— Ни стотинки.
Пеев понимал: это только преамбула. Потом все изменится, и Павлов, быстро забыв о том, что они «люди одного круга», передаст его Кочо Стоянову, от которого пощады не жди. И Гешев тоже не гуманист: пытает, когда нужно, сам, а если устанет, то на смену приходит Гармидол… Когда это случится? Наверное, не очень скоро. Сейчас они что-то задумали: недаром не сломали в квартире ни спички, разрешили взять с собой одеяло, несколько смен чистого белья, книги по философии и бумагу. Даже сигареты оставили, хотя в камерах, насколько известно, не разрешается курить. Какую комбинацию они готовят и почему с такой поспешностью сообщили ему об аресте Попова? И что будет с Митко, уехавшим в Пловдив к родственникам? Арестуют или нет?
Павлов расцепил сжатые пальцы. Привстал.
— До утра, доктор Пеев! Подумайте, пожалуйста, в камере, не стоит ли рассказать все начистоту? Я предвижу, что вы изберете тактику признания очевидного и умолчания о том, что, с вашей точки зрения, нам неизвестно. Вы адвокат, и опыта вам не занимать. Однако должен лишить вас надежд: большинство фигурантов установлено, речь пойдет только об определении подлинных ролей тех, кто работал на вас. Доброй ночи, доктор Пеев!
Ночь…
Она кажется болотом, зыбким, засасывающим. Тянется, давая время запутаться в мыслях. Что им известно? Какие имена? Почему не допрашивали, не били? В кабинете сидели немцы, значит, дело касается не только местных властей, но и Берлина… Передадут гестапо?
Спать он не мог. Никто не спит в тюрьме в первую ночь. Даже те, кто обладает стальными нервами. А у него нервы не были стальными. Обычные, порядком истрепанные перенапряжением месяцев и лет.
Большая холодная камера, маленькое, под потолком, окно.
Надо и здесь остаться человеком. Сохранить себя. Надо драться, — до последнего патрона. Будут ловушки, хитроумные приемы, «нелогичные» ходы, на которые, как известно, Гешев большой мастер. Будут пытки… Ты готов, Сашо?
Утром принесли кофе, какую-то еду. Он заставил себя есть, сделал глоток безвкусного пойла. Залязгал замок, и на пороге возник Гешев.
Белое лицо, склоненное к правому плечу, несмываемая улыбочка.
— Не спали, доктор? Ничего. Сейчас вас побреют, и вы поедете.
Пеев не спросил куда. Главное он знал: в Дирекции затеяли комбинацию, и, следовательно, оставалось верить и надеяться, что удастся, разгадав смысл полицейской акции, внести в нее свои коррективы.
Двое агентов, Куков и Антонов, на трамвае отвезли его в контору, а оттуда в банк. Куков сел в кабинете, а Антонов остался в коридоре. Директор, с которым Пеев делил кабинет, отсутствовал, очевидно предупрежденный Гешевым; ровно в два Куков сказал: «А теперь — домой». По дороге заехали к бай Спиро; Антонов заказал три стакана бозы, но спохватился, забрал свой и пересел за соседний столик… Гешев, перед тем как Пеева выпустили за порог Дирекции, объяснил, что к чему.
— Ты будешь ходить на работу, доктор. Сегодня и завтра… и сколько мне понадобится. Не один, конечно. И в кофейню будешь ходить, как всегда. Только вот что — не пытайся бежать. Куков тебя пристрелит. Понял? Ты же юрист и знаешь, что суд может оказаться снисходительным, а с Куковым шутки плохи. Так что не торопи свою смерть, доктор, и будь благоразумен. Кстати, хочу тебя обрадовать: мы дешифровали твои телеграммы, и можешь не ломать голову, кто нам известен, а кто нет. Все известны… Что же ты не похвалишь нас, доктор?
Он откровенно издевался, не скрывал торжества.
Пеев пожал плечами.
— Что вам известно! Чепуха! Я работал один. Я и радист.
— Значит, уже не один?
— Да, двое…
— А Никифоров, Янко Пеев, Георгиев из Берлина? Не лги, доктор!
Итак, им известны имена… Откуда? Из радиограмм? Скорее всего, да! В конторе, в кофейне, по дороге домой Пеев ломал голову, вспоминал. Восстанавливал по строчкам тексты переданных когда-то радиограмм. У него была бездонная память, и строчки возникали в ней, словно проявлялись на негативе…
18 апреля 1943 года.
В тот час, когда Пеева вывозили из Дирекции с расчетом, что рано или поздно в кофейне, в банке или в конторе к доктору придет какой-нибудь человек, не попавший еще в поле зрения контрразведки, в этот самый час министр войны Михов, получив сообщение Костова о разгроме группы Пеева, созвал Высший военный совет.
Адъютант министра передал генерал-майору Никифору Никифорову указание оставить все дела и прибыть на заседание немедленно. «Экстренное заседание!» — сказал адъютант.
…Много лет спустя Никифоров вспомнил этот день и написал о нем — скупо, с лаконизмом историка: «Я вызвал шофера, оделся и поехал в министерство. День был необычайно теплым. Я велел шоферу ехать к центру не спеша, а сам смотрел на прохожих и не мог избавиться от мысли, что произойдет что-то плохое. Когда я приехал в министерство, там уже собрались все члены совета. Последними в зал вошли шеф немецкой военной разведки в Болгарии Делиус и генерал Кочо Стоянов. Как только Кочо Стоянов начал говорить, я понял, что предчувствия не обманули меня. Он сообщил, что в Софии раскрыта нелегальная группа, руководимая известным адвокатом Александром Пеевым. Группу раскрыла немецкая военная разведка… в ближайшие дни ожидаются важные разоблачения. Предполагалось, что Пеев, как офицер запаса, использовал свои широкие связи среди военных. В конце заседания каждому члену совета поручили проверить в своем секторе все возможные каналы утечки военной информации.
Моим коллегам надо было радоваться этой новости, а они встретили ее с унынием. Я не боялся их взглядов, хотя чувствовал, что покрываюсь холодным потом. Все равно, думал я, вам не остановить ход событий. Если бы упомянули мое имя, я собирался сказать: «Господа, ваши дни сочтены. Думайте об этом». Но говорить этого не пришлось. Теперь все зависело от того, выдержит ли Пеев».
…Его вывозили из Дирекции десять дней подряд.
Всегда одним и тем же маршрутом. На трамвае. Машин в Болгарии было мало; те, что имелись, работали от газогенераторов, поскольку бензин экономили до предела, выдавая лишь для нужд генералитета, министров и членов царской фамилии. Куков и Антонов наблюдали за Пеевым, не спуская глаз, но к доктору никто не подходил, да и сам он не делал попыток заговорить с кем-либо или попытаться бежать. В контору являлись клиенты, и Куков, коротавший время на деревянном диванчике под видом посетителя, не мог придраться ни к одной фразе, произнесенной доктором. Обычные юридические консультации, не больше.
Оставалось предположить, что или связники Пеева кем-то предупреждены, или же у доктора имелись иные, одному ему известные способы контактов, и Гешев — автор комбинации — приказал отменить выезды.
Делиус, как и в случае с Эмилом Поповым, строжайше запретил применять к Пееву «третью степень», а без пыток, по мнению Гешева, допросы не дали бы результатов, и Пеева не спрашивали ни о чем. Раза два Гешев приходил в камеру, садился на кровать, угощал сигаретами. Пеев курил свои, и так они и сидели друг против друга, не произнеся за час и десятка фраз.
Уходя, Гешев говорил угрожающе:
— До скорого, доктор! — и едва удерживался, чтобы не ударить Пеева в холодное, спокойное лицо.
На полную дешифровку телеграмм ушло несколько суток.
Начальник отделения криптографии, докладывая результаты, волновался так, что бумажки сыпались из рук.
Полковник Костов скрипнул зубами.
— Это ложь! Вы фальсифицируете, Гешев!
Начальник державной сигурности Павел Павлов покачал головой:
— Успокойтесь, господин полковник. К сожалению, все правильно!
— Но вы понимаете, о ком идет речь? Высшие генералы — Марков, Даскалов, Луков, Лукаш… Никифоров прямо помянут как помощник.
— Делиус знает?
— Еще бы, — сказал Гешев любезно. — Не только знает, но и считает, что генералы готовили заговор. Убийство царя.
Костов был настороже и быстро разгадал, кому и зачем роет яму Гешев. Война складывалась не в пользу нацистов, и при дворе имя нынешнего премьера Богдана Филова, ориентировавшегося на Берлин, приобретало значение одиозное. Князь Кирилл и его супруга, слывшие англофилами, пытались свалить премьера, предлагая Борису III кандидатуры «умеренных» — Муравиева и Багрянова. Царь колебался, и Лулчев, занявший позицию нейтралитета, советовал ему подождать. Делиус и Бекерле, читавшие документы полиции, РО и ДС, как свои, не сидели сложа руки: в свою очередь пытались воздействовать на царя и сохранить Филова у власти. В этой ситуации многое зависело от военных: генералитет не сказал своего слова, а за ним стояла реальная сила — штыки, и, останови Михов и прочие выбор на Багрянове или Муравиеве, песенка Филова была бы спета. Ге-шев, очевидно, получил инструкцию Доктора скомпрометировать генералов и вывести их из «игры». А что, если он, применив пытки, заставит Пеева подписать признание о наличии заговора? Что, если Павлов свяжет воедино имена Даскалова, Лукаша, Никифорова и притянет к ним имя Михова? А заодно руководителей РО? Может так быть?.. Да, конечно.
