Этому есть несколько причин, и некоторые из них называют сами участники сражения.
Адъютант генерала Ермолова П. Х. Граббе:
«Французская артиллерия издержала 60 тысяч зарядов. Наша — только 20 тысяч. Первая употребляема была всегда массами, наша большей частью рассеяна на позиции».
Офицер штаба 1-го кавалерийского корпуса Карл фон Клаузевиц:
«Кавалерия построилась в 300–400 шагах позади пехоты, а от нее до общего резерва оставалась едва 1000 шагов. В результате кавалерия и резервы жестоко страдали от неприятельского огня, не будучи чем-либо заняты. А если вспомнить, какое огромное количество артиллерии имелось в армии, и если учесть, что русская артиллерия вследствие многочисленности своих маленьких зарядных ящиков занимает больше места, чем какая-либо другая, то можно себе представить, как все было набито и наставлено друг на друге; автор до сих пор хранит в памяти яркое впечатление о загроможденности Бородинской позиции <…>
Если бы кавалерия держалась на удалении в 1000 шагов позади пехоты, то она могла бы в той же степени и даже более удачно противодействовать всякому крупному успеху французов. Гвардия же и генерал Тучков, отодвинутые за кавалерию на такое же расстояние, не имели бы потерь от неприятельского огня, раньше чем сами пустили бы в ход свое оружие. Они тем самым могли бы быть использованы более неожиданно и с большим во всех отношениях успехом».
Короче говоря, главная проблема заключалась в несовершенстве русской артиллерии и в неправильной расстановке войск. Прежде всего с точки зрения соотношения левый фланг — правый фланг (это заставило переводить уже во время боя с одного фланга на другой почти треть армии), а также с точки зрения слишком близкого расположения линий. В результате этого даже резервы, несколько часов стоявшие в бездействии, несли потери под перекрестным огнем наполеоновских батарей. Это, понятное дело, целиком и полностью — вина главнокомандующего.
Кроме того, среди причин огромных потерь с русской стороны называют недостаточную тактическую подготовку войск, в числе которых было много новобранцев, не умевших пользоваться местностью для прикрытия себя от огня противника.
Естественно, оба полководца (и Наполеон, и Кутузов) записали победу в Бородинском сражении на свой счет.
Император Наполеон:
«Московская битва — мое самое великое сражение: это схватка гигантов. Русские имели под ружьем 170 тысяч человек; они имели за собой все преимущества: численное превосходство в пехоте, кавалерии, артиллерии, прекрасную позицию. Они были побеждены! Неустрашимые герои, Ней, Мюрат, Понятовский, — вот кому принадлежала слава этой битвы. Сколько великих, сколько прекрасных исторических деяний будет в ней отмечено! Она поведает, как эти отважные кирасиры захватили редуты, изрубив канониров на их орудиях; она расскажет о героическом самопожертвовании Монбрена и Коленкура, которые нашли смерть в расцвете своей славы; она поведает о том, как наши канониры, открытые на ровном поле, вели огонь против более многочисленных и хорошо укрепленных батарей, и об этих бесстрашных пехотинцах, которые в наиболее критический момент, когда командовавший ими генерал хотел их ободрить, крикнули ему: „Спокойно, все твои солдаты решили сегодня победить, и они победят!“»
Эти слова были продиктованы Наполеоном уже в ссылке на острове Святой Елены, в 1816 году, а еще через год он оставил для потомков еще более невероятное «свидетельство».
Император Наполеон:
«Я атаковал с 80 тысячами русскую армию, которая была в 250 тысяч и вооруженной до зубов, и полностью разгромил ее. Семьдесят тысяч русских остались на поле боя. Они имели неосторожность сказать всем, что выиграли баталию, в то время как я маршировал на Москву».
Как видим, здесь нет ни слова правды, кроме утверждения «я атаковал русскую армию».
К подобным заявлениям можно и нужно относиться если не с юмором, то хотя бы с пониманием. Ну, хотелось человеку, все к тому времени потерявшему, так думать…
Не менее невероятные победные реляции отсылал императору Александру и русский главнокомандующий.
Рапорт М. И. Кутузова императору Александру:
«Баталия, 26 числа бывшая, была самая кровопролитнейшая из всех тех, которые в новейших временах известны. Место баталии нами одержано совершенно, и неприятель ретировался тогда в ту позицию, в которой пришел нас атаковать».
Очевидно, что это — тоже неправда, причем написанная не много лет спустя, в ссылке на затерянном в океане острове, а на следующий день после сражения. И говорилась она не своему верному камердинеру, ловившему каждое слово своего «хозяина», а императоёру, то есть непосредственному начальнику.
Конечно же «французская сторона» с этим категорически не согласна.
Офицер итальянской гвардии Чезаре Ложье:
«Обе армии опять располагаются лицом к лицу, причем наша — на поле битвы, захваченном ценой таких героических усилий».
Итак, Великая армия осталась на поле битвы, захваченном у русских. Впрочем, с «русской стороны» шли совершенно противоположные «свидетельства».
Генерал Э. Ф. Сен-При:
«К 5 часам огонь их, бывший весь день весьма сильным, очень ослабел и оживился только к 7 часам. Наступила ночь, и русская армия осталась на своей позиции. Французы отступили на две версты назад от Семеновки и даже очистили центральную батарею».
Британский генерал Роберт Вильсон:
«Ночью неприятель отступил на прежние свои позиции, кои занимал перед баталией, оставив только передовые посты в Бородине, Утице и зарослях кустарника между ними».
Оставим информацию об «отступлении» противника на совести этих двух уважаемых генералов. Подавляющее же большинство участников сражения, несмотря ни на что, видели иную — более правдоподобную картину.
Поручик артиллерии И. Т. Радожицкий:
«С наступлением ночи наши войска отошли к опушке леса; французы оставались на занятых ими местах и не преследовали нас. Говорили, будто они отступили за четыре версты от места сражения, но этому немногие верили. Нельзя было ожидать, чтобы Наполеон отступил, не будучи сбит и отчасти потеснивши нас. Если бы это было справедливо, то князь Кутузов не пошел бы назад».
По сути, общие итоги сражения оказались малоприятными для русских.
Генерал Арман де Коленкур:
«Пленных было мало. Русские проявили большую отвагу; укрепления и территория, которые они вынуждены были уступить нам, эвакуировались в порядке. Их ряды не приходили в расстройство; наша артиллерия громила их, кавалерия рубила, пехота брала в штыки, но неприятельские массы трудно было сдвинуть с места; они храбро встречали смерть и лишь медленно уступали нашим отважным атакам. Еще не было случая, чтобы неприятельские позиции подвергались таким яростным и таким планомерным атакам и чтобы их отстаивали с таким упорством».
Тем не менее император Александр объявил о Бородинском сражении, как о победе русского оружия. Со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде наград и денежных вознаграждений. Почему он это сделал? Об этом мы поговорим чуть ниже. Пока же отметим, что с тех пор в российской, а за ней и в советской историографии укрепилось отношение к Бородинскому сражению как к фактической победе русской армии. По крайней мере, как битве с неопределенным исходом, в которой русская армия одержала «моральную победу».
И все же большинство историков во всем мире рассматривает Бородинское сражение как победу Наполеона, который занял все основные позиции и укрепления русской армии, сохранил при этом резервы, оттеснил русских с поля боя и, в конечном итоге, заставил их оставить Москву. При этом никто не спорит с тем, что русская армия, несмотря на огромные потери, сохранила боеспособность и высокий моральный дух.
Никого Наполеон в тот день не разгромил. Выиграл — да, но, если выражаться спортивным языком, «по очкам», а не «с явным преимуществом». Более того, главным итогом этого генерального сражения и стало именно то, что Наполеон не сумел разгромить русскую армию, и это отсутствие решающей победы предопределило его конечное поражение в войне.
По сути, Бородинское сражение стало важной вехой общего кризиса наполеоновской стратегии решающих генеральных сражений, в которых он привык решать все свои вопросы в Европе. В России схема «генеральное сражение — капитуляция — продиктованные условия мира» не сработала.
Вопрос этот до сих пор остается открытым, и каждая из сторон считает победителем Бородинского сражения себя.
Генерал А. П. Ермолов:
«Российское войско в сей день увенчало себя бессмертною славою! Превосходство сил неприятельских по необходимости покоряло его действиям оборонительным, которые не сродны свойству русского солдата и мертвят дух его; потеря многих отличных начальников, все казалось согласующимся против его пользы; но, невзирая на то, конечно, не было случая, в котором бы оказано было более равнодушия к опасностям, более терпения и твердости, решительнейшего презрения смерти! Сомнительный успех долгое время всегда более льстивший неприятелю, не только не ослабил дух войск, но воззвал к напряжениям, едва силы человеческие не превосходящим. Все испытано в сей день, до чего может возвыситься достоинство человека: любовь к отечеству, преданность к государю никогда не имели достойнейших жертв, беспредельное повиновение, строгость в соблюдении порядка, чувство гордости быть защитником отечества не имели славнейших примеров!»
