Петр I по достоинству оценил этот рейд, спасший много людей из казалось бы безнадежного окружения. Он немедленно произвел Ренцеля в генерал-майоры и назначил его командовать корпусом из нескольких пехотных полков. А еще через два года недавно безвестный офицер стал уже генерал-лейтенантом.
В данной связи небезынтересен и пример первого коменданта крепости Санкт-Петербург курляндского барона Карла Эвальда Ренне, достаточно громко заявившего о себе на полях сражений уже в самом начале войны. Он удачно руководил различными кавалерийскими соединениями во многих операциях, пройдя за 5 лет немалую дорогу от полковника до генерал-лейтенанта.
Кстати, ему единственному из всех петровских военачальников сопутствовала победа в неудачном Прутском походе, когда отделившемуся от главных сил конному корпусу барона внезапным ударом удалось овладеть важным в стратегическом отношении городом Браилов. Но катастрофа в Молдавии основной армии превратила эту много-обещавшую викторию в малозначительный эпизод.
Похожий путь проделал и другой представитель немецкой военной школы Гебхард Карл Пфлуг. Начав с командира драгунского полка, получившего боевое крещение еще в разгар борьбы за Ингрию, этот человек спустя всего 5—6 лет, в момент наивысшего противостояния на Украине, был уже не просто генерал-лейтенантом, а одним из лучших предводителей больших масс царской конницы. Именно его умелые действия в ночь после сражения у Лесной превратили неудачу шведов в полное поражение, лишив Левенгаупта не только драгоценного обоза, но и большого числа солдат, после чего, как известно, скандинавам и пришлось отложить на неопределенное время планы похода на Москву.
Впрочем, с судьбами этих энергичных людей связаны, конечно, не только славные эпизоды российской военной истории. Случались и весьма неприятные моменты, вызванные чаще всего обидами или обоюдным непониманием. Для московитов всех уровней — от юродивого до боярина, привыкших к холопской мысли, что выплата жалованья за царскую службу является скорее приятным сюрпризом, чем строгим правилом, казалась удивительной болезненная реакция иностранцев на такую обыденность. Но европейские профессионалы с молоком матери впитывали один из основных принципов западного мира, гласивший, что труд должен оплачиваться. В противном случае контракт и присяга в их глазах начинали терять свою силу.
Именно этими обстоятельствами объясняется случай, произошедший с бароном Фридрихом Гартвигом Ностицем. Так же, как его вышеупомянутые коллеги, этот человек из мало кому известного европейского офицера в России сразу же превратился в начальника среднего звена, получив должность командира полка. К 1710 г. он стал уже генерал-лейтенантом и руководителем отдельного корпуса, усилиями которого, в частности, была отобрана у шведов сильная польская крепость Эльбинг.
Однако барону российское правительство очень нерегулярно платило деньги, задолжав в результате за несколько лет кругленькую сумму в 50 000 экю. Первые годы он терпеливо ожидал «улучшения финансовой политики своего нового сюзерена». Но убедившись, что долг неуклонно растет, а отдавать его никто не собирается, Ностиц в конце концов резонно решил позаботиться о собственной персоне сам. Захватив Эльбинг, он обложил его от имени Москвы контрибуцией в 250 000 польских злотых (что примерно соответствовало недоплаченной ему сумме) и, забрав их себе, со спокойной душой бежал с русской службы.
Но подобные происшествия были все-таки не характерны для основной массы европейских наемников.
В целом они сражались достойно, как того и требовал статус профессиональных солдат. А уж примеры предательства в каком-либо виде, в чем по сию пору склонны подозревать «немцев» многие отечественные историки, встречались с их стороны не чаще, чем в среде природных русских.
Наибольший резонанс в данном плане получила история бригадного генерала[116] Мюленфельса. В январе 1708 г. он командовал 2-тысячным отрядом, охранявшим мост через реку Неман около города Гродно. Но неожиданно появившийся с 600 кавалеристами Карл XII внезапным ударом обратил русских в бегство и овладел стратегически важной переправой, выгнав заодно из крепости и ночевавшего там российского самодержца.
Петр I, узнав той же ночью, что шведский король занял Гродно с малыми силами, приказал Мюленфельсу во главе 3000 драгун отбить город. Тем не менее в новом сражении скандинавы опять оказались победителями. Тогда царь взял под стражу своего невезучего подчиненного и отдал его под суд с целью жестоко наказать для примера другим. Однако арестант сумел обмануть охрану и бежать. Вскоре он появился в неприятельском лагере, получив при Карле место советника по российской специфике, которое и занимал полтора года, до самой Полтавской битвы, когда его все-таки поймали и, не медля ни дня, казнили перед строем своих и пленных шведских солдат.
Но подобные казусы, как уже говорилось выше, были редким исключением. Во всяком случае, подавляющее большинство наемных европейских солдат уезжали лишь после окончания контракта, а многие даже оставались в России навсегда. Возвращаясь же к группе генералов-иностранцев, которой посвящена данная глава, можно резюмировать, что, в общем, деятельность этих людей, конечно, не привела к революции в области мирового военного искусства, однако и постыдных провалов за ними почти не значится. Но поскольку до высших постов они не добирались, то всех их перечислять не имеет смысла. Подробно остановимся лишь на биографии того, чья фигура чаще других оказывалась рядом с эпицентром важных событий.
Бауэр Рудольф Феликс (1667—1717). Генерал от кавалерии с 1717 г. Участвовал в Северной войне с первых ее дней, сначала на стороне шведов, а затем перешел к русским (в период первой осады Нарвы). Руководил крупными соединениями конницы Петра I во время всех основных операций в 1707—1709 гг. Позже командовал корпусом, действовавшим в Прибалтике и Померании.
Рудольф Бауэр[117] происходил из нижней Померании и являлся сыном ротмистра. В ту эпоху семьи младших офицеров в Европе (если они, конечно, не относились к элите общества) не имели больших доходов. А потому и их дети с раннего возраста сами начинали изыскивать способы заработать на жизнь. Не минула доля сия и будущего царского генерала, заставив в очень молодые годы поступить на шведскую службу в качестве рядового солдата рейтарского полка.
Полученные от природы живой ум и хорошие физические данные помогли ему не затеряться в общей безликой массе нижних чинов, позволив достаточно быстро вскарабкаться по ступеням армейской иерархии. К тридцати годам Бауэр достиг отцовского чина и командовал ротой в одном из наемных полков Карла XII (вербовка в который производилась главным образом среди немцев).
Германские ландскнехты ценились по всей Европе за традиционно высокий уровень дисциплины, образцовую выучку и стойкость в сражениях. Но основа шведской армии, как в смысле количества, так и качества воинов, формировалась из природных скандинавов. Поэтому иностранец на высокой должности там мог утвердиться лишь в исключительных случаях. А если он к тому же еще и не являлся представителем какой-либо знатной фамилии, то возможности его роста выше офицера среднего звена вообще равнялись нулю.
В вооруженных силах Петра I, наоборот, любой европеец с командирским опытом при условии искреннего служебного рвения обретал просто сказочные перспективы. Именно этот соблазн, помноженный на сиюминутную, но сильную обиду со стороны начальства и стал причиной того, в высшей степени рискованного шага, посредством которого честолюбивый померанец отважился сыграть с судьбой в своеобразный вариант «русской рулетки».
Через 7 месяцев после начала Северной войны в середине осени 1700 г. полк Бауэра находился в Ливонии. Обстановка на театрах боевых действий, выглядевшая для шведов в первые недели конфликта очень тревожно, к тому времени уже стремительно улучшалась. Карл XII принудил к капитуляции датчан и перебрасывал наиболее боеспособные полки в Прибалтику, чтобы как можно быстрее помочь малочисленным частям, противостоявшим саксонцам и русским у Риги и Нарвы. Именно в этот момент ротмистр и сделал свой главный жизненный выбор, выглядевший сначала безрассудной глупостью, но вскоре обернувшийся по-шальному крупным выигрышем.
С отчаянной решимостью он одним махом сломал собственную судьбу — безжалостно перечеркнул все итоги прежней 20-летней службы и, словно в прорубь головой, бросился в неведомое будущее. Дезертировал из шведской армии и явился в царскую ставку с предложением своих услуг военного профессионала. Конечно, немецкий офицер, получивший погоны не по праву рождения, а добывший их на полях сражений, всегда встречал у Петра I восторженный прием. Однако в данном случае перед ним предстал человек только что плюнувший на прежнюю присягу. А предатели, как известно, во все времена не пользовались уважением по обе стороны фронта.
