Она сама удивилась, насколько все это оставило ее равнодушной, даже страха не вызвало. Дело было еще и в спокойной деловитости Антона, придававшей самому процессу убийства нечто от ласковой неизбежности. Над промерзшим двором стояло маленькое белое солнце. На Марион было новое зимнее пальто, и из-за этого она вынуждена была держаться на расстоянии. Антон не смел подать ей руку. Оба они знали, что больше она не придет.
Весной она в первый раз сделала укладку. Критические дни теперь наступали регулярно, да и во всем остальном она была теперь педантичной, чистенькой девушкой. Правда, она по-прежнему много гуляла одна. И как-то раз у мельничного пруда снова повстречала Антона. Она сидела на берегу, глядя на воду, когда вдруг Антон бесшумно, как во сне, появился перед ней в своем каноэ.
— Прыгай сюда, — сказал Антон.
Он был голым по пояс, и на плечах у него уже был первый налет загара. Ей бросились в глаза набухшие вены у него на руках. Она вскочила. Антон рассмеялся.
Марион прошла несколько шагов вдоль берега, но одним сильным ударом весла он снова нагнал ее.
— Прыгай.
Повисшие над самой водой ветки прибрежной ивы отливали серебристой зеленью, и с другого берега это, наверное, вы глядело красиво: как мужчина в лодке преследовал девушку в светлом платье, как они остановились, как он что-то сказал ей из лодки, как она мотнула головой и пошла дальше, а он продолжал плыть рядом с нею, как она вдруг остановилась, потом резко свернула в сторону и начала карабкаться вверх по склону, как он долго смотрел ей вслед, а потом сильными ударами весла отогнал лодку на середину озера.
Летом она была уже лучшей подругой Эльке и Сигрид, подхихикивала вместе с ними над Берндом и Данни, над другими рохлями из их класса и вместе с остальными девчонками торчала на углу возле молочного бара. А напротив, на другой стороне улицы, — молодые люди с мотороллерами марки "веспа", с прическами под Элвиса Пресли.
Между родителями, похоже, все как-то утряслось, и, если бы ее сейчас спросили, кто у нее лучшая подруга, она бы ответила точно так же, как многие ее одноклассницы: моя мать. Она очень нуждалась в дружеской поддержке и, не отдавая себе в этом отчета, была по-своему благодарна матери за ее приступы. Тогда она лучше всего могла выразить чувства, которые к ней испытывала.
— В старости ты будешь за мной ухаживать — часто повторяла мать.
С отцом у нее установились теперь отношения шутливой нежности. Они будто бы то и дело подмигивали друг другу, большей частью, разумеется, при виде матери. Так Марион было проще добиваться всего, чего она хотела. Если же он говорил "нет", возвращаться к просьбе не имело смысла. У мужчин всегда так. Основания для недовольства у матери появились лишь тогда, когда она уже пошла учиться на стенографистку.
И все же Марион так и не смогла объяснить себе, за что ее заперли тогда в темной каморке, среди старого хлама в ее любимых вельветовых брюках.
Мать приехала в пятницу, в воскресенье поздно вечером Марион положила ей на ночной столик записку: "Мне нужно идти на работу, детям — в школу. Еда на плите. Мы будем около четырех".
Когда она вернулась домой, старухи не было. Она не оставила даже записки.
В квартире у Ирены тоже стали раздаваться телефонные звонки. Естественно, она сразу поняла, кто это молчит, а потом вешает трубку. У Нойбергерши она раздобыла адрес и отправилась туда. Открыла ей маленькая девочка, лет пяти. Она вошла вслед за ней в квартиру. Хайнц Маттек стоял у плиты и готовил себе еду.
— Мириам, — сказал он, — выйди-ка в другую комнату. Нам нужно поговорить.
Он предложил ей сесть, смахнув со стула какой-то хлам. Ирена оглядела кухню и соседнюю комнату, увидела беспорядок, грязь, убожество оставшейся случайно мебели, и все, что она собиралась ему сказать, вдруг показалось ей бессмысленным и глупым.
Они взглянули друг на друга. Он ждал.
— Пожалуй, мне лучше уйти, — проговорила она. — То, что я хотела сказать, не так уж важно. Позволь мне уйти.
Он понял. Проводил ее в коридор.
У входной двери стояла Мириам.
— Теперь ты можешь снова зайти, — сказал он.
Мириам жила в квартире напротив, у своей бабушки. Отца у нее не было, а мать была любовницей владельца аттракциона "американские горы". Ее мишку звали Ратц.
Вынимая на следующее утро почту, Хайнц Маттек обнаружил в ящике записку, которую Ирена, должно быть, опустила туда вчера вечером: "На всякий случай мой номер телефона. Позвони, если я смогу чем-нибудь тебе помочь".
Мало-помалу он начал понимать, что помочь ему должен не кто-то посторонний, а он сам. И однажды вечером, заметив на другой стороне улицы телефонную будку, решительно направился к ней, но зашел в пивную, которая оказалась рядом.
В пивной никого не было, кроме хозяина и двух мужчин, сидевших возле стойки. Тот, что пониже ростом, рассказывал о каком-то ящике, который его теща отправила багажом из Бад-Швартау и который они с другом получили и только что отволокли по лестнице домой, — огромный деревянный ящик.
— Кружку пива, — сказал Хайнц Маттек. — И рюмку водки.
Коротышка взглянул в его сторону.
— Ну и как же с ящиком? — спросил другой.
— Большую рюмку, пожалуйста, — сказал Хайнц Маттек.
Хозяин поставил рюмку на место и достал другую, побольше.
— Значит, дотащили мы эту штуку аккурат до первой лестничной площадки, — сказал коротышка.
— Еще что-нибудь? — спросил хозяин.
Хайнц Маттек снова положил руку на стойку.
— Вот ваши сигареты, — сказал хозяин, поставил кружку пива рядом с рюмкой водки и снова отошел к тем двоим.
— Из Бад-Швартау, стало быть, ящик, — сказал коротышка.
— У вас не найдется мелочи позвонить по телефону? — спросил Хайнц Маттек.
Хозяин снова поднялся, подошел к кассе и принес две монетки.
— Ну, значит, втащили вы его по лестнице, — сказал длинный.
— Во-во. И тут он как вырвется у него из рук!
Хайнц Маттек вышел.
Когда он вошел снова, в пивной было тихо.
— У меня пропали монеты, — сказал он.
Хозяин встал и принес из кассы еще две.
Хайнц Маттек допил свою водку и вышел.
Когда он снова вошел, все трое уставились на него.
Он улыбнулся.
— Занято, — сказал он — Чертова погода, а?
И тут он увидел две монетки, которые все еще лежали возле его кружки пива.
— Стало быть, ящик вырвался у него из рук и поехал вниз по лестнице.
Хайнц Маттек взял монеты и вышел.
— Ну и как? — спросил хозяин, когда он опять вошел.
Хайнц Маттек положил монеты на стойку.
— Не получается, — сказал он.
— Давай я ей позвоню, — сказал хозяин.
Хайнц Маттек покачал головой.
— Мне такое не впервой, — продолжал тот.
— Ну, стало быть, ящик сорвался и поехал по лестнице вниз.
— Слушай, — сказал длинный, — скажи нам, что было внутри, и конец. Я больше не вынесу.
— Получите с меня, — сказал Хайнц Маттек.
Через несколько дней Ирене позвонили. Но это был не Хайнц, звонили из полицейского участка возле рынка в Винтерхуде.
— Тут у нас один в бессознательном состоянии. Единственное, что мы у него обнаружили, это записка с вашим телефоном.
Потом последовали приметы.
— Я сейчас приеду, — сказала Ирена.
Хайнц Маттек лежал на нарах лицом вниз. Полицейский остался в дверях, внутрь он заходить не пожелал. Переведя две пачки бумажных носовых платков, Ирена кое-как вытерла Хайнцу Маттеку с лица и одежды остатки рвоты.
Ей повезло. Шофер такси, заказанного ею по телефону, не уехал тут же, когда увидел, как она вместе с полицейским тащит Хайнца Маттека вниз по лестнице. Молодой человек даже помог ей потом довести его до квартиры. Посреди комнаты они осторожно отпустили его. Хайнц Маттек стоял на ногах.
— Садитесь, — сказала Ирена. Она искала в сумочке деньги. — Хотите выпить?.. За ваше здоровье, спасибо, что довезли. Не каждый бы это сделал.
— У меня это все равно была последняя поездка, — сказал молодой человек.
— А вы совсем не похожи на таксиста, — сказала Ирена.
— Я защищался по проблемам физики плазмы, — сказал таксист.
Ирена сняла пальто и налила еще.
— А ваш муж так и будет стоять?
— Что ж, он стоит достаточно твердо сказала Ирена. — Кстати, это муж моей подруги.
Хайнц Маттек ничего не слышал, ничего не видел, но он стоял. Если бы кто-то дотронулся до него хоть мизинцем, он бы тут же завалился. Но так ему не оставалось ничего другого, только стоять. И он стоял со всей сосредоточенностью, на какую только был способен. Время от времени его сотрясала жестокая дрожь. Но он стоял. И улыбался.
— Маленькая она, — сказал он, чем-то довольный.
— Ну вот видите, — сказала Ирена.
— Маленькие, они всех горячей, — сказал Хайнц Маттек. — Их нужно опрокидывать на травку и обнимать крепко-крепко. Так, чтобы земля дрожала.
