«Я верхом поехал на это кладбище, — написал много позднее в своих воспоминаниях А.А. Успенский. — Как сейчас вижу срезанные снарядами кресты, деревья и часть разрушенной ограды… Близко, при входе на кладбище, нашел я свеженасыпанные офицерские могилы с небольшими сосновыми крестами. На одном из них прочитал надпись: “106-го пех. Уфимского полка Капитан Дмитрий Тимофеевич Трипецкий[130], убит в бою 7-го августа 1914 г.” Слезы полились у меня неудержимо, скорбью сжалось моё сердце… Я опустился на колени перед этой могилой… Припал к …кресту и долго, долго плакал, пока мой конь, гулявший рядом, не толкнул меня… и не вернул к действительности! Я разыскал могилы и других полковых товарищей… Нашёл и могилу командира 1-й роты капитана Дм. Павл. (правильно: Панайотович. — Н.П.) Епикацеро[131]… Вспомнил утренний рассказ командира нестроевой роты, капитана Приходко, что, …хотели вынуть тот огромный кусок шрапнели, что вонзился у него в лоб между глаз, но не смогли и похоронили с этим орудием его смерти»{185}.
В эти утренние часы, забывшись от горя, на кладбище небольшой немецкой деревни, А.А. Успенский, наверное, понял, что со смертью своего друга Д.Т. Трипецкого он потерял какую-то часть себя, и мир без него стал меньше.
Вернувшись к дому, где он ночевал, А.А. Успенский узнал, что и третий немецкий офицер умер от ран.
Между тем захваченных пленных отправляли в тыл. Большинство немецких офицеров, по словам А.А. Успенского, «держали себя напыщенно»{186}, всем своим видом подчеркивая свое превосходство перед победителями.
Точно такое же впечатление о высокомерном поведении пленных немцев вынес исполняющий должность судебного следователя Староконстантиновского уезда Волынской губернии Богомолец, увидев, как в августе 1914 года конвоировали пленных через город Волочиск на Украине. «Пленных гонят стадами, — писал он в своём письме из Волочиска в Одессу к некто К.А. Кирпотенко. — И меня возмущала галантность, с какой им предоставляются лучшие места и всякие удобства. Особенно противны офицеры, — нахальные немецкие морды. Сдаются, мерзавцы, не будучи даже ранеными, а хорохорятся и требуют всяких привилегий…»{187}. Но, должно быть, в глубине души, там, где биологическое чувство самосохранения человека преобладает над разумом, эти немецкие офицеры ликовали, что остались живы, и что война для них уже закончилась. Однако ощущение национального превосходства, чванство и высокомерие, а также достоинство не позволяли многим из них обнаружить человеческие слабости перед лицом врага.
«Некоторые (пленные немецкие офицеры. — Н.П.) вслух говорили, — замечал далее в воспоминаниях А.А. Успенский, — что Германию победить нельзя, немцы непобедимы!»{188} Они всё ещё никак не могли поверить, что «дикие орды варваров с Востока» сумели разгромить немецких «сверхчеловеков». Но такое поведение немцев было во многом только бравадой, за внешней маской высокомерия к своему врагу у поражённых военными неудачами германцев скрывалась удивление и непонимание происходящих событий, переходящих в испуг, отчаяние и нервный срыв. «Наше отступление по направлению на Кенигсберг, — сдержанно отметил на страницах своего дневника фон Бессер, — …произвело на солдат, а ещё более на население неблагоприятное впечатление»{189}. А в письме к своей сестре, уже не скрывая раздражения, фон Бессер написал:
«Милая Елизавета!
…При обратном переходе (отступлении. — Н.П.) из Гумбиннена на линию Дейме наши войска иногда 6—7 часов находились в бездействии, мы ничего не успевали, варить пищу тоже не могли, и затем ночью по большей части нас гнали вовсю назад. Бесцельная перемена позиции и марширование отдельных войсковых частей то туда, то сюда была лишней тратой сил и не могла не привести к упадку духа у людей»{190}. И далее, с горечью от всего увиденного им во время отступления, фон Бессер вылил свою злость на страницы письма: «Всё ведение войны здесь на востоке нельзя показать»{191}.
Просматривалось и желание как-то оправдать произошедшую катастрофу, что прекрасно показывает случай, описанный корнетом Лейб-гвардии кирасирского Её Величества полка Г.А. Гоштовтом. За два дня до описываемых событий 6/19 августа севернее Гумбиннена, во время битвы под деревней Каушен, он, командуя группой кирасир, проводил в перелеске и вдоль оврага пешую разведку. Дозорные его группы наткнулись на отступающего противника и вступили с ним в перестрелку, ранив одного из немецких пехотинцев. Он упал в кусты, где его и нашли кирасиры.
«Раздвинув листья, мы увидали громадного солдата, лежащего на спине, — записал в своём дневнике Г.А. Гоштовт, — подле которого были положены каска, ружье и ранец. Он спокойно смотрел на нас ненавидящими лихорадочными глазами. Я спросил его — ранен ли он. Он рукой показал на кровоточащее бедро. Взводный 3-го взвода Быков разодрал свой индивидуальный пакет и стал ему перевязывать рану. У солдата выступили слезы на глазах, и он стал ругать свою роту трусами и подлецами. “О, если бы я был в своём полку, мы бы вам показали”. На мой вопрос, — в каком полку — он ответил, что в гвардейском пехотном, в котором он служил на действительной службе, “а вот наш Шеф”, гордо прибавил он, вынув из кармана маленький портрет Вильгельма и любовно на него посмотрел»{192}.
8/21—9/22 августа 1914 года. Западнее деревни Гросс Байтшен. Расположение 98-го Юрьевского пехотного полка.
После Гумбинненского сражения 98-й Юрьевский пехотный полк, как и вся 1-я армия, находился на месте и не преследовал отступающих немцев. Контакт с противником был потерян.
9/22 августа сторожевое охранение полка захватило в плен двоих немецких диверсантов, которые под видом мирных жителей, а возможно, и являясь таковыми, перерезали телефонные провода, нарушая линии связи. На допросе оба немца заявили, что «они это делают из мести за сожжённые русскими их деревни»{193}. Оба они были отправлены в штаб дивизии для дознания{194}.
8/21 августа 1914 года. В трёх километрах восточнее города Гумбиннена. Расположение 33-го эрзац-батальона.
Пережив тревожную ночь в предместье Гумбиннена на рассвете 8/21 августа капитан фон Бессер получил приказ об отступлении. «В 6 часов утра общее отступление через Гумбиннен, — записал он в своём дневнике. — …Мы маршируем через Гумбиннен по направлению на Инстербург»{195}.
8 часов 00 минут. 10/23 августа 1914 года. Западнее деревни Гросс Байтшен. Расположение 98-го Юрьевского пехотного полка.
Только 10/23 августа части 25-й пехотной дивизии получили приказ о наступлении. В 8 часов утра Юрьевский полк походным порядком двинулся на Гумбиннен. «Город оказался оставлен противником»{196}. Не встречая сопротивления и продолжая двигаться походным маршем, полк миновал Гумбиннен и расположился на ночлег в деревне Ишдаген[132], раскинувшейся вдоль дороги на Инстербург.
Началась гонка со временем. Немецкие части, отступая по направлению к Кенигсбергу, ограничиваясь мелкими арьергардными стычками, не вступали в боевые столкновения с преследующими их русскими войсками, по возможности уничтожая линии коммуникаций. 8/21 августа фон Бессер стал свидетелем подрыва железнодорожного моста у одной из деревень между Гумбинненом и Инстербургом. «Только что наши войска взорвали железнодорожный мост Инстербург — Мемель[133]. От взрыва стёкла в окнах полопались»{197}, — записал он в дневнике, отдыхая в деревенском доме.
Через два дня после этих событий, вечером 10/23 августа 98-й Юрьевский полк в составе всей 25-й пехотной дивизии был вынужден остановиться перед тем самым взорванным мостом, не имея возможности переправиться на другой берег реки Ангерапп.
Пришлось приступить к наведению переправы. В связи с чем в 20 часов 40 минут подполковник Д.Н. Постников получил приказ командира полка. «Дать от вверенного Вам батальона Уг роту рабочих для устройства моста в распоряжение офицера 3 сапёрной роты»{198}. К утру новый мост был готов. «В 8 ч[асов] 35 мин[ут] голова главных сил авангарда прошла мост, наведённый сапёрами, и двигается далее по шоссе на Инстербург»{199}, — доложил в 8 часов 50 минут утра командир полка полковник В.А. Желтышев командиру бригады генерал-майору Г.Г. Джонсону.
Это была странная война. Странная в отношении безынициативности командования Северо-Западного фронта и 1-й армии. Немцы, разгромленные под Гумбинненом, были ослаблены и дезорганизованы и откатывались, не оказывая никакого серьёзного сопротивления, к Балтийскому побережью. 1-я армия преследовала противника, не предпринимая попыток, не только разгромить отступающие немецкие части, но и навязать немцам арьергардные бои, чтобы крепко взять стратегическую инициативу в свои руки, подчинить противника своей воле. Вместо этого армейские части 1-й армии шли за отступающими немецкими соединениями на расстоянии одно-двухдневного перехода.
