Теперь передо мной была новая задача - нужно было найти строительный материал. Камней здесь совсем не было. Деревьев в моем лесу росло много, но у меня не было топора. Что же оставалось делать? Я стал подыскивать себе готовый материал.
В долине Дона, на расстоянии полумили от моего участка, была еловая роща, и там, скрытые в высокой траве, лежали кедровые сваи. Все они были восьми футов длиной, шести дюймов в диаметре. Это было как раз то, что мне требовалось, и, поскольку сваи лежали на моем участке, постольку они принадлежали мне.
Я принялся перетаскивать кедровые сваи одну за другой на место постройки хижины. Наверное, каждая из них весила фунтов двадцать пять - так мне казалось в начале пути, но когда я подходил к голубому берегу, то эти сваи наверняка весили не менее пятидесяти фунтов - ведь мне было всего лишь четырнадцать лет и я был очень худеньким, хотя и выносливым мальчиком. По моим расчетам, мне нужно было двадцать свай. Я перетаскал их все двадцать за две субботы и совершенно выбился из сил. Теперь только я вспомнил, что мне еще нужен материал для крыши. Я начал поиски и нашел в лощине штук шесть сваленных бурей деревьев.
С этим материалом я принялся за постройку хижины. Работы я не боялся, мне уже приходилось плотничать, но как мне не хватало инструментов и как мне нужен был сильный товарищ!
Я начал выкладывать фундамент, подвел его вплотную к отвесной стороне берега. Потом я сложил боковые стены из восьмифутовых свай. В передней стене я оставил место для дверей шириной в два фута. Хижина получилась в длину из десяти половиной футов. Для задней стены у меня не было подходящего материала - нужны были бревна в десять с половиной футов. Я снова отправился в лес на поиски и нашел пять бревен нужной длины. На углу хижины бревна легко укладывались крест-накрест, и я тут не встретил затруднений. Самое мучительное для меня было скрепить концы бревен на месте, где должны были быть подвешены двери. С большим трудом я наконец скрепил их клиньями, которые потом нужно было прибить гвоздями к притолоке дверей.
Гвозди! Как мучительно было прибегать к их помощи! Ведь индейцы совсем не знали гвоздей. Но что поделаешь, когда нет орудия, чтобы заточить деревянные шипы! Скрепя сердце, я стал собирать старые гвозди и продолжал строить свою хижину.
Дверь мне удалось сделать следующим образом. На берегу реки я нашел доску шириной в двенадцать дюймов. С грехом пополам я распилил ее на две части своей ножовкой и сбил вместе при помощи поперечных брусьев. На одной половине двери я оставил два выступающих конца. У порога я продолбил дыру долотом и другую - вверх по прямой - на притолоке двери. Длинным шестом я приподнял перекладину и навесил дверь.
Сооружая крышу, я сначала положил поперек четыре длинных шеста, в сверху навалил много ивовых веток и травы, которую я нарвал в ближней долине.
После этого оставалось только заштукатурить хижину. Это была нетрудная работа сама по себе, но на нее у меня ушло много времени. Я тщательно законопатил мхом все щели, а потом замазал стены толстым слоем глины.
И вот моя хижина была готова!
Она стала настоящим жилым помещением, когда я поставил себе койку и сделал вертушку на двери, чтобы можно было запереть хижину.
Если бы вы только знали, как я был счастлив!
Я собирал ракушки, перья и всякие диковинки леса и раскладывал их по полочкам. Я воображал себя Робинзоном Крузо. Я играл в индейцев - бегал нагишом, с перьями в волосах и все точил свой старый нож, чтобы он стал настоящим охотничьим ножом и чтобы им можно было снимать скальпы.
Я научился шить мокасины из овечьей шкуры. Правда, они выдерживали не более двух-трех дней, но зато это были волшебные мокасины.
Я мечтал, что когда-нибудь мне удастся восстановить первобытную жизнь индейцев.
Однажды, после того как меня высек отец, я побежал из дому со всех ног. Мне хотелось навсегда покинуть родной кров. Было только одно место, где я мог найти себе приют, - это была моя хижина. Здесь я мог спокойно обдумать все, здесь можно было пожить некоторое время и подготовить побег.
Когда я стал приближаться к своему любимому уголку, боль в моей спине стала утихать и сердце наполнялось радостью. Пробираясь по лощине, я заметил большие следы человека, и мне стало как-то не по себе. Скоро следы пропали. А когда я подходил к зарослям, заслонявшим хижину, мне послышались чьи-то голоса. Я продолжал свой путь. И вдруг сердце мое замерло - я увидел, что в моей милой хижине трое бродяг играют в карты и пьянствуют.
Сейчас же я повернул обратно. Все мои мечты рухнули. Снова болело тело от ударов отца и тоской щемило сердце. Я отошел в сторону и в слезах упал на землю.
Прошло несколько недель, прежде чем я решился снова посетить свою хижину. Хижина была пуста, но в ней было грязно и неуютно.
СНОВА НА ФЕРМЕВ июле 1875 года после напряженных школьных занятий мое здоровье сильно пошатнулось. Врачи настоятельно посоветовали моим родным отправить меня куда-нибудь за город. Взволнованная состоянием моего здоровья, мать написала семье Блекуэл, новым владельцам нашей фермы, и просила оказать мне гостеприимство в их доме.
В ответ мы скоро получили сердечное письмо от мистрис Блекуэл, и через неделю я уже был на ферме.
Я приехал вечером, перед закатом солнца. Мне было грустно и как-то не по себе. За ужином я почти ничего не ел и мало разговаривал.
Мистрис Блекуэл поняла мое состояние.
- Он тоскует по дому, - шепнула она мужу.
Она позвала меня, провела в комнату, где я должен был спать, и поцеловала на прощание в мокрую от слез щеку.
Я не знаю, как это случилось, но на следующее утро грусть рассеялась, и жизнь опять улыбнулась мне.
Я проводил целые дни на свежем воздухе, помогая в фермерской работе семье Блекуэл, получал здоровую деревенскую пищу. У меня были новые товарищи - три мальчика и три девочки Блекуэл.
О своей жизни на ферме, о том, как мы играли и чем занимались, я подробно рассказал в книге «Маленькие дикари».
Я очень привязался к этой семье, и, когда наступило время возвращаться домой, в Торонто, мне стало грустно. Мне жаль было расставаться с привольной деревенской жизнью среди лесов и полей и не хотелось возвращаться в город, не хотелось подчиняться суровой воле отца.
Но потом я вспомнил свою мать - ее нежные заботы всегда так скрашивали мою жизнь, - вспомнил свои любимые книги, которые ждали меня дома, и грусть рассеялась.
С тех пор каждое лето я проводил в семье Блекуэл. Там я отдыхал на свежем воздухе и пользовался всеми благами деревенской жизни. Там я имел постоянную возможность наблюдать дикую природу, и мечты натуралиста все больше и больше овладевали мной.
***С осенью 1875 года у меня связаны мрачные воспоминания. Моя хижина была разорена, в своей семье я чувствовал себя одиноким. Мне почему-то казалось тогда, что я не родной сын своих родителей, а подкидыш, которого они где-то нашли, и что я им в тягость.
Единственным утешением были для меня школьные занятия. Я уходил из дому рано утром и возвращался домой как только мог поздно. Уроки я готовил в своей комнате и работал очень усердно, особенно над математикой, которая всегда была моим слабым местом.
Спортивные игры совсем больше не привлекали меня. Школьные учителя не раз говорили мне, что я все худею и бледнею. По субботам я уже не уходил больше в дальние прогулки за город, у меня не хватало для этого времени. Все свое время я отдавал учению. Я надеялся получить стипендию в университете и на эти средства самостоятельно жить. Всю свою энергию, все свои силы я отдавал этой цели.
На зимних экзаменах я получил похвальный отзыв, летние должны были решить мою судьбу.
Время экзаменов наступило. Я очень волновался и ни на минуту не отрывался от книг - все повторял, просматривал, учил.
Первые три дня прошли благополучно. На четвертой я заболел от переутомления. Предстоял трудный для меня экзамен, и, вместо того, чтобы готовиться к нему, я сидел и бессмысленно смотрел на стену, а перед глазами то все кружилось, то было черно. И я бормотал про себя: «Я не могу заниматься, я не могу заниматься». Потом, словно в полусне, я слышал, как наша работница сказала: «Парнишка, видно, сильно захворал».
Сейчас же пришла моя мать, пощупала мой пульс, приложила руку ко лбу и сказала:
- У него высокая температура.
Послали за доктором.
- У него не только сильный жар, - сказал доктор, - мальчика неблагополучно с левым легким.
Меня тотчас же положили в постель. Оборвались мои экзамены и занятия в колледже.
- Его нужно отвезти куда-нибудь, ему необходима перемена обстановки, - советовал доктор.
Куда? Этот вопрос решил я. Меня тянуло на ферму, в радушную семью Блекуэл, у них мне было хорошо.
На следующее утро, как только начало светать, мать пошла со мной на станцию. Брат Артур нес небольшую сумку с моими вещами. Она весила не больше десяти фунтов, но я был слишком слаб, чтобы нести ее.