Работалось хорошо. Галан набрасывал заключительные строки очерка — его лебединой песни: «…исход битвы в западноукраинских областях решён, но битва продолжается. На этот раз — битва за урожай, за досрочное выполнение производственных планов, за дальнейший подъём культуры и науки. Трудности есть, иногда большие: много всякой швали путается ещё под ногами. Однако жизнь, чудесная советская жизнь победоносно шагает вперёд и рождает новые песни, новые легенды, в которых и львы и боевая слава будут символизировать только одно: величие освобождённого человека…»
В прихожей раздался звонок.
Из кухни к двери подошла домашняя работница Евстафия Довгун и спросила:
— Кто там?
— Мы до писателя! Он дома?
Услышав знакомый голос Лукашевича, Довгун открыла дверь.
— Писатель дома? — переспросил Лукашевич.
— Дома, дома, заходите! — сказала Довгун, пропуская Лукашевича и Стахура в прихожую.
Открылась дверь комнаты, в которой работал писатель, и на пороге её появился Галан в серой полосатой пижаме и в комнатных туфлях на войлочной подошве. Радостный оттого, что заказанный ему очерк закончен, узнавая Лукашевича, Галан сказал приветливо:
— А, это вы, хлопцы? Заходьте…
Посетители вошли, и Лукашевич сел на предложенный ему стул справа от писателя, а Стахур намеренно задержался сзади.
— Снова неприятности у нас в институте, — поспешно заговорил Илларий Лукашевич.
— Какие именно? — спросил Галан и задумался.
Лукашевич подмигнул Стахуру. По этому сигналу тот мгновенно выхватил из-за пояса топор и лезвием стал наносить один за другим удары по голове писателя. Сразу же, потеряв сознание, Галан упал со стула на пол.
В это время Довгун начала уборку в кабинете Галана— Илларий Лукашевич бросился туда. «Ко мне с пистолетом в руках подбежал Лукашевич, — показала на суде Евстафия Довгун, — и приказал молчать, отвёл меня от окна к дивану, стоявшему возле печки. (Тем временем Стахур, убедившись, что Галан убит, швырнул на пол окровавленный топор, снял с себя окровавленный плащ и тоже бросил его на пол. — В.Б.). Вслед за Лукашевичем в кабинет вбежал Стахур. Лукашевич спросил у меня, нет ли в доме верёвки? Я ответила, что верёвки нет. Тогда Стахур оторвал от телефонного аппарата шнур, которым они связали мне ноги и отведённые назад руки. Затем Лукашевич нашёл на диване носок жены Галана и закрыл мне этим носком рот и тоже завязал его шнуром. Стахур, держа в одной руке пистолет, помогал Лукашевичу. Помню, Лукашевич открыл ящик письменного стола, на котором стоял телефонный аппарат, порылся и что-то оттуда взял.
Когда мне завязывали рот, у двери кто-то позвонил. Лукашевич и Стахур насторожились. Они начали торопиться. Когда они уже собрались, Лукашевич строго меня предупредил, чтобы я не кричала и в течение часа из квартиры не выходила и никому о них не говорила, иначе буду убита. Как только они ушли, я начала ворочаться, двигать ногами. Мне удалось освободить от шнура ноги, снять с головы шнур и вынуть изо рта носок. Выбежав из комнаты в переднюю, через открытую дверь, ведущую в рабочий кабинет писателя, я увидела там лежащего на полу окровавленного Галана. После этого я выбежала в коридор и, спускаясь вниз по лестнице, начала кричать…»
…Таковы факты страшного злодеяния — убийства писателя-коммуниста Ярослава Галана, вскрытые во время следствия и судебных заседаний. Но прежде чем были вскрыты факты, прежде чем были найдены главные виновники злодеяния, понадобились многие месяцы напряжённой филигранной, удивительно сложной работы органов государственной безопасности. В результате их усилий был вскрыт лик изуверского мира, в единоборство с которым ещё в двадцатые годы смело вступил писатель Ярослав Александрович Галан…
…Выполнив своё чёрное дело, Илларий Лукашевич и Михаил Стахур направились в пригородное село Гряды, в дом священника (!) Ярослава Левицкого. Выбор убежища был не случаен. Жена священника, Галина Модестовна Левицкая — родная сестра Дениса Лукашевича. «Левицкие являются моими близкими родственниками, и поэтому я считал, они не выдадут меня и Стахура органам Советской власти», — заявил Илларий Лукашевич на следствии и подтвердил это на суде.
Но не только тесное переплетение родственных связей сыграло свою роль в первом маршруте убийц после совершённого ими злодеяния. «Мне известно, что Галина Левицкая является националисткой. Приезжая к нам, в Сороки Львовские, она неоднократно заявляла, что скоро начнётся война между Америкой и Советским Союзом, и называла даже числа начала войны. Левицкая ждала этой войны…» И это свидетельство Иллария Лукашевича на суде также характеризовало настроения того реакционного окружения, в котором он воспитывался.
«После того как Илларий рассказал мне, что он участвовал в убийстве писателя, — показала Левицкая, — я, действительно, предложила ему пойти на исповедь в церковь, но он сделать этого не захотел…» Спустя некоторое время в дом вошёл священник Ярослав Левицкий. Супруга сообщила ему шёпотом, что Илларий во Львове совершил убийство и пришёл со своим напарником в Гряды — переночевать в приходстве, чтобы укрыться от преследования. «Муж мой, священник Ярослав Левицкий, — заявила попадья на следствии и на суде, — сказал, что против укрытия. Иллария Лукашевича и прибывшего с ним сообщника не возражает…»
Днём 25 октября 1949 года Илларий навестил отца в селе Сороки Львовские. Пока он беседовал с родителями, Михаил Стахур поджидал его в соседнем лесу. Уже когда совсем стемнело, оба террориста пошли на условленное заранее место встречи с Щепанским. То была западная окраина леса, находящегося близ села Жидятичи Брюховичского района. Около железнодорожного моста, неподалёку от станции Гамалеевка, из ночной темноты появились два человека. Оглядевшись, они притаились в кустах. Немного погодя из-под моста вышел третий неизвестный. Он дважды прокричал вороном, и только после этого все трое сошлись. Обменявшись контрольным паролем «Полтава — Харьков», они протянули друг другу руки, и тот, что вышел из-под моста, Щепанский, глухо спросил:
— Ну как?
Илларий Лукашевич, озираясь по сторонам, доложил:
— Всё в порядке! Галана больше нет… Ещё вчера, до полудня…
— Кто убивал? — деловито спросил Щепанский.
— Сперва дал он! — показывая на Михаила Стаху-ра, прошептал Лукашевич. — Как было условлено — из-за спины. Так дал, что кровь до потолка брызнула…
— А ночевали где?
— У отца Левицкого, — ответил Михаил Стахур, — в Грядах…
— Вот это забрали у писателя в столе, — Лукашевич протянул Щепанскому завёрнутые в платок металлические предметы.
— Что это? — осведомился Щепанский.
— Медали. Партизанские… И орден.
— Ну, добре, хлопцы! — пожимая руки убийцам, сказал Щепанский. — Я доложу о вас наверх. Слава о вас до закордону дойдёт. До Мюнхена и далее. Тебя, Стефко, я беру в свою «боювку». То было твоё последнее испытание. А ты, Славко, дай мне пистолет и гранату. Пока они тебе не понадобятся. Давайте сядем. Поговорим, что будем делать дальше…
…После встречи со Щепанским Илларий Лукашевич появился во Львове, чтобы заметать следы. Встретил брата Мирона. «…Подразумевая, что из газет брат знает об убийстве Галана, — признавался Илларий Лукашевич во время судебного заседания, — я сказал Мирону, что в таком случае он должен понимать, где я был. И тут же я прямо рассказал Мирону, что я убивал Ярослава Галана. Следует сказать, что и сам Мирон, как и показывал ранее, тоже был причастен к этому, и потому моё участие в убийстве Ярослава Галана не должно было быть для брата новостью». Зная, что тётка Мария уже осведомлена о его причастности к убийству Галана, Илларий просит её через сослуживцев по медицинскому институту положить его в клинику, оформив документы об этом задним числом. Мария Лукашевич охотно соглашается пойти на подлог и устроить племяннику фальшивое алиби.
«В обсуждении этого вопроса, — заявил на суде Илларий Лукашевич, — принимали участие мои братья Мирон и Александр, согласившись помочь мне лечь в клинику.
Утром 27 октября мы встретились с братьями в условленном месте и пошли на работу к тётке Марии, во Львовский медицинский институт, чтобы устроиться в клинику. Мы надеялись замаскировать моё участие в преступлении. Меня направили к врачу, но после осмотра врач заявил, что я здоров и класть меня в клинику незачем. После приёма я вышел из помещения клиники, сел на скамейку в садике, расположенном против здания клиники, и на этом месте был арестован…»
Немедленно в село Сороки Львовские мчится из Львова домработница Марии Лукашевич Анна Майданек и сообщает священнику отцу Денису, что его сыновья арестованы. Она рассказывает, что следственные работники, производившие обыск в их квартире на Ризьбярской, тщательно осмотрели одежду Иллария.
