— К тому же вы сами непосредственно участвовали в боях?
— А как же, постоянно… В один из дней мне было поручено выехать на железнодорожную станцию Кардымово, под Смоленск. В числе прочих заданий нужно было допросить трех раненых пленных немецких офицеров, находившихся в нашем госпитале. Кстати, в то время гуманное отношение к пленным с нашей стороны соблюдалось неукоснительно — раненые были размещены в отдельной палате, с новыми постельными принадлежностями, им была оказана необходимая медицинская помощь…
С восходом солнца со всех сторон началась стрельба, станцию стала бомбить немецкая авиация. Противник стал окружать станцию — попытки отразить его наступление малыми силами ничего не дали… Тогда госпиталю было приказано вывозить раненых через ближний лес в сторону Днепра; обороняющиеся части и подразделения с боем отходили в том же направлении. Отстреливаясь, группа военнослужащих, в которой находился и я, переправилась через речку и углубилась в лес. За ним оказалось поле, буквально заполненное бегущими солдатами и гражданскими людьми, среди которых было много женщин с детьми. С воем проносились на низких высотах немецкие самолеты, стрелявшие из пулеметов и сбрасывавшие бомбы… Это был ад, людей охватила паника! С большим трудом мне удалось сформировать группу из 10–15 военнослужащих и попытаться прорваться из окружения в сторону лесистой местности…
К ночи мы достигли Днепра в районе Соловьевской переправы. Она бездействовала, так как находилась под непрерывным артиллерийским обстрелом и авиационной бомбежкой. Мы решили вплавь добраться до другого берега Днепра, что и было сделано под градом пуль и разрывами снарядов. На том берегу увидели наших военнослужащих, которые отрывали окопы…
Вот какие бои тогда были!
— Да уж, такое просто жутко представить! Очевидно, в такой обстановке было уже не до оперативной работы?
— Вы ошибаетесь! Командование все время давало нам поручения: там разберись, тут наведи порядок… Прав у военной контрразведки всегда было больше, чем у командиров. Но и оперативные вопросы тоже приходилось решать, поверьте!
А в сентябре, под Вязьмой, я вновь оказался в окружении — была окружена не только наша, но и соседние 19-я и 20-я армии. С остатками артиллерийской части мы заняли оборону в лесу… Несмотря на ожесточенное сопротивление, противник окружил нас плотным кольцом. Попытки прорваться на отдельных направлениях оказались напрасными и привели лишь к значительным людским потерям и напрасному расходу оставшихся боеприпасов. От бомбовых ударов и артиллерийско-минометного огня весь лесной массив был превращен в бурелом, заваленный ранеными и трупами… К тому же противник, не прекращая своего нажима на окруженных, выставил на возвышенных местах автомашины с громкоговорителями и стал призывать к прекращению сопротивления и добровольной сдаче в плен. Призывы перемежались трансляцией патефонных записей советских песен… И некоторые бойцы, я это видел, поднимали руки и шли в сторону немцев…
— Иван Лаврентьевич, вы в это время — как бы поточнее сформулировать — в каком качестве выступали?
— Все командование было убито, и я громко объявил находившимся вокруг военнослужащим, что я — представитель военной контрразведки, приказываю прекратить панику, и что тех, кто попытается сдаться в плен, я самолично расстреляю на месте. Такое мое «пламенное» выступление возымело действие. Удалось объединить вокруг себя довольно значительную группу лиц, готовых пойти на прорыв окружения. И тут появляются пятеро военнослужащих, все в плащ-палатках. Один из них заявил, что он — бригадный комиссар Николай Алексеевич Лебедев; он откинул плащ, и я увидел петлицы с «ромбами» и орден Красного Знамени. Лебедев спросил, что мы намерены делать. Отвечаю: организовать прорыв окружения. Тогда бригадный комиссар, как старший по званию, объявил себя командиром отряда, меня назначил своим заместителем и начальником штаба, и приказал начать подготовку прорыва. Боеспособных в нашем отряде оказалось порядка пятисот человек. Их разделили на взвода и роты, и начали подготовку к прорыву.
— Серьезный отряд — почти два батальона… А вы, заместитель его командира, тогда еще лейтенантом были?
— Нет, мне уже следующее воинское звание присвоили — старший лейтенант. Но хоть и зам командира, я все же, с разрешения Лебедева, решил произвести разведку наиболее целесообразного направления предстоящего прорыва… Взял с собой двух наиболее боеспособных — так мне казалось — бойцов, солдата и сержанта, и мы осторожно двинулись вперед, в сторону обороны противника. Вскоре обнаружили в топкой низине брошенные автомашины и другую нашу технику; замаскировались, стали наблюдать оттуда за позициями противника. Вдруг сержант, находившийся позади, начал кричать немцам, что хочет сдаться в плен. А те, не разбираясь, сразу открыли огонь в нашу сторону. Завязался бой. Силы были явно неравны. Нас, оставшихся двух разведчиков, спасла брошенная боевая техника, под прикрытием которой удавалось вести огонь по немцам, которые время от времени предлагали нам сдаться.
— А что этот сержант?
— Сержанта, как предателя, пришлось «вывести в расход», иного варианта не было! В подобных условиях реальное время, как и всегда, исчисляется минутами, но психологически представляется неимоверно длинным. Патроны в автоматах уже кончались, из имевшихся пяти гранат Ф-1, «лимонок», четыре уже были израсходованы. Решил оставить себе один патрон и одну гранату, чтобы использовать их в случае непосредственной угрозы попасть в плен… В подобных ситуациях мозг работает быстро, без жалостных ноток в мыслях; единственное, о чем я действительно сожалел, это что я не выполнил задание и что никто не узнает обстоятельств и места моей гибели, и стану я «без вести пропавшим». Мелькнула мысль: спрятать партийный билет и удостоверение сотрудника военной контрразведки в надежде, что, может быть, кто-нибудь потом их найдет — немых свидетелей места моей гибели. Однако делать этого, к счастью, не пришлось — обстановка резко изменилась. Услышав шум боя, бригадный комиссар Лебедев решил воспользоваться этим отвлекающим обстоятельством и отдал приказ о начале атаки… Вскоре мы с бойцом смогли присоединиться к своим.
— На этот раз вам удалось прорваться?
— Вроде бы удалось… При этом были даже уничтожены два немецких танка, самоходная артиллерийская установка, освобождена стоявшая на нашем пути деревня. Радость победы после пережитых мук и страданий была безмерна, но она оказалась преждевременной: разведчики сообщили о приближении и развертывании новых мобильных групп противника.
— И вновь пришлось пробиваться?
— Да, в течение ночи немцы трижды преграждали нам путь на восток, и каждый раз открытой атакой, с использованием только стрелкового оружия и гранат — ничего же иного у нас не было — отряд преодолевал ожесточенное сопротивление неприятеля. К великому сожалению, из-за отсутствия каких-либо механизированных или конных средств передвижения мы были вынуждены оставлять на поле боя не только тела погибших, но и многих раненых, которые не могли передвигаться сами… Только к рассвету следующего дня, пройдя с боями не менее 15 километров, отряд достиг леса, где остановился на кратковременный отдых. Подсчитали потери.
— Ваш отряд очень сильно уменьшился?
— Убитых было много, не всем, очевидно, удалось прорваться через порядки гитлеровцев в ходе ночного боя, но зато к нам примкнуло немало других военнослужащих, выходивших из окружения. Так что в отряде опять-таки насчитывалось порядка пятисот человек, причем в основном это был командный состав… Вскоре наши разведчики сообщили, что тут вокруг одни немцы и что фронт находился в районе Можайска, а мы, как оказалось, в глубоком тылу противника — южнее Вязьмы. Так что еще двадцать суток мы выходили к своим, почти постоянно вели бои. Многие погибли, а раненых мы по деревням рассовывали… Удалось установить связь с одним из партизанских отрядов — партизаны передавали нам информацию об оперативной обстановке, помогали продовольствием. За несколько дней до окончания пути Лебедев тяжело заболел и его пришлось нести на носилках.
— Так что можно сказать, что вам тогда приходилось выполнять только командирские обязанности?
— Нет, не только. Известно было, что немцы — абвер — под видом выходцев из окружения забрасывали своих разведчиков, диверсантов… Вербовали они и наших бойцов, которые смалодушничали и сдались в плен, опрашивали их, наскоро инструктировали и с определенным заданием посылали в боевые подразделения Красной армии… Так что приходилось на ходу проверять все наше «пополнение»: кто такие, чем дышат, как и почему от своей части отстали. К нашему счастью, агентов не было.
— Куда же вы в конце концов вышли?
