Луи еще жив.
Наш Старик…
Теперь, когда я достиг того возраста, в котором был он, когда мы впервые встретились, мне трудно называть его Стариком. Ему перевалило за восемь десятков. Не понимаю, откуда Луи черпает силы, чтобы держаться за жизнь. И почему теперь, через столько лет, ему захотелось меня увидеть.
Не прошло и полугода со времени переиздания полного собрания сочинений Маэстро. Старик наконец увидел свою фамилию в титрах фильма «Свет далекой звезды», последнего их фильма. Через тридцать лет Луи вышел из тени.
Я просмотрел все фильмы Маэстро на новом компьютере, который мне подарили дети по случаю моего пятидесятипятилетия. Мне хотелось понять, что в этом старье вышло из-под пера Луи. Иногда мне казалось, что я узнаю его почерк в какой-нибудь реплике или ситуации. Удивительно, что образы, созданные Маэстро, навсегда врезались в мою память и, по мере того как сменялись кадры, я вспоминал все детали. Я сохранил их в том же уголке памяти, что и воспоминания детства.
Луи… Ты словно вернулся из загробного мира, и столько всего пробудилось вместе с тобой. Сегодня я уже не могу перечислить все, на что ты вдохновил меня за последние тридцать лет. Благодаря тебе, я стал самым знаменитым «доктором сценариев» в этой части света.
Закончив «Сагу», наша команда распалась, а я с тех пор написал десяток сценариев полнометражных фильмов. Некоторые из них принесли мне большое моральное удовлетворение, другие – солидные суммы денег. Я удостоился всех наград, на которые только можно рассчитывать в нашей профессии. Я работал с режиссерами, которых искренне и глубоко уважаю.
И внезапно все это мне надоело.
Патрику шел десятый год, его сестра Ника была еще розовой куклой, Шарлотта превратилась в заботливую жену, которых теперь почти не встретишь. Я мог бы штамповать фильм за фильмом, придумывать все новые и новые истории, разрабатывать новые концепции, но подобная работа меня уже не занимала. Наступил момент, когда я был готов отказаться от творчества.
Меня начинало колотить от звонков с просьбой о помощи: «Алло… Марко? Мы не можем найти выход в третьей части, и у нас теряется темп перед финальной сценой!». В таких случаях я немедленно мчался на вызов со всем набором инструментов, положенных врачу скорой помощи, чтобы спасти сценаристов от маразма. Я перечитывал сценарий, устраивал разнос, выдавал диагноз. У меня был материал для перевязок, для наложения шин и все необходимое для уколов. Двадцать лет такой работы! Двадцать лет на прихорашивание гадких утят, двадцать лет на психоанализ отчаявшихся сценаристов и режиссеров. Передо мной прошло столько никудышных сценариев, столько гениев без гроша в кармане! Я видел, как рыдают разорившиеся продюсеры, как проливают слезы актеры, которые не могут получить роль. Мне нравилось, когда на меня смотрели как на спасителя. И если эта работа не принесла мне ни крупицы славы, я все равно знаю, что трудился в интересах искусства.
– Шарлотта! Мне придется оставить на два-три дня сценарий про Порфирио Руберозу. Луи хочет со мной встретиться.
– Тебе не кажется, что прежде всего ты оставляешь на несколько дней меня?
– Тебя? Но… ты всегда в моем сердце, куда бы я ни уехал.
– Как давно ты уже не пишешь диалоги?
– Лет десять, наверное.
– Оно и чувствуется.
Современная молодежь считает, что в наше время путешествие вокруг света занимает времени не больше, чем переключение телевизора с канала на канал. Тем не менее даже сегодня, хотя и прошло тридцать лет, путешественнику все так же сложно добраться до «Альберго ди Платани». Но таксист, кажется, знает, о чем идет речь.
Я вспоминаю наши ночные беседы с Жеромом в те времена, когда мы писали «Сагу». Мы пытались представить себе будущий мир, новые картины. Если бы мы в то время заключали пари, мы бы их все проиграли. Жером считал, что телевидение будет отравлять умы зрителей, а дети будут рождаться с квадратными глазами и мозолями на пальце, которым нажимают на кнопки пульта. На самом деле телевидение, потеснив киноиндустрию, само оказалось в ловушке собственного всемогущества. Телезрителям предлагается столько передач и такого качества, что они уже не знают, что выбрать, но и продолжительность жизни каждой передачи падает до рекордно короткого времени. Выбор был проблемой уже для Тристана. «Есть что-то лучшее па другом канале, наверняка есть что-то лучшее…» Действительно, всегда есть что-то лучшее, и это совершенно естественно. Месиво из картин и звуков утолило всех, даже домохозяйку из Вара. Безработный из Рубс куда-то исчез, а что касается рыбака из Кемпера, то я не уверен, что он вообще когда-либо существовал.
Все трое превратились в эстетов. В конце концов они поняли, что только кино способно подарить им немного любви. С тех пор они смотрят кинофильмы на огромных экранах, в одиночку или всем семейством. И чувствуют себя спокойно. Потому что, если и можно выкинуть телевизор на свалку, обойтись без кинофильмов нельзя. Никто еще не нашел ничего лучшего, чем провести два приятных часа в темном зале. И посмотреть увлекательную историю.
Отель выглядит все таким же нереальным. Он прекрасно сохранился. Лестницы, на которой можно было сломать себе шею, уже нет, к зданию теперь поднимаешься по не очень крутой бетонированной дорожке, ведущей прямо к крыльцу. Меня встречает женщина лет пятидесяти, и я понимаю все, что она говорит по-итальянски.
Она проводит меня в комнату, где я когда-то останавливался. Женщина не похожа ни на сиделку, ни на жену. Когда я разбираю чемодан, до меня доносится вопль, от которого пробегают мурашки по коже:
– Марко-о-о-о! Какого черта ты там копаешься?
Ого, да он еще в порядке, наш Старик! Женщина хочет провести меня к нему в комнату, но я говорю, что это излишне. Не может быть, чтобы Луи переселился в другую.
Он приподнимается на подушках и тянет ко мне свои голые руки, они настолько тонкие, что берет страх. Серая кожа на лице почти прозрачна. Он хрипит и то и дело отвратительно громко отхаркивается. Я обнимаю его и боюсь, что его кости захрустят под моими руками. На лице нет бровей, но взгляд остался по-прежнему доброжелательным, с хитроватыми искорками в глубине зрачков. Проходит две или три минуты, пока мы успокаиваемся настолько, что можем начать разговор. Мне хочется плакать, но я должен сдержаться, чего бы мне это ни стоило. Луи, умоляю, только не говори, что ты позвал меня, чтобы умереть у меня на руках. Не валяй дурака, Луи.
– Садись, Марко.
Сколько раз я рассказывал о Маэстро, спавшем в этой комнате? Сколько раз описывал столик у изголовья и цвет занавесок? В каждом новом рассказе придумывал новые детали, новые впечатления. За тридцать лет я превратил эту комнатушку в мавзолей.
– Молодец, что так быстро приехал. Наверное, у тебя сейчас не много работы?
Я рассказываю ему о Шарлотте, о детях и внуках. Похоже, он слушает с удовольствием, требует детальных описаний того, что я видел и пережил.
– Ты привез фотографии?
Он рассматривает их с видом знатока, словно в его роду были одни фотографы.
– Как с работой?
Я перечисляю названия нескольких моих самых известных фильмов. Он быстро схватывает, что я занимаюсь всю жизнь почти тем же, что и он, но не пытается сравнивать.
– Знаешь, Луи, в одном журнале мне попались очерки о десяти наиболее известных европейских кинорежиссерах нового поколения. Шестеро из них назвали «Сагу» в числе самых сильных детских впечатлений, а трое рассказали, насколько этот сериал повлиял на них.
– Правда?
– Конечно.
Он улыбается. Мне кажется, что ему это льстит.
– Я уже давно ничего не слышал об этом старье. Думаешь, ее еще можно смотреть в наше время?
– Не знаю, не пробовал. Но вообще-то, что еще, кроме кино, может выдержать срок в тридцать лет?
– Говорят, что сейчас придумали интерактивное устройство, которое позволяет редактировать текст так же легко, как это делают со звуком или изображением.
