Советская аксиома из довоенных времен бестселлера «спасение утопающих—дело рук самих утопающих!» — осталась аксиомой и на войне. Окруженным под Вязьмой ефремовцам, как и прежде, предстояло рассчитывать лишь на свои силы.
ПРОРЫВ ЕФРЕМОВЦЕВ НА ВОСТОК
О последних днях ефремовской группировки литературы нынче хватает. Но авторы опубликованного топчутся на фактологии, словно стыдясь пойти дальше, предложить выводы. Давайте уж самостоятельно оценим ситуацию, желательно с привлечением топографической карты местности, хотя бы 2-километровки. И на этот раз не ради той самой фактологии, а ради оценки «субъективной стороны» командования — ради понимания профессионального уровня принимаемых командармом М.Г. Ефремовым решений. Итак, документы и констатации.
И апреля 1942 г. Ефремов в шифротелеграмме начальнику тыла Западного фронта генерал-майору Виноградову: «[…] Вы довели до невозможного состояния — всюду здесь танки врага рыскают, и погода плохая». Ефремова, что, — довел до «рыскающих танков врага» и плохой погоды начальник тыла Западного фронта? Оценим и стиль речи, и соответственно — стиль и формулировку мысли профессионально военного человека, причем не в приватных беседах, а вполне официально: вы довели…, всюду здесь…, рыскают… Повеселились бы немцы, перехватив хоть одну из подобных телеграмм. А может, и перехватывали? Да плевать на немцев. И на вас, господа тыловики… Но ведь и работа оперативщиков штаба — для командарма, судя по таким высказываниям, имела в тот момент нулевое значение. Почему? — Первый вариант: крайне низкий профессионализм. Попробуем представить немецкого командующего армией, голосящего: «тут всюду русские танки!» Удастся такое представить лишь как исключение, где-нибудь о разгромах 1945-го. И в связи с этим второй вариант объяснения в отношении М.Г. Ефремова: истерика плюс паникерство. Шок, спровоцированный внешними факторами. Действительно, именно накануне направления указанной шифротелеграммы — 10 апреля 1942 г. — немцы ударили решительно, пошли вперед и за день очистили половину удерживаемой ефремовцами территории. Ефремов ясней ясного знал: удержать противника теперь даже на удобном рубеже реки Угры не получится. Вот причина эмоционально-психического срыва. Справился ли командарм со своим настроением в последующие дни?
13 апреля 1942 г. Ефремов в 9 часов утра в шифротелеграмме в штаб Западного фронта сообщает: «Тов. Жукову. […] 2. Организую прорыв на участке Реутово, Щелоки, Дорки, Беляево и Буслава в ночь на 14.04.1942 г».. Указанные деревни — практически все занятые немцами по южному фасу окруженной группы пункты, перечисленные в соотнесении с картой в остро-зигзагообразной, за исключением последнего отрезка, последовательности. Такое впечатление, что М.Г. Ефремов либо сознательно дал в штаб фронта совершенно распыленную в пространстве информацию, либо просто прочитал с карты названия всех занимаемых немцами с юга от группы Ефремова деревень. Реально прорыв был осуществлен в районе 2 км западнее д. Буслава. При чем тут Реутово, Щелоки, Дорки, Беляево? Не доверял своим шифровальщикам? Боялся радиоперехвата? Плевать (извиняемся) хотел на Жукова? Скорее последнее. Тот, действительно, был не помощник. Так сообщил бы с таким успехом проще: иду куда-то на юг. Низкий профессионализм, неприемлемое для лица такой должности равнодушие к реальностям местности. И опять же, надлом психики: «…на участке Реутово…» (целых 3 км от переднего края в глубь немецкого тыла), «…Щелоки…» (скачок взглядом по карте на 3 км на север, к переднему краю), «Дорки…» (опять скачок глаз по карте на юг, назад в немецкий тыл, почти к Реутово), «…Беляево…» (еще раз скачок взглядом по карте к фронту группы). Такой вот участок, товарищ Жуков! Разберись ты в нашем замысле, скоординируй действия войск. Участок прорыва Реутово — (Щелоки —) Дорки означает выход частей в лес севернее деревни Богатырь, сразу за которой — фронт партизан полка Жабо, составной части огромного партизанского края: идем к партизанам, Запфронт отдыхает… Абсолютно иное — участок Беляево — Буслава: прорыв куда-то под Слободку, за которой никаких партизан, а значит: идем к Запфронту.
И вот последовавший рывок к фронту: группа Толстикова овладела 16 апреля высотой 179.5 и, наступая к Мосеенки, слилась с группой Кучинева (подразделениями 338 и 160 СД), к 16.00 16 апреля 1942 г. эта группировка овладела Мосеенки и Жары, причем — по отчету Толстикова — «человек 15 наших бойцов ворвались в Жары, разогнали находившихся там немецких обозчиков». Жары — последний населенный пункт немецкого тыла на пути к линии фронта. Толстиков с группой в 10 человек реально пересек линию фронта в Павлово, и поэтому вполне приходится верить, что выпало им именно так, а не с большим немецким сопротивлением. Значит, и вся группа Ефремова (1000—500 человек) прошла бы там, где смогло пройти 15. Но Ефремов днем 16.04 был у Мал. Виселево, атакуя Костюково. Варианты:
— не знал (желал ли знать?) расположение частей 43 А в районе Большое Устье и южнее (а для кого они отгрызали с 29 марта этот плацдарм?);
— не верил в прорыв своей группы на наиболее вероятном направлении, т.е. южнее Городец (предполагая подготовленность к отражению атаки немцами этого участка);
— был подавлен и отстранен, а реальные приказы отдавали не очень-то военные — стоявшие рядом комиссары типа Владимирова или особист Камбург.
На карте читается планировавшаяся штабом Ефремова ось движения от Нов. Михайловки: Ключик — Костюково — Некрасове. Форсировать Угру в лоб на деревню — не зная обстановки в Костюково (кровь! + подавленность выживших), идти дальше уже без внезапности для врага, причем несколько километров — это разумно? Дальше, у Некрасово — отнюдь не плацдарм, а форсировать р. Ворю, все еще в зоне огня противника, то же — и в 2 км севернее, у д. Вавуленки. Причем именно по западному берегу Вори немецкие солдаты из 17-й ПД и окопались, отбивая все атаки с востока. Два форсирования по весеннему льду под огнем врага, да еще 4—5 км между ними. О чем думал генерал?
Что прорыв через Костюково на Некрасово — не наш вымысел, подтверждается фактами. Сержант Щуковский, между прочим, из охраны генерала Ефремова, пробился в ходе боя в Костюково на восток и перешел линию фронта{104}. Лейтенант Качалин в этом же бою попал в плен уже на восточном берегу Угры. Десяткам, если не больше, пришлось умыть кровью потрескавшийся лед и пойму Угры у Антипова рва. Немецкая 17-я ПД отбила атаки в Костюково, а подошедшие с юга другие части откинули ефремовцев с дороги Хохловка — Большое Виселево.
С момента отражения врагом натиска ефремовского авангарда на участке Костюково — Хохловка организованные действия единой группировки М.Г. Ефремова следует считать завершенными. Если к Угре на участок Костюково — Городец вышли более-менее единой многосотенной массой, то все, что происходило с окруженными дальше, шло уже вне каких-либо приказов войскам командования группы и личного контроля командарма. Подчеркнем: рвавшуюся из окружения единую группировку М.Г. Ефремова не разбил противник. Она в какой-то момент просто окончательно распалась. Спасались, кто как может. Шли спонтанно возникшими группами, руководствуясь собственными предпочтениями и собственным анализом быстро меняющейся обстановки.
Такова же была оставшаяся при командарме группа в несколько десятков человек. Ее действия интересны не только связью с судьбой командарма, но и проявленной в маршруте растерянностью, массой тактических ошибок — несмотря на присутствие в ее составе высоких командно-начальствующих лиц. Причиной трагичности судьбы группы — вовсе не расторопность и боевитость врага, нет: усталость, психический надлом. Отупение, в последнюю минуту переросшее в равнодушие к собственной судьбе.
И это было не только настроение одного лишь Ефремова, спровоцированное, например, его ранением. Находившийся, если ему верить, в группе командарма Анатолий Сизов увидел, как застрелился М.Г. Ефремов, затем слышал еще несколько выстрелов: «Рядом с ним у сосны сидел мертвый комиссар (…). У соседней сосны — еще три командира. И они были мертвые. Теперь Толя понял, что значили те выстрелы»{105}. Впрочем, не будем забегать вперед.
Отупение комначсостава и их безразличие к происходившему подтверждается и анализом конкретики обстоятельств последних суток действий группы командарма. Обязательно с картой. Только с конкретикой хорошей карты местности, причем того времени, можно разобраться в произошедшем, по крайней мере, достичь принципиальной констатации.
Достоверно известное место, где находился командарм М.Г. Ефремов 15 апреля 1942 года — лес севернее Новой Михайловки (район в 4—5 км северо-восточнее крупного поныне существующего села Слободка). Здесь же, около километра к северо-востоку от Нов. Михайловки — существовавшая в 1942-м деревушка Ключик. Так вот, направление дальнейшего движения группы командарма М.Г. Ефремова — единственное, что может свидетельствовать о намерении командарма. От Нов. Михайловки часть группировки попыталась пройти на северо-восток через Угру в районе Костюково. Безотносительно к тому, был или не был сам командарм здесь, на берегу Угры, важно, что этот вариант не сработал, вражеский огонь и разлившаяся Угра сорвали этот замысел окруженных. Осталось ли после этой неудачи намерение прорваться на «Большую землю»? Если да, то и к чему сводилось соответствующее решение? Здесь приходится разбить весь полусферический участок от Нов. Михайловки (северо-восток/восток/юг/юго-запад) на сегменты. Разбивка — по занятым противником тогдашним населенным пунктам, отделяющим группу от советских войск основного фронта. Ясно, брать деревни в последнем рывке незачем, предпочтительнее идти между ними. Вариантов для планомерного выхода М.Г. Ефремова к советскому переднему краю оставалось всего два:
