Оправдались опасения, что и Сунь Ят-сен, следуя старой и пагубной линии „почитания предков”, иначе говоря дружбе с людьми, числящимися в партии по 20 лет и отдававшими поклон его портрету каждый раз, когда они собирались, постарается избежать трений и согласится снять проект манифеста, выставив программу правительства.
Момент был критическим. Изъятие проекта манифеста означало бы, что конгресс собрался без всякой пользы, что по-прежнему господствует пустопорожняя фразеология Гоминьдана.
На 'поставленный мне Сунь Ят-сеном вопрос я, разумеется, ответил, что считаю замену манифеста программой недопустимой. Переубедить Сунь Ят-сена в чем-нибудь, вообще говоря, трудно. Между тем в. своей программе он исходит не из конкретных задач национально-революционного движения, а из той перспективы, которая ожидает это движение через сто лет. Я сказал Сунь Ят-сену, что программа нуждается в доработке, что ее следовало бы опубликовать, но ни в коею случае не смешивать с манифестом конгресса, в котором впервые более или менее ясно говорится о непосредственных задачах партии и о том, как партия себе представляет свои политические принципы. Я полагал, что если правительственная -программа сама по себе никакой пользы не принесет, то во всяком случае и вреда от нее не будет. Если же манифест Гоминьдана будет принят конгрессом, то именно он станет базой для развития национально-революционного движения Китая с действительно революционным Гоминьданом во главе. Утопическая правительственная программа не имеет практического значения, манифест же как документ, отвечающий на жизненные вопросы Китая, станет руководящим и решающим документом движения...
После продолжительной беседы, в ходе которой я приводил самые различные аргументы, Сунь Ят-сен решил дело в пользу манифеста с тем, чтобы 'правительственная программа тоже была напечатана.
Этому решению Сунь Ят-сена способствовало еще одно важное обстоятельство, которое тоже было предметом нашей беседы. Дело в том, что в газетах была напечатана беседа между Сунь Ят-сеном и американским послом Шерманом. Последний после трехчасового разговора с Сунь Ят-сеном опубликовал только то, что можно было использовать в интересах американского вмешательства в дела Китая, скрыв остальное. Сунь Ят-сен, в частности, заявил Шерману, что он возьмет таможню силой, даже если бы ему пришлось воевать со всеми державами. Шерман обещал содействовать ло-любовному разрешению вопроса о передаче таможенных излишков Гуанчжоускому правительству при том условии, что оно употребит их только на улучшение судоходства и фарватера реки, а не на военные нужды. С этим Сунь Ят-сен согласился, но упрекал Шермана, да и вообще иностранные державы, в несправедливом отношении к Китаю. „Они ведут борьбу со мной и с моим правительством, — говорил Сунь Ят-сен,— отказывая в том, что принадлежит нам по праву, в то время как они поддерживают дуцзюней, вместо того чтобы в соответствии с решением Вашингтонской конференции своим вмешательством разоружить их”. Он говорил Шерману, что готов участвовать в конференции круглого стола для обсуждения создавшегося положения при условии, если все разоружатся, оставив только полицию для охраны порядка. Из всего этого посол Шерман опубликовал только отрывки, которые могли создать впечатление, будто Сунь Ят-сен высказался за вмешательство иностранцев в китайские дела с целью разоружения дуцзюней и т. д.
— Как вы думаете, — спрашивал Сунь Ят-сен, —какое впечатление такое заявление, сделанное от моего имени, может произвести? И что следовало бы сделать, чтобы исправить положение?
На это я ответил, что его молчание теперь означало бы подтверждение сделанного от его имени заявления о вмешательстве иностранцев и т. д., а стало быть, что ни один китайский патриот ему этого не простит. Это измена народу, даже если под вмешательством понимать разоружение дуцзюней империалистами, врагами Китая.
Гели же заявление является передержкой, извращением смысла его разговора с Шерманом, а я уверен, что оно так и есть, то надо немедленно выступить с опровержением. Одной из форм опровержения может быть выступление на конгрессе, п котором ясно и определенно говорилось бы о борьбе со всяким вмешательством империалистов во внутренние дела Китая, о борьбе со всякими их привилегиями и специальными правами, об отмене неравноправных логовооов. навязанных вооруженном силой, и т. д. Тут Сунь Ят-сен имел бы прекрасный случай рассеять всякие домыслы насчет его соглашательства с иностранцами и поддержки иностранной интервенции в Китае. Это его выступление было бы напечатано во всем мире, и тогда стремление американского посла Шермана использовать имя Сунь Ят-сена для империалистических домогательств в Китае потерпело бы постыдное фиаско.
Я снова и снова ставил перед Сунь Ят-сеном вопрос: как долго он еще будет питать иллюзию, что китайский народ может получить какую-нибудь помощь от США, Англин или Японии? Не ждал ли он уже чересчур долго этой поддержки и не пора ли подвести итог прошлому, полному иллюзий и провалов, и перейти к новым путям?
— Вам предстоит решить,—говорил я Сунь Ят-сену,— будете ли вы добиваться соглашения между угнетенным Китаем и другими угнетенными странами, с одной стороны. и империалистическим миром — с другой, или же будете бороться за права тех, кто прав. Если бы мы с вами беседовали не сейчас, а до мировой войны и победы русской революции, то вы могли бы себе представить борьбу за права угнетенных стран в виде борьбы маленького кружка идеалистов, затерянного где-нибудь за границей и лишь мечтающего о сражении с империализмом. В настоящее время речь идет о революционном движении в мировом масштабе. Вас поддержат 150 миллионов советских людей, немецкий народ, чья страна доведена тоже до состояния полуколонии, вас поддержит Турция, только что добившаяся самостоятельности, но не располагающая какой-либо гарантией от разгрома в случае победы империализма над всем остальным миром. Почувствуют в вас борца за дело угнетенных национальностей народы Персии, Индии и других стран Азии. Одним словом, вам предстоит решить вопрос: пойдете ли вы с национально-революционным движением всего мира или же будете 'по-прежнему убеждать Шермана в его несправедливости по отношению к Китаю и даже ждать от него или представителей других подобных США стран вмешательства в дела Китая.
Сунь Ят-сен кивал головой и -выказывал другие знаки одобрения. Когда наша беседа кончилась, он пожал мне руку, сошел вниз и занял место председателя Он великолепно провел доклад комиссии по манифесту Гоминьдана и оживленные дебаты. Конгресс одобрил проект манифеста. Сунь Ят-сен голосовал за него первым».
Приведенные записи М. М. Бородина были сделаны им в ходе напряженной борьбы за манифест Гоминьдана, поэтому они носят местами печать полемической, в какой-то мере субъективной оценки действий Сунь Ят-сена. Но эти записи тем не менее ценный документ эпохи, отражающий честное отношение Сунь Ят-сена к революционной борьбе.
Всю свою жизнь Сунь Ят-сен отдал преобразованию Китая, действительно всеми силами до последнего дня жизни служил родине. Мы видим, что в борьбе за манифест Гоминьдана у Сунь Ят-сена были колебания, но они не помешали ему найти правильное решение и проводить в жизнь новую программу Гоминьдана, от которой он уже не отступал.
Вернемся к заседанию конгресса Гоминьдана 23 января, посвященному обсуждению проекта манифеста. С докладами выступили Ху Хань-минь и Дай Цзи-тао.
В прениях первым слово взял Ляо Чжун-кай.
«Я нахожу,— сказал он,— что выработанный проект манифеста ясен и понятен. Это пподукт тщательной и серьезной, продуманной работы. Наша новая политическая программа указывает цели, за осуществление которых мы будем бороться. В ней изложены наши принципы. В отличие от других партий Гоминьдан отныне будет иметь программу, выработанную конгрессом партии. Программа показывает нам, что мы в состоянии сделать и чего при настоящих условиях мы можем добиться. Мы ничего не внесли в нее невыполнимого. Наша программа выражает чаяния всего китайского народа, и я надеюсь, что общими усилиями мы проведем ее в жизнь полностью».
