Механические приспособления театра настолько интересны, что заслуживают специального рассмотрения, выходящего за рамки краткого очерка. Упомянутый Ивар беспрестанно присылал чертежи и макеты, но выполнял их тот же крепостной столяр-мастер Степан Пряхин. Переходя к рассмотрению плафона, нужно заметить, что в Останкине нет ни одного плафона в собственном смысле слова, т.-с. потолка, покрытого живописной картиной, которая обычно писалась на холсте, натягивавшемся на потолок. Наоборот, в Останкине можно видеть только отдельные живописные орнаменты, исполненные отчасти на бумаге, отчасти прямо на штукатурке. Таков же плафон в театральном зале, характерный своей «останкинской» пестротой, с которой переданы его античные мотивы. Эскизы Этого плафона были сделаны итальянским художником Валезини, но исполнялся он, вероятно, местными крепостными мастерами, при чем легко заметить разницу между тонкостью исполнения его неподвижной части и продолжением над сценой. Забавен прием, по которому великолепный лепной фриз из аканта и грифонов с лирами, идущий по верху зрительного зала, продолжен над сценой очень приблизительно, несомненно, доморощенной живописью. Прежде во время спектаклей зрительный зал наполнялся креслами и стульями разного типа, при чем его вместительность едва ли превосходила 250 - 300 человек. Можно еще упомянуть о барельефах, которые по старым данным должны были украшать театральный зал. Автором их был московский малоизвестный скульптор Москвин.
Театральный зал. Сцена.
Интересно сопоставление двух висящих здесь люстр: огромной и массивной деревянной, украшенной тонкими по работе гирляндами из левкаса, и легкой бронзовой с хрусталем, прекрасной французской работы, в которой переплетающиеся хрустальные нити еще увеличивают свой блеск, отражаясь в спокойных стеклянных фонарях-поддонах. Скрепляющий их средний хрустальный с бронзою стержень как бы взлетает вверх фонтаном бронзовых нитей, ниспадая обратно искрами хрусталя.
Что касается декораций останкинского театра, то некоторые из них были написаны по рисункам знаменитого П. Гонзаго (1751 - 1831 г.г.), его выучеником из крепостных Шереметева - Григорием Мухиным (напр., декорации для «Трех султанш»). Вероятно, работал для останкинского театра другой крепостной художник - Кондратий Фунтусов, уже раньше писавший декорации для кусковского театра вместе с тем же Мухиным и Семеном Семеновым. Хотя из Парижа было получено огромное количество партитур, эскизов декораций и костюмов для разнообразнейших постановок, и многие из них, видимо, подготовлялись в связи с кратковременной ясизнью Прасковьи Ивановны осуществлено было лишь несколько спектаклей. Мы знаем, что здесь шли балеты «Анета и Любэн», «Нинетта Ланкур», «Инеса де Кастро», опера «Рено и Армида», но особенно прославилась постановка оперы «Самнитские браки». В ней должно было быть феерично появление Прасковьи Ивановны, выезжавшей в колеснице, и теперь сохранившейся, при чем ее костюм был залит блеском фамильных шереметевских бриллиантов.
Душой постановок и автором переводов некоторых из этих пьес был останкинский библиотекарь Василий Вроблевский (f в 1797 г.).
Облик самого театра непрестанно изменялся. Так, уже через четыре года после первого спектакля, к приему Александра 1-го, к 1 октября 1801 года, исчезла центральная ложа, и «высокие» гости сидели за балюстрадой амфитеатра. В этот день весь дом был декорирован тропическими растениями. После смерти Прасковьи Ивановны театр ожил только один раз для приема Николая I, тогда еще вел. князя, и прусского короля Фридриха-Вильгельма III. Этот спектакль носил другой характер. Здесь не участвовала прежняя шереметевская крепостная труппа, и в соответствии с изменениями вкусов и усилением после 1812 г. националистических настроений был дан русский дивертисмент «Семик или гулянье в Марьиной роще», в котором выступили лучшие русские песенники и танцоры и цыганские певцы и певицы того времени. Для этого спектакля не было написано декораций, но сцену украсили молодыми березками.
«Египетский» павильон.
Внутренней лестницей мы спускаемся из театра и идем, покидая главный дом, в проходную галле-рею к египетскому павильону. Этот павильон, так же, как и симметричный ему итальянский, был скрепой для сложной системы галлерей, связывавших главный дом с остальными останкинскими строениями («старые хоромы» около церкви - с одной стороны, а с другой - гостиный и кухонный флигеля). Все эти галлереи были задуманы со своеобразной логикой, по которой планировка дворца роднилась с планом французского парка, составляя с ним одно неразрывное целое, при чем архитектурные границы охватывали четкий рисунок двора так же, как стриженые аллеи ограничивали зеленые ковры противоположного двору парка.
Сама рассматриваемая нами галлерея разделена на две продольные части: слева - две небольших, бывших связанными с театральной лестницей уборных для актрис, справа - собственно проходная. В ее внутренней стене пять ниш, симметричных окнам. Прежде ниши были украшены лепными гирляндами, и в них стояли низкие, обитые штофом банкетки. Средняя ниша и теперь заполнена круглой кафельной печью, по верху которой идет скромный, но хорошо прочерченный фриз-барельеф. В Останкине, работал известный итальянский мастер Кампиони (1774 - 1849), который и исполнил эту печь.
Печи в соседнем зале также вполне достойны его руки.
«Египетский павильон», в сущности - первый приемный зал, в который попадали шедшие из «гостиного» флигеля, предназначался также для концертов и «передвижного театра», т.-е. такого, где давались закрытые представления для очень интимного круга лиц. Это было тем более понятным по его соседству с «репетишной», бывшей тут же в «гостином» флигеле.
Общий облик зала отличается необычайной архитектурной четкостью и легкостью, при чем обилие света особенно тонко подчеркивает все детали его обработки. Благодаря двусветным окнам, идущим по его обеим сторонам и верхнему фонарю, архитектору удалось достигнуть полного отсутствия затененности какой-либо его части, почему не только все колонны и пилястры, но и кессоны плафона, получая свет одновременно со всех сторон, приобретают особую прелесть чисто графичного рисунка. Богатейший фриз фонаря из амуров и гирлянд начинает казаться прозрачным, и так уместен второй фриз, идущий над окнами, в котором несколько грубее прорисованные грифоны своей тяжестью подчеркивают легкость всего плафона. Гладкие стены служат как бы спокойной основой целому, поражающему своим легким стремлением вверх. Можно смело сказать, что подобной законченности, подобного мастерства в разрешении трудной задачи перекрытия огромного зала, не прибегая к дополнительным эффектам живописи или даже простой раскраски, мы не встречаем ни в одной из других подмосковных построек. Оба павильона, египетский и итальянский, начаты были постройкой Дикушиным, но трудно допустить, чтобы этот уже немолодой архитектор, воспитанный на кусковских традициях, был автором внутренней отделки первого, даже если он работал по первоклассным присланным образцам. Вопрос легко разрешается, когда мы узнаем из донесения более молодого Павла Аргунова, уже примкнувшего к новой классической школе, об его участии в обработке зала. Так, он дал рисунки для набора середины паркета, привезенного из петербургского дома. Более чем
