Было ли насилие? Было. Детей заставляли учиться, взрослых — работать, требуя при этом добросовестной работы. Наказывали за проявление иждивенчества (почему одни должны жить за счет других?) и поощряли отличный труд (поощрение — тоже насилие, так как заставляет человека подтягиваться до уровня лучших). Такое насилие для нынешних трудящихся — голубая мечта.
…В бараках стало тесно. Наплыв семей власовцев усугубил проблему жилья. Стране было не до того, до начала массового строительства жилья было еще далеко. Как же решалась проблема? Самым смешным образом. Наши бараки стояли на самой окраине города, дальше было голое поле. Это поле за два года полностью застроилось домиками. Образовалось несколько улиц, и «зона» превратилась в большой рабочий поселок. Строительные материалы нигде не продавались, а домики все росли и росли.
За этим стояло разграбление лесных складов шахт. По ночам эти склады кишели расхитителями. Тащили все, что можно было унести одному и вдвоём на плечах. Днем рудничные стояки превращались в столбы, плахи — в стены домиков. И не один представитель правоохранительных органов не поинтересовался этим явлением. Можно было в любое время подойти к застройщику и спросить «откуда дровишки?». Но никто не подходил. Если в описываемое мною время не было еще известно, подпадет ли тот или иной власовец под статью «Измена Родине», то под статью «Расхищение госсобственности» мог попасть любой из них. Думаю, что карательные органы умышленно закрывали глаза на эти нарушения закона. Сегодня, анализируя такого рода «упущения» органов правопорядка, можно сказать, что власовцы тогда были под крылом отца нынешних либеральных демократов Л. Берии. Так что каждый старательный власовец жил в своём доме вместе со своей семьёй, да к тому же имел ещё огород и скотину. Это уже по тем временам — признак сытой и спокойной жизни».
СОКРАЩЕННЫЙ ВАРИАНТ ГЛАВЫ ИЗ КНИГИ Г.Х. ПОПОВА «ВЫЗЫВАЮ ДУХ ГЕНЕРАЛА ВЛАСОВА» (А. Меленберг // Новая газета от 10.09.2007)
«Глава 12. Суд Истории
Г.Х. Андрей Андреевич! Суд Сталина вы в основном выиграли.
Это доказывается тем, что Сталин был вынужден сделать суд закрытым — чуть ли не впервые в советской истории.
И тем, что суду не удалось согласовать вашу измену и отношение к вам Гитлера и США.
И, наконец, вашим поведением на суде, когда вы прямо взяли на себя полную ответственность за лидерство во всем антисталинском движении.
В общем, в историю России вы вошли.
Но вот прошло более 60 лет. Все эти 60 лет вершится другой суд — суд Истории. Вершится сейчас. Будет вершиться. Как однажды написал Твардовский — «и длится суд десятилетий, и не видать ему конца». Что вы сами считали бы важным для этого суда Истории?
А.А. Для меня, с моей точки зрения, важны такие моменты:
— очищение истории от несуразностей, неясностей, нестыковок и прежде всего явного вранья;
— восстановление правды, особенно фактов, так как интерпретации фактов всегда были и будут различными;
— оценка для меня главного: было ли стратегическое решение начать борьбу со Сталиным правильным вообще и во время войны в частности;
— были ли правильными избранные мною тактики реализации антисталинской стратегии;
— оценка выдвинутой мною в пражском Манифесте модели преодоления социализма. И как идеи модели для всех, кто хочет выйти из социализма. И конкретно для России, для СССР;
— какой реабилитации я хотел бы и от кого в современной России.
Г.Х. Я бы от себя добавил вопрос о соотношении вашей программы и программы демократической России в антисоциалистической революции 1989–1991 гг.
Перейдем к вашим соображениям по всем этим вопросам.
А.А. Прежде всего о лжи. Чего только не нагородили и историки, и общественное мнение под влиянием пропаганды.
Вранье, что я сдал всю Вторую ударную армию немцам. Армия оказалась в котле и держалась в нем до конца по приказу Ставки. Нам разрешили выходить тогда, когда не менее половины армии погибло. Четверть армии вышла из окружения. И только четверть армии попала в плен. Сами. Без моего участия. Я сдал только себя.
Вранье, что главную массу пленных русских составляли части Второй ударной. Это была крупная группировка. Но среди миллионов военнопленных она не могла составлять и сотой части.
Вранье, что главную часть формируемой мною Русской освободительной армии составляли части бывшей Второй ударной. Конечно, те из пленных, кто меня знал как командующего в Красной Армии, охотнее вступали в РОА. Но они не составляли и половины РОА.
Вранье, что в РОА военнопленных заставляли вступать чуть ли не под угрозой расстрела.
Да, перспектива гибели в лагерях заставила многих подать заявление о вступлении в РОА. Но я хотел иметь в РОА только тех, кто готов бороться против Сталина. Мне не нужна была армия, в составе которой будут те, кто готов бежать из нее и подорвать саму идею РОА.
Подавляющая часть РОА — те, кто добровольно и сознательно сделал свой выбор.
Вранье и то, что власовская РОА — власовцы — составляли основную часть русских, помогавших вермахту. Не менее миллиона было таких. А власовцев — пара десятков тысяч. Миф о власовцах как главной силе при немцах понадобился для того, чтобы уйти от того факта, что и без меня сотни тысяч русских избрали путь борьбы со Сталиным.
Теперь о фактах. Надо сказать правду о том, когда мы реально воевали с Красной Армией.
Да, мы были готовы к борьбе. Но на самом деле имело место всего лишь несколько боевых эпизодов при участии первой дивизии РОА. Во всех других случаях РОА приписывают действия других русских формирований, казачьих в том числе.
Нужна правда о том, что нас в вермахте поддерживали не гитлеровцы. Гиммлер изменил отношение к нам летом 1944 г., а Гитлер до последней минуты считал меня опасным.
Нужна правда о том, что прежде всего нашими покровителями в вермахте были те, кто, подобно графу Штауфенбергу, составил заговор против Гитлера. И если нас не привлекли к суду над его участниками, то только благодаря тому, что никто из них под зверскими пытками ничего не сказал об их переговорах с нами.
Ну, а в ряде частных случаев надо правдиво подавать правду. Я, действительно, за годы войны жил с тремя женщинами. Но подавать этот факт как признак моего разложения и готовности к предательству могут только подкупленные пропагандисты, которые не хотят вспомнить, что чуть ли не все генералы и маршалы Красной Армии — начиная с самого Жукова — открыто жили с ППЖ — походными полевыми женами.
Такого рода «правдами» особенно грешат публикации послевоенной эпохи. Теперь о главном. Было ли мое стратегическое решение о борьбе со Сталиным как главной цели моей жизни правильным? Я уверен, что да. К концу тридцатых годов сталинский социализм был построен. И дело не в том, какую ужасную цену заплатила страна за него. Важно другое. Что ждет страну при нем дальше — вот это было очевидным. Эмиграция выход видела в реставрации старого. Троцкий и оппозиция в партии выход искали в замене вождя и его клана. А я думал о преодолении именно этого социализма.
Было ли правильным мое отношение к Сталину в годы войны? Я напомню, что вначале я хотел ему помочь отбиться от Гитлера и затем подтолкнуть к реформам. Но несколько первых же личных встреч убедили меня, что великий тактик в текущих делах является великим догматиком в главном — в курсе на мировую революцию. И как Сталин пойдет на реформы после войны, если он не предлагает их сейчас, когда враг у Москвы, когда его решение о роспуске колхозов и возврате крестьянам земли подняло бы на борьбу миллионы?!
И я сделал вывод: или надо вообще отказаться от идеи борьбы со Сталиным, или эту борьбу надо начать сейчас.
Так родилась идея о правительстве в Ленинграде.
Все другие тактики были определены нереальностью борьбы со Сталиным внутри СССР.
Говоря о суде Истории, я бы на первое место поставил ту модель послесталинской России, которую мы представили в пражском Манифесте. Многое из того, что содержится в нем, стало яснее в свете прошедших десятилетий.
Это было второе, после «нового курса» Рузвельта, более полное и более развернутое видение основ нового строя — некапиталистического и несоциалистического. Вы его сейчас называете постиндустриальным.
Мы, конечно, опирались и на демократические идеи Февральской революции 1917 г. и народные начала Октябрьской революции 1917 г. Но мы уже имели опыт сталинского социализма. Опыт национал-социализма Гитлера и Муссолини. Опыт грандиозного кризиса капитализма 1929 г. Опыт «нового курса» Рузвельта. И мы понимали, что надо отобрать из всего прошлого самое приемлемое и отказаться от негодного. По существу, то, что мы оставили в своем Манифесте, — это основы нового строя. Суть его — интеграция лучшего из государственного социализма и лучшего из частного предпринимательства. И частная инициатива, и активная роль государства. Все это можно увидеть, прочитав наш Манифест.
