На просторах СССР раздавалось грозно-уверенное:
Когда нас в бой
Пошлет товарищ Сталин,
И первый маршал
В бой нас поведет…
А в действительности, чем дальше военное дело уходило от канонов Первой мировой и Гражданской войн, тем менее Ворошилов был готов выполнять возложенные на него ответственные обязанности. Вроде бы с похвалой отозвался Сталин о Клименте Ефремовиче на расширенном заседании военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 г.: «Вот Ворошилов — невоенный человек в прошлом, вышел из народа, прошел все этапы Гражданской войны, воевал неплохо, стал популярным в стране, в народе, и ему по праву было присвоено звание маршала…»{17}. Но против воли оратора становилось понятным, что оснований для наркомовских амбиций у Ворошилова не было, прямо сказать, никаких.
Для людей, не посвященных в тайны большой политики, возвеличивание наркома обороны было тем более удивительно, что Красная Армия имела в своих рядах куда более масштабных военных деятелей и удачливых полководцев — А.И. Егорова, С.С. Каменева, А.А. Свечина, М.Н. Тухачевского, И.П. Уборевича, Б.М. Шапошникова, десятки других. Наркома выручало как раз то, что в руководящем звене было немало пусть нелюбимых им, но зато знающих толк в военном деле «умников», компенсировавших своей деятельностью недостатки руководителя военного ведомства.
Маршал Г.К. Жуков вспоминал, как в 1936 г. на его глазах шла разработка нового Боевого устава: «Нужно сказать, что Ворошилов, тогдашний нарком, в этой роли был человеком малокомпетентным. Он так до конца и остался дилетантом в военных вопросах и никогда не знал их глубоко и серьезно. Однако занимал высокое положение, был популярен, имел претензии считать себя вполне военным и глубоко знающим военные вопросы человеком. А практически значительная часть работы в наркомате лежала в то время на Тухачевском, действительно являвшемся военным специалистом…
Во время разработки Устава помню такой эпизод… — продолжал Жуков. — Тухачевский как председатель комиссии по Уставу докладывал Ворошилову как наркому. Я присутствовал при этом. И Ворошилов по какому-то из пунктов, уже не помню сейчас по какому, стал высказывать недовольство и предлагать что-то, не шедшее к делу. Тухачевский, выслушав его, сказал своим обычным, спокойным голосом:
— Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок.
— Почему? — спросил Ворошилов.
— Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком.
Он умел давать резкий отпор в таком спокойном тоне, что, конечно, не нравилось Ворошилову»{18}.
Если в 30-е гг. техническое перевооружение Красной Армии достигло немалых рубежей, то это меньше всего было заслугой наркома обороны. Он даже в 1938 г. продолжал преувеличивать роль крупных кавалерийских соединений в будущей войне: «Конница во всех армиях мира переживает, вернее, уже пережила кризис и во многих армиях почти что сошла на нет… Мы стоим на иной точке зрения… Мы убеждены, что наша доблестная конница еще не раз заставит о себе говорить как о мощной и победоносной красной кавалерии». Такой настрой руководителя военного ведомства серьезно тормозил процесс моторизации и механизации Красной Армии, выхода ее на передовые позиции.
Зато когда пришел 1937 год, Ворошилов стал послушным орудием Сталина в осуществлении преступных репрессий. Десятки тысяч человек были арестованы, заключены в лагеря, физически истреблены. Особенно страшный удар обрушился на высший комсостав. За годы Великой Отечественной войны Красная Армия потеряла 180 человек в должности от командира дивизии до командующего фронтом. За несколько же предвоенных лет — с 1936 г. по 1941 г. — были арестованы 932 человека, составлявших высший комначполитсостав РККА от бригадного звена и выше, из которых 729 расстреляно, 63 умерли, находясь под стражей, и 10 покончили жизнь самоубийством{19}. Военный историк О.Ф. Сувениров, которому принадлежат эти подсчеты, на наш взгляд, обоснованно назвал Ворошилова палачом Красной Армии. Да и как иначе, если абсолютное большинство репрессированных командиров, политработников и других лиц начсостава были подвергнуты аресту именно с его санкции. Какой враг был способен так ослабить армию, да еще в канун мировой войны!
А ведь и те редкие случаи, когда нарком проявил даже не твердость, но хотя бы готовность вмешаться и не «сдать» подчиненного тут же, показывают его немалые возможности. Одно короткое слово «оставить», написанное на ходатайствах Особого отдела ГУГБ НКВД СССР об увольнении и аресте, спасло жизнь начальникам военных академий Н.А. Веревкину-Рахальскому и И.А. Лебедеву. Даже менее категоричные резолюции наркома: «Пока оставить в покое», «Вызвать для разговора» спасли для нашей армии тогда полковника, а в будущем — Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского, комбрига (в годы войны — генерала армии, командующего войсками нескольких фронтов) И.Е. Петрова, комбрига, а позднее генерал-лейтенанта П.С. Кленова, назначенного перед войной на должность начальника штаба Прибалтийского особого военного округа. Но такая «милость» наркома распространялась лишь на немногих.
Бывший заместитель главного военного прокурора Б. А. Викторов на основе анализа огромного числа документов пришел к следующему выводу: «Справедливость требует преступником объявить и К.Е. Ворошилова. История советского правосудия не знает такого изобилия достоверных неопровержимых доказательств, которые так неотразимо изобличали бы подсудимого в преднамеренном уничтожении неугодных ему людей»{20}.
Чем обернулся погром Вооруженных Сил, показала «зимняя война» с Финляндией в ноябре 1939 г. — марте 1940 г. Несмотря на значительное превосходство в силах, победа досталась Советскому Союзу с большим трудом и громадными потерями. Весь мир увидел низкую боеспособность Красной Армии, и во многом здесь был повинен многолетний нарком обороны.
Как вспоминал маршал Жуков, Сталин в разговоре с ним весной 1940 г. очень резко отозвался о Ворошилове: «Хвастался, заверял, утверждал, что на удар ответим тройным ударом, все хорошо, все в порядке, все готово, товарищ Сталин, а оказалось…»{21}.
Но отделался Климент Ефремович сравнительно легко, не в пример жертвам беззаконий. Вынужденный признать на Пленуме ЦК ВКП(б) в конце марта 1940 г. несостоятельность своего руководства НКО, он был освобожден от обязанностей наркома обороны. Освобожден, чтобы тут же получить очередное высокое назначение — заместителя председателя Совета народных комиссаров СССР и председателя Комитета обороны при СНК СССР.
К началу Великой Отечественной войны Ворошилову исполнилось 60 лет. С созданием 23 июня 1941 г. высшего органа стратегического руководства Вооруженными Силами — Ставки Главного Командования (преобразованной 8 августа в Ставку ВГК) он вошел в ее состав, а 30 июня стал членом высшего чрезвычайного органа власти — Государственного Комитета Обороны.
Сталин, разочарованный крупными неудачами своих выдвиженцев генералов Д.Г Павлова и М.П. Кирпоноса — командующих Западным и Юго-Западным фронтами, которым довелось первыми повести военные действия против немецко-фашистских войск, решил направить им в помощь нескольких маршалов. Ворошилов убыл 27 июня на Западный фронт. В Могилеве, где располагался штаб фронта, Климент Ефремович убедился, что Павлов не знает обстановки и потерял управление войсками. Но какую помощь был способен оказать ему высокий московский гость, и сам-то слабо разбиравшийся в особенностях современной маневренной войны?
Позднее маршал, вспоминая об этом первом выезде на фронт, писал: «Моя поездка явилась кратковременной — с 27 июня по 1 июля 1941 г., — но она была настолько тяжелой и напряженной, что стоила мне, по всей вероятности, многих лет жизни».
Пользуясь полномочиями члена Ставки, маршал смог лишь информировать Москву о том немногом, что узнал на фронте, да непрерывно запрашивал помощь техникой и маршевыми пополнениями. Это вызывало раздражение, поскольку его направили в Белоруссию как раз для выявления возможностей отпора немцам на месте. Между тем войска фронта отступали, уже 28 июня пал Минск. В ответ на очередную просьбу выделить резервы Сталин приказал Ворошилову возвратиться в Москву.
С созданием 10 июля 1941 г. главных командований на каждом из основных стратегических направлений — Северо-Западном, Западном и Юго-Западном — Ворошилов стал главнокомандующим первым из них, включавшем войска Северного и Северо-Западного фронтов, силы Северного и Балтийского флотов. Работал он вроде бы много — заслушивал доклады командующих и других должностных лиц фронтов, организовал работы по строительству оборонительных сооружений, обращал внимание на приведение в порядок частей и соединений, но обстановка вокруг Ленинграда с каждым днем продолжала ухудшаться. К середине августа в результате одновременного наступления противника крупными силами на Карельском перешейке, в Эстонии и на кингисеппском направлении создалось очень тяжелое положение в полосе обоих фронтов.
