Из общей комнаты доносились голоса, и, хотя Жюли не знала языка, на котором говорили мужчины, она догадалась, что они играют в кости. Заглянуть в женскую спальню и проверить, спит ли мадам Трембле? А что, если нет? Жюли хотелось побыть подольше с Николаем, и она зашагала назад к лестнице. Будь что будет!
Действительно, в машинном отделении было жарко и влажно. Корабль кренился теперь сильнее, чем прежде, и из-за легкого головокружения Жюли приходилось ступать с осторожностью. Николай вел ее под руку, на ходу кивая кое-кому из своих коллег, а те в ответ только посмеивались.
– Интересно, что ты видела, когда приходила сюда раньше? – перекрикивая шум моторов, спросил Николай.
Жюли огляделась: ни моторы, ни генераторы ее ничуть не интересовали. Ее новая форма прилипала к телу, кружилась голова. Ступив в лужу и промочив ноги, она сжала руку Николая и вскрикнула:
– Николай, здесь можно где-нибудь присесть?
Он кивнул и расплылся в улыбке.
Когда корабль отправлялся в путь, в мужскую спальню по ошибке принесли лишний матрас. Сметливые механики тут же утащили его в темный угол за одним из моторов, подставили под него четыре ящика, и за три дня на море матрас успел сослужить бесценную службу: на нем можно было прикорнуть во время работы, проспаться от похмелья и даже сыграть в карты. Но насколько Николаю было известно, никто еще не приводил туда женщину. Пока еще не приводил.
Они завернули за угол, и Николай жестом указал на кровать. Жюли ответила ему смущенным взглядом, а он пожал плечами.
– Жюли, здесь нет комнаты отдыха! – крикнул он. – И сидеть-то особенно негде.
Хотя еще три дня назад матрас и простыни были совершенно новыми, они уже выглядели не свежими. Мужчины наверняка ложились на них в ботинках. Жюли нервным жестом разгладила простыню и смахнула рукой грязь. Она еще ни разу не сидела на кровати с посторонним мужчиной, только с братьями. Посмеиваясь, Николай сел рядом и тут же посадил Жюли себе на колени. Она почувствовала облегчение оттого, что может отдохнуть, но сердце ее колотилось – она сложила руки на коленях и уставилась в пол. Николай потянулся за медальоном.
– Я рад, что ты носишь мой медальон, – сказал он.
В углу за мотором стоял невыносимый шум. Николаю приходилось чуть ли не кричать, но Жюли понимала его не столько по словам, сколько по жестам. Он выпустил из рук медальон и положил руку ей на грудь.
– Хочу посмотреть, как он выглядит на твоей коже.
Жюли изумленно раскрыла глаза, а Николай уже расстегивал ее форму. Другой рукой он поднял ей подбородок и отвлек долгим поцелуем. Жюли тихонько застонала, закрыла глаза и упала ему в объятия.
Расстегнув форму, он добрался до ее сорочки.
– Дайка мне на тебя посмотреть! – лаская Жюли, крикнул он ей в ухо, и жестом попросил снять сорочку.
Жюли задрожала. Это то, что девушки должны делать для своих ухажеров? У нее не было раньше мужчин, но она считала, что такое делают только женатые пары. Однако ей хотелось угодить Николаю, и она вытащила руки из рукавов и сняла сорочку. Когда они с Лоиком детьми ходили к морю, то всегда купались в одних трусах, но она знала, что в двадцать один год обнажать грудь неприлично. Золотой медальон, поблескивая, соскользнул между грудей.
Николай нежно провел рукой по ее коже, восторгаясь ее гладкостью и белизной, а потом слегка прикоснулся к торчащим соскам. Улыбаясь, он свел груди вместе, пряча под ними медальон.
– Ты такая милая, – глядя Жюли в глаза, выдохнул он. – И такая красивая!
Он уткнулся щетинистой щекой ей в шею, погладил волосы, нежно провел губами по уху и тихо произнес:
– Я тебя хочу.
По телу Жюли разлилась жгучая теплота – никто еще никогда не называл ее красивой, – и так приятно было думать, что она кому-то нужна. Но что означали его слова?
Николай уложил ее на матрас и лег сверху. Она ощущала его тепло и тяжесть его тела. Он опять жадно впился губами в ее губы. Жюли опять простонала, но на этот раз не от возбуждения – у нее кружилась голова, и трудно было дышать. Когда Николай перестал ее целовать, она обрадовалась. Все еще с закрытыми глазами, она старалась выровнять дыхание и сдержать тошноту.
Теперь уже губы Николая скользили по ее грудям. Жюли, извиваясь, пыталась вырваться. Что все это значит?! Она толкнула его.
– Не надо, Николай! – крикнула она. – Прекратите! Я никогда…
Он заглушил ее слова поцелуем и зажал Жюли между ног. Скованная его ногами, она не сдавалась и колотила его в массивную грудь. Его толстый язык затыкал ей рот – она не могла произнести ни слова, и ее тошнило. Жюли почувствовала, что ее вот-вот вырвет, и она попыталась поймать его взгляд: он должен остановиться! Но ее паника только еще больше его подзадорила. Николая было просто не унять: он прижимал к матрасу ее руки, хватал за волосы, шарил пальцами по ее телу, сжимал ягодицы. А потом рукой размером с медвежью лапу полез ей между ног.
