Ознакомительная версия.
Но Белое движение было заинтересовано в получении конкретной военной помощи со стороны Антанты для борьбы с большевиками. Еще 16 ноября 1918 г. на совещании спецпредставителя ДА генерала от инфантерии Д.Г. Щербачева (в Мировую войну командовал Румынским фронтом) в Бухаресте с французским генералом А. Вертело, носившим громкий титул «главнокомандующего союзными силами в Румынии, Трансильвании и на юге России», было решено, что союзники отправят в Россию 12 французских и греческих дивизий. Эти войска займут Киев, Харьков и Донецкий бассейн, чем создадут заслон против большевиков, «чтобы дать возможность Добровольческой и Донской армиям прочнее сорганизоваться и быть свободными для более широких активных операций»{235}.
12 дивизий Антанты Деникину было мало, и в ответ он запросил Францию о присылке 22 дивизий. В своем подсчете главнокомандующий ДА исходил из того, что немцам и австрийцам требовалось 48 дивизий для оккупации юго-запада России. Войска союзников должны были занять фронт Ямбург — Псков — Орша — Рогачев — Белгород — Балашов — Царицын. Это, собственно, была линия германской оккупации и фронта между Донской и Красной армиями. Не имея возможности своими силами занять это обширное пространство, освобождающееся после ухода немецких войск, главнокомандующий ДА хотел, чтобы союзники в первую очередь не позволили занять его большевикам.
Никуда не деться от такого фундаментального факта российской Гражданской войны: в то время как силы контрреволюции всячески и повсеместно искали (и часто находили) иноземную поддержку, большевики (сознательно или вынужденно — не суть важно) опирались исключительно на внутренние ресурсы самой России. То есть объективно большевики оказывались единственной национально ориентированной, независимой по отношению к обоим международным блокам, силой русской междоусобицы.
Деникин отводил от себя возможное обвинение в том, что он хочет свергнуть большевиков силами иноземных войск. «Силы эти, — писал он французскому командованию, — будут использованы исключительно для прикрытия линии нашего развертывания и для обеспечения наших формирований. Ни в каких активных действиях им участвовать не придется… Нам нужна не столько сила, сколько авторитет дружеской помощи»{236}.
Но союзники были не в состоянии помочь белогвардейцам таким количеством войск на юге России. Вместо обещанных 12 дивизий в конечном счете прибыли едва пять. Причина была не столько в том, что они еще не определили для себя, выгодно ли им свергать советскую власть. Значительно важнее было то, что такую массированную интервенцию исключало внутреннее состояние в странах и армиях Антанты. Однако, не имея возможности оказать Белому движению непосредственную военную помощь, Англия и Франция, пользуясь зависимостью Белой армии от военных поставок союзников, стремились прочно экономически утвердиться на юге России.
Широкую известность получила попытка Франции побудить донского атамана Краснова в феврале 1919 г. подписать два кабальных договора. Согласно одному, Краснов должен был признать над собой высшую политическую и военную власть главнокомандующего союзников в районе Средиземного и Черного морей генерала Л. Франше д'Эспере. Согласно другому, войско Донское обязывалось возместить французским предпринимателям все убытки, понесенные ими в результате перебоя в работе предприятий Донбасса, возникшего вследствие революции и Гражданской войны{237}. Краснов отказался и немедленно поставил о том в известность Деникина, а также Донской войсковой круг. Инцидент способствовал падению престижа союзников в антисоветском движении юга России. Явившийся с соответствующими предложениями к Краснову французский капитан Фуке, по-видимому, превысил полномочия, данные ему его правительством, так как вскоре был отозван.
Германо-турецкую оккупацию Закавказья сменила английская. Англичане, как и их предшественники из враждебной коалиции, поддерживали грузинских и азербайджанских националистов, извлекая материальную выгоду из эксплуатации края, препятствуя проникновению туда белогвардейских войск, конфискуя русское военное имущество, в частности, суда Каспийской флотилии. Единственными, кто протестовал, по свидетельству самого же Деникина, были… рабочие нефтепромыслов и в их числе, несомненно, большевики. «Всякое действие против российской армии, хотя бы и Добровольческой, и Каспийского флота бакинским пролетариатом рассматривается как действие против России»{238}, — заявили их делегаты британскому командующему генералу Томсону.
При этом англичане еще запугивали Деникина тем, что в случае их ухода на их место придут итальянцы. «Италия — страна бедная, — доверительно говорил представителю Деникина британский генерал-губернатор Баку Шательворт, — и им нужно поправлять свои финансовые дела. Не знаю наверное, но возможно, что она даже получит мандат [Лиги Наций] на Закавказье». Деникин был вынужден неофициально просить о продлении английской оккупации Закавказья{239}.
Если бы союзники даже ставили своей обязательной целью остановить распространение власти большевиков, то они в этом случае все равно находились в затруднении. Пестрота разнородных политических сил юга России, каждая из которых заявляла себя антибольшевистской, способна была сбить с толку любого наблюдателя. Деникин предъявлял претензии на руководство всем антисоветским движением на юге России. Но, кроме него, было Русское политическое совещание в Париже, созданное эмигрантами — дипломатами, отставшими политиками и т.д., и на него ориентировался Совет государственного объединения России — сильная своими связями и капиталами организация консервативных политиков и олигархов, спасшихся от большевиков. Была украинская Директория во главе с Симоном Петлюрой, наследница Центральной рады. Директория воевала также и с большевиками. Французы искренне недоумевали, зачем они будут помогать одной антибольшевистской силе, то есть Белому движению, воевать против другой тоже антибольшевистской силы, то есть украинской Директории. Они настаивали на объединении сил Директории и ДА против большевиков… под французским командованием!
Войска Петлюры 11 декабря вошли в Одессу и заняли весь город, кроме небольшой портовой зоны, объявленной нейтральной. Там расположились экипажи французских кораблей, отряд польских легионеров, пробиравшийся на родину, и небольшой русский офицерский отряд А.Н. Гришина[49], объявивший себя частью Добровольческой армии. 18 декабря добровольцы совместно с подошедшим французским десантом выбили петлюровцев из Одессы.
В последующем зона интервенции несколько расширилась, включив города Херсон и Николаев. Силы союзников в Одесском районе в конечном итоге составили полторы французские, две греческие дивизии и польскую бригаду. Однако их действия не выходили за рамки обеспечения безопасности города и ближайших окрестностей. Политическая обстановка в Одессе оставалась очень сложной. Гришин, действуя от имени командования ДА, начал наводить порядок в городе, насыщенном уголовным и спекулянтским элементом. Против него перед союзниками интриговали деятели крупной российской буржуазии, тесно связанные с теневым капиталом. Французское командование препятствовало Гришину набирать пополнения в ДА.
Одесса не стала плацдармом антисоветских сил на юге России. Войска украинской Директории в январе — феврале 1919 г. были разбиты большевиками, восстановившими советскую власть на Украине. Части Красной Армии стали угрожать Одессе. Со дня на день выявлялось отсутствие боеспособности у союзников: в пригородах Одессы они сдавали позиции при приближении ничтожных красноармейских отрядов. В эту обстановку начальник французского контингента генерал д'Ансельм, действуя про приказанию своего высшего руководства, внес еще больше сумятицы. 13 марта он произвел переворот, официально вступив в командование всеми вооруженными силами в районе Одессы, включая русские, и выслал Гришина в распоряжение Деникина. Переворот предшествовал окончательной эвакуации союзников, которая произошла 6 апреля 1919 г.
Еще 20 марта в Одессу приезжал французский главнокомандующий Франше д'Эспере, одобрил все действия своего подчиненного, после чего выехал в Крым. По словам Деникина, «прием им [русских] военно-морских начальников и членов [крымского антисоветского] правительства отличался грубостью. Он говорил раздраженно о “постыдном поведении русских офицеров, особенно за границей”, о русской интеллигенции и буржуазии, которая “прячется за спины армии союзников”… Мы, русские, сами знали хорошо свои вины, но что… давало право им быть нашими судьями?»{240} Большевики, не пользовавшиеся ничьей иноземной помощью для решения задач Гражданской войны, были соответственно избавлены от необходимости выслушивать подобные нотации в свой адрес.
Ознакомительная версия.
