Заявление Тондорфа носит важный и принципиальный характер для нашего повествования, так как позволяет критически оценить популярный тезис о предательстве Власова, якобы совершённом им на допросах в штабе 18-й армии 13–14 июля»{200}.
Следующие аргументы Александрова таковы:
«14 июля Власов допрашивался начальником отдела 1с штаба 18-й армии майором Вернером Рихтером, уроженцем Бад Лаасфе, 1906 г.р. Кроме Рихтера в допросе участвовали Тондорф и другие сотрудники абвера и содержание допроса хорошо известно. Власов изложил свою биографию, перечислил по номерам армии Волховского фронта (по состоянию на июнь) и назвал фамилии их командующих (кроме 4-й), перечислил по номерам бригады и дивизии разгромленной 2-й ударной армии и вновь описал её боевые действия за истёкшие два месяца. Дал субъективные характеристики генералам армии Георгию Жукову и Кириллу Мерецкову, генерал-лейтенанту Всеволоду Яковлеву. Очень расплывчато охарактеризовал служебное положение в советской военной иерархии генерал-полковника Александра Василевского, маршала Бориса Шапошникова, генерал-майора Григория Кулика, маршалов Семёна Будённого («Имеет задачу формировать новые войсковые соединения в тылу») и Климента Ворошилова («Командной должности теперь не занимает»).
На вопрос Рихтера о планах Ставки Власов ответил, что с планами вышестоящего командования не знаком, так как они представляют военную тайну («Командующие армиями не знали о намерениях командования даже на соседних участках»)»{201}.
«…вот что о допросе Власова сообщили в 1949 г. ленинградским чекистам бывшие сотрудники абвера Франц Тондорф и Вернер Рихтер (на 1945 г. — полковник Генерального штаба). Тондорф: «Власов рассказал свою биографию, дал подробные показания о численности и вооружении 2-й ударной армии. Других показаний Власова я сейчас не могу вспомнить». А Рихтер фамилию Власова вообще запомнил лишь «потому, что о нём писали много в газетах, как в немецкой, так и в советской печати, где о нём очень отрицательно отзывались». Нет никаких сомнений в том, что если бы Власов предоставил какие-либо ценные сведения, повлиявшие на перемещение войск в масштабах группы армий «Север», тем более — в масштабах всего Восточного фронта (!), допрашивавшие его профессиональные военные разведчики хорошо бы запомнили это незаурядное событие»{202}.
По мнению историка Александрова, «утверждение о разглашении Власовым секретных сведений, результатом чего якобы стало усиление войск вермахта на южном крыле с последующим прорывом к Сталинграду, не выдерживает критики и не соответствует действительности»{203}.
Постоянно выгораживая «героя своего романа», Кирилл Александров, никак не может понять одну простую истину, Власов, прежде всего, нарушил военную присягу. И это главное. Другой вопрос, какой он ущерб нанёс в результате своей «беседы» с немецкими военачальниками и офицерами, в результате этого преступления.
31 мая 2011 г. Патриарх Кирилл, на встрече со слушателями военной академии Генерального штаба, назвал смертным грехом нарушение воинской присяги{204}. Как вы думаете, почему? Потому что, во все времена военная присяга являлась торжественной клятвой на верность своему Отечеству, ради которого иногда необходимо пожертвовать и собственной жизнью. У военной присяги не может быть каких-то оговорок и недомолвок. Там всё конкретно. Когда Власов принимал её и ставил под ней свою подпись, он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что делает. В толковом словаре русского языка присяга — «Официальное торжественное обещание, клятва соблюдать верность, какие-либо обязательства, поступать согласно с законом», а нарушить (её) значит: «Не соблюсти, преступить» и т.д.{205}.
Согласно 17-й статье Конвенции, «Каждый военнопленный при его допросе обязан сообщить только свои фамилию, имя и звание, дату рождения и личный номер или, за неимением такового, другую равноценную информацию»{206}. То же самое, но с некоторыми дополнениями записано в современном уставе внутренней службы Вооружённых Сил Российской Федерации (см. «Общие обязанности военнослужащих»):
«23….Военнослужащий, захваченный противником в плен, при допросе имеет право сообщить только свою фамилию, имя, отчество, воинское звание, дату рождение и личный номер. Он обязан сохранять честь и достоинство, не разглашать государственную тайну, проявлять стойкость и мужество, помогать другим военнослужащим, находящимся в плену, удерживать их от пособничества противнику, отвергать попытки противника использовать военнослужащего для нанесения ущерба Российской Федерации и её Вооружённым Силам»{207}. То есть и сегодня для военнослужащих нашей армии требования остаются практически теми, что были и раньше. Так что режим и власть к воинским преступлениям отдельных военнослужащих никакого отношения не имеет. Всё это современные попытки задним числом оправдать банальное предательство. И что самое интересное, занимаются этим люди, которые никогда не служили в армии, а потому подход у них свой, сугубо штатский, правда, со ссылками на подходящие им источники. При этом они упрямо доказывают свои «военно-исторические открытия», переворачивающие с ног на голову общепринятые нормы, существующие веками во многих армиях мира. К сожалению, на этот нонсенс почти никто не обращает внимания, а жаль. Но вернёмся к их любимому Андрею Андреевичу…
Умел ли Власов хранить военную тайну? Самое интересное, что до своего пленения да! Для этого есть совершенно конкретные документальные примеры. Например, в своём письме походно-полевой жене Агнессе Павловне Подмазенко от 14 февраля 1942 г. он пишет:
«Меня вызывал к себе самый большой и главный хозяин. Представь себе, он беседовал со мной целых полтора часа»{208}. Понятное дело, что речь идёт о Сталине, и всё же имя вождя Власов в письме не называет. А вот два отрывка из другого письма от 26 апреля 1942 г. уже законной жене Анне Михайловне Власовой:
«Раньше у нас с тобой связь почти наладилась, было уже хорошо, но как я переменил место работы, то связь стала хуже. Сейчас я работаю недалеко уже от того места, где жила Надя!(…)
Он, видимо, служит там, где я служил раньше и откуда я убыл 8 марта сего года. На новом месте работа по объёму стала больше, ответственнее и почётнее»{209}. В этом послании Власов напрямую не говорит, что назначен командующим 2-й ударной армией, но намекает на своё местонахождение под Ленинградом. В письме Подмазенко от 26 апреля 1942 г. Власов подсказывает свою новую должность:
«Я сейчас выполняю ответственную задачу. Письмо от тебя ко мне и наоборот идёт гораздо дольше, чем раньше, когда я был на старом месте. Что можно сказать о себе? Бьём фашистов крепко и готовим им крепкие весенние подарки ещё сильнее. Работаю примерно на той же должности, когда был с тобой вместе, только объёмом она гораздо больше, почётнее, ответственнее. Но ты прекрасно знаешь, что, куда твоего Андрюшу ни пошлют правительство и партия, — он всегда любую задачу выполнит с честью»{210}. В следующем письме походно-полевой жене от 17 мая 1942 г. Власов намекает на окружение:
«На всё это я не стану тебе долго отвечать, потому что ты в своё время рядом пережила известную обстановку. Правда, сейчас обстановка немного лучше, чем тогда, когда мы начали бой, тогда, когда ты вместе со мной ехала в машине, но всё же обстановка серьёзная. Но невзирая ни на что, мы проклятых извергов фашистов всё равно сотрём с лица земли. И это будет очень скоро»{211}.
Но это было в письмах, было это и на службе в Красной Армии, которой Власов отдал 22 календарных года. Зато теперь, попав в плен, он как-то разговорился, хотя его никто не пытал и не собирался расстреливать.
Итак, 15 июля 1941 г. штаб 18-й немецкой армии направляет две части протокола допроса командующего 2-й советской ударной армией генерал-лейтенанта Власова. Уже в начале первой части протокола допроса Власов непонятно зачем сообщает немцам: «…вступил в Коммунистическую партию с целью продвинуться вперёд в Красной Армии»{212}. Далее Андрей Андреевич поведал своему врагу «Подробности о Волховском фронте и 2-й ударной армии». В частности, он назвал состав Волховского фронта на середину марта 1942 г., командующего фронтом Мерецкова и командующих армиями (52-й, 59-й). К слову сказать, почему-то Власов не смог назвать командующего 4-й армией генерала П.И. Ляпина, который с января 1942 г. занимал должность помощника командующего войсками Волховского фронта, а в феврале был назначен командующим 4-й. А ведь новый заместитель командующего войсками Волховского фронта генерал-лейтенант А.А. Власов, как никто другой должен был знать всех командармов, тем более их было всего несколько{213}.
Любопытна оценка Власова генерала Мерецкова и генерала Яковлева. Своего бывшего шефа он называет эгоистом, очень нервной и рассеянной личностью. Своего коллегу, наоборот, хорошим военным работником, недовольным своим применением. Личностью, известной, как пьяница{214}. Затем Власов по просьбе допрашиваемых плавно переходит к причинам неудачи отхода своей армии, рассказывает о пополнении (призванных возрастах), о формировании новых соединений, оборонной промышленности, продовольственном положении, иностранных поставках, оперативных планах, об оружии, о семьях перебежчиков, про обращение с русскими военнопленными в Германии, о Ленинграде и, конечно же, о кадрах{215}. В общем, он рассказал на допросе своему врагу всё, что знал. И здесь, мне думается, не столь важно, в каком объёме Андрей Андреевич обладал секретной информацией, не важно, что он из-за пребывания в окружении многое знать просто не мог. Важно другое. Он охотно беседовал со своим противником, которого во всех письмах своим жёнам, и видимо не только, «бил и гнал», которого высмеивал и называл побеждённым. Не думаю, что современный историк, будь он хоть трижды доктор наук, способен объективно определить ценность информации выданной командующим армией Власовым немцам в 1942 г. Для этого всё-таки нужна определённая компетенция, а кроме того, понимание сути профессии Родину защищать! Уж, извольте, но Андрей Андреевич был с немцами словоохотлив, впрочем, поговорить он любил всегда.
