— По-моему, он похож на альбиноса, — заявила она.
Позже это подтвердили медицинские обследования. И действительно, в основе многих легенд о белых индейцах лежат случаи альбинизма. В 1924 году Ричард О. Марш, американский путешественник, позже занимавшийся поисками Фосетта, объявил, что не только заметил во время экспедиции в Панаму трех «белых индейцев», но и привез три «живых образца» в качестве доказательства. «У них золотистые волосы, синие глаза и белая кожа, — отмечал Марш. — Тело у них покрыто светлыми волосами, длинными и шелковистыми. Они… выглядят как самые первобытные белые скандинавы». После того, как его судно пришвартовалось в Нью-Йорке, Марш вывел трех детей — двух испуганных белокожих индейских мальчиков десяти и шестнадцати лет и бледнолицую четырнадцатилетнюю индианку по имени Маргерита — к толпе зевак и фотографов. Ученые со всей страны — из Бюро американской этнографии, Музея американских индейцев, Музея Пибоди, [88] Американского музея естествознания, Гарвардского университета, — собрались в номере отеля «Уолдорф-Астория», чтобы увидеть выставленных на обозрение детей, осмотреть и всячески изучить их тела. «Пощупал шею у девочки», — сообщал один из ученых. Марш предполагал, что эти юные индейцы — «реликты палеолитического человека». После этого «Нью-Йорк таймс» поместила заголовок: «Ученые заявляют: белые индейцы существуют». Самих индейцев держали в сельском доме под Вашингтоном, чтобы они были «ближе к природе». Лишь позже было убедительно доказано, что эти дети, как и многие панамские индейцы архипелага Сан-Блас, были альбиносами.
Судьба Дулипе оказалась трагической. Его вырвали из родного племени, а скоро он перестал служить коммерческим аттракционом, и его бросили на улицах Куябы. Там, по слухам, «белый бог Шингу» умер от алкоголизма.
В конце 1945 года Нине было уже семьдесят пять, она страдала от мучительного артрита и анемии. Чтобы передвигаться, ей требовалась палка, а иногда и две, и она жаловалась, что у нее «нет дома, нет никого, кто помог бы мне или хотя бы примирил меня с тем, что я — калека!».
Еще раньше Брайан писал ей: «Того, что ты пережила, хватило бы, чтобы сокрушить дух дюжины человек, но, что бы ты ни чувствовала, ты… всегда переносила это с улыбкой, долго принимая печальную ношу, которую обрушивала на тебя Судьба, и относясь к ней так, что я ужасно гордился тем, что я — твой сын. Вероятно, ты — какое-то сверхъестественное существо, иначе боги не подвергли бы тебя такому испытанию, и ты, несомненно, получишь за это Величайшую Награду».
В 1946 году, когда все-таки всплыло еще одно сообщение о том, что трое путешественников живы и находятся в районе Шингу, — на сей раз заявлялось, что Фосетт — одновременно «и пленник, и вождь индейцев», — Нина была уверена, что наконец получила свою награду. Она дала клятву возглавить спасательную экспедицию, даже если «это будет означать для меня верную смерть!». Однако этот рассказ оказался очередной фальшивкой.
И даже в 1950 году Нина настойчиво уверяла, что не удивится, если путешественники вдруг войдут в ее дверь: муж, которому сейчас восемьдесят два, сын, которому сорок семь. Однако в апреле 1951 года Орландо Вильяс Боас, правительственный чиновник, уважаемый многими защитник прав амазонских индейцев, объявил, что индейцы калапало признались: члены их племени некогда убили этих трех исследователей. Более того, Вильяс Боас провозгласил, что у него имеется и доказательство — кости полковника Фосетта.
Глава 23
Кости полковника
— Вождь калапало будет встретиться с нами, — сказал мне Паулу, передавая послание из джунглей, которое он поймал по рации. Переговоры, добавил он, пройдут неподалеку от поста Бакаири — в Канаране, маленьком городке на фронтире, у южных границ национального парка Шингу. Когда вечером мы прибыли в город, он был охвачен эпидемией лихорадки денге, и многие телефонные линии вышли из строя. Но при этом Канарана отмечала свое двадцатипятилетие, и по всему городу гремели, точно ружейные выстрелы, фейерверки. В начале восьмидесятых бразильское правительство, продолжая колонизацию индейских территорий, направило сюда самолетами ковбоев — в основном с немецкими корнями, — чтобы заселить этот отдаленный край. Хотя городок оторван от внешнего мира, главные улицы в нем неожиданно широки — точно автострады. Я понял причину, лишь увидев фотографию, на которой один из постояльцев паркует свой самолет перед местной гостиницей: многие годы этот город был столь труднодоступен для приезжих, что улицы служили еще и взлетно-посадочными полосами. Как мне сказали, даже в наше время тут можно посадить самолет прямо посреди дороги, а на главной площади возвышается пассажирский лайнер — единственный в городе памятник.
Важуви, вождь калапало, появился в нашей гостинице в сопровождении двух человек. У него было загорелое, изборожденное глубокими морщинами лицо; казалось, ему под пятьдесят. Как и его спутники, ростом он был примерно пять футов шесть дюймов; все они отличались мускулистыми руками. У него была традиционная стрижка «под горшок», волосы заканчивались высоко над ушами. В районе Шингу туземцы часто обходятся без одежды, но ради визита в город Важуви облачился в хлопковую рубашку с треугольным вырезом и выгоревшие на солнце джинсы, свободно болтавшиеся у него на бедрах.
Когда мы представились и я объяснил, почему решил посетить Шингу, Важуви поинтересовался:
— Ты из семьи полковника?
Я уже привык к такому вопросу, хотя на сей раз он, казалось, имел под собой кое-какие основания: индейцев калапало обвиняют в убийстве Фосетта — деянии, которое может потребовать от родственников мести. Когда я объяснил, что я журналист, Важуви явно успокоился.
— Я расскажу тебе правду про эти кости, — пообещал он. И добавил, что деревня желает получить сумму в пять тысяч долларов.
Я объяснил, что у меня нет таких денег, и попытался воззвать к идее культурного обмена. Один из калапало шагнул ко мне и заявил:
— Духи сказали мне, что ты придешь и что ты богатый.
Другой калапало добавил:
— Я видел картинки ваших городов. У вас слишком много машин. Ты должен дать нам машину.
Один из индейцев вышел из гостиницы и вскоре вернулся с еще тремя соплеменниками. Каждые несколько минут появлялся новый индеец, и вскоре комнату заполнило больше дюжины калапало, старых и молодых, и все они обступили меня и Паулу.
— Откуда они взялись? — спросил я у Паулу.
— Не знаю, — ответил он.
Важуви предоставил остальным спорить и торговаться. По мере развития переговоров многие из калапало делались все враждебнее. Они стали наступать на меня, называя меня лжецом. Наконец Важуви поднялся и произнес:
— Поговори со своим вождем в Соединенных Штатах, и потом мы опять с тобой поговорим, через несколько часов.
Он вышел из комнаты, и остальные члены его племени последовали за ним.
— Не волнуйтесь, — утешил меня Паулу. — Они нас жмут, мы жмем в ответ. Так это всегда делается.
Обескураженный, я поднялся к себе в номер. Через два часа Паулу позвонил мне по гостиничному телефону.
— Пожалуйста, спускаться вниз, — пригласил он. — Думаю, я договориться.
Важуви и другие калапало стояли в вестибюле. Паулу сообщил мне, что Важуви согласился провести нас в национальный парк Шингу, если мы оплатим дорогу и припасы общей стоимостью несколько сот долларов. Я пожал руку вождю, и не успел я оглянуться, как его люди стали хлопать меня по плечу, расспрашивая о моих родных, словно мы встретились впервые.
— Теперь будем говорить и есть, — объявил Важуви. — Все хорошо.
На следующий день мы подготовились к выходу. Чтобы добраться до одного из самых крупных верхних притоков Шингу, реки Кулуэни, нам нужна была машина еще мощнее, так что после обеда мы распрощались с нашим водителем, который, казалось, отправился домой с облегчением.
— Надеюсь, вы найдете этот ваш город Y, который вы ищете, — проговорил он.
