Ознакомительная версия.
Одновременно с массами пехоты и артиллерии, маневрировавшими на берегу, начались действия и на море. Параллельное экспедиционным силам движение начали боевые корабли, имевшие задачу прикрытия экспедиционных сил огнем корабельной артиллерии.
Настроение солдат союзных армий вновь стало приподнятым. Этому способствует ощущение мощи гигантской военной машины, совершающей движение одновременно по суше и по морю. Каждый солдат чувствует себя составной частью сильнейшей военной машины, идущей к победе.
«Сердца глубоко взволнованы, все обладают изрядным самолюбием, которое заставляет бодро переносить тяготы и лишения».{961}
Но все это не более чем красиво. Масса людей имеет один громадный недостаток, делающий ее чрезвычайно уязвимой. Англичане и французы привязаны к морскому берегу и не могут удаляться от него на большое расстояние. Дело не только в отсутствии запасов воды. Это только одна из многих проблем. За время, прошедшее с момента высадки, союзникам не удалось создать надежную систему снабжения войск с базы в Евпатории, которую по плану должны были обеспечивать корабли и суда флота. По этой причине потеря контакта с побережьем представляла для них серьезную угрозу, лишая войска как снабжения, так и поддержки корабельной артиллерии. Сказалась предусмотрительность Меншикова, приказавшего уничтожить запасы сена (а попутно и всего, что только можно было уничтожить). В сочетании с действиями иррегулярной кавалерии, постоянно державшей союзников в напряжении, это вынудило их окончательно остановиться на дирекционной линии на Севастополь и в конечном итоге определило характер действий союзных войск в Альминском сражении.
По-прежнему катастрофически не хватало гужевого транспорта для перевозки имущества. Только благодаря стараниям энергичного генерала Эйри удалось добыть, в основном путем реквизиции у местного населения, 250 телег, запряженных лошадьми, и 70 телег, запряженных волами. Но и этого было мало. Требовалось как минимум 700. Но при подготовке операции на всю английскую армию было загружено на транспорты в Варне только около 70 мулов с повозками. Там же были оставлены более 5 000 гужевых животных,{962} без которых теперь англичанам было трудно. Часть имущества пришлось оставить на месте выгрузки, часть нести на себе.
С каждым километром, пройденным по раскаленной крымской степи, энтузиазм и боевой пыл англичан уменьшались. Если первый бой им дал крымский дождь, то теперь в дело вступило солнце. Марш проходил в тяжелых условиях, усугублявшихся не отпускавшими солдат после лагерей Варны заболеваниями.{963} Палящее солнце, отсутствие воды, общая усталость доводили людей до состояния крайнего истощения. В этих условиях все происходящее превратилось в пытку.{964}
«…Мы не спеша двинулись вперед, причем люди были настолько измучены холерой, желудочными расстройствами и проч., что, не пройдя и пяти миль, мы потеряли сотни».{965}
Стремясь облегчить свое состояние, солдаты стремились избавиться от всего, мешавшего им двигаться и усложнявшего, по их мнению, жизнь. В результате путь армии был усеян брошенными предметами снаряжения, попадались и лежавшие на земле от усталости люди, которые уже не в силах были продолжать движение. Первое, от чего стремились избавиться солдаты, были киверы, с начала пребывания в Крыму убедительно продемонстрировавшие свою непригодность как головной убор военного времени. Гардемарин флота Эвелин Вуд, когда описывал снаряжение солдата и офицера перед высадкой в Крыму говорил, что этот головной убор, напоминавший свиной окорок, за который генералы цеплялись несколько лет, армия ненавидела и старалась избавиться при первой возможности. По его воспоминаниям, уже осенью в армии не осталось ни одного человека, который бы его носил. В холодное время года предпочтение было отдано удобным и теплым «балаклавам».{966} Пехотинцы случайно забывали киверы на привалах, после чего они оставались лежать ровными рядами на земле. «Не будет преувеличением сказать, что последние две мили напоминали мне поле битвы», так позднее описывал путь армии полковник лорд Пэджет. Но если забытый кивер — это не самое страшное из того, что мог потерять солдат, то другие предметы обходились значительно дороже. К беде английской пехоты, некоторые солдаты бросали на землю, не в силах нести, чайники, котелки и даже одеяла.{967}
Главной проблемой была нехватка воды и наспех произведенное распределение продуктов. В итоге у одних солдат рацион был вполне достаточным, а другим, как, например, лейтенанту Пиду, пришлось довольствоваться куском соленого мяса, бисквитом и несколькими глотками воды.{968}
Усталость солдат сделала темп марша невысоким, через каждые 30 минут делались остановки для отдыха и сбора отставших. Дважды делали большие привалы для приема пищи.{969} К чести британских солдат, они бросали все, кроме оружия и боеприпасов. А проблему боеприпасов стоит выделить отдельно, так как в ней кроется нечто большее, чем просто обеспеченность солдата необходимым количеством патронов на определенное время. Англичане в первое время кампании никогда не имели их в изобилии. Так, Шотландская гвардия получила на Мальте только 47 000 патронов{970}, что при численности батальона, отправившегося в Крым, 911 человек, включая офицеров и музыкантов, составляло немногим более 55 зарядов на солдата при почти полном отсутствии запаса. Идя к Альме, англичане не имели иного запаса боеприпасов, кроме носимого.
Но не будем идеализировать стойкость британского пехотинца. Идя по песку пляжа во время высадки, лейтенант Джозеф Весли увидел торчащий из песка приклад Энфилда и сделал вывод, что если солдаты бросают винтовки, то с боевым духом что-то не в порядке.{971}
Кстати, вышесказанное в большей степени относится к британцам. Французы, особенно их привыкшие к длительным маршам в безводной Северной Африке зуавы и тюркосы (африканские стрелки) особых трудностей не испытывали. «После около пятнадцати километров пути, проходившего на сухой и голой почве, мы без затруднений достигли речушки Булганак, русло которой было почти пересохшим».{972}
Историки Крымской войны, описывая начало движения союзных войск к Севастополю, повторяют восторженность Кинглейка, почти мифизировавшего грозное движение могучей силы. При ближайшем рассмотрении в этом обнаруживается не более чем склонность командования союзников к театральности и позе, а не умение организовывать передвижение войск по незнакомой местности. В итоге марш измотал людей, и только благодаря его относительной кратковременности не имел катастрофических последствий. Единственным положительным значением было то, что «…в течение наступательного марша по обширной, лишенной растительности равнине наши солдаты были приятно развлечены видом огромного количества обезумевших, бросавшихся под ноги зайцев и кроликов, которых они хватали за уши под многочисленные взрывы смеха; вечером они были съедены солдатами».{973}
Некоторые из солдат, ослабленные холерой и общим обезвоживанием организма, не могли идти и просто падали на землю. Никто не помогал им, и они оставались лежать до тех пор, пока не приходили в себя. Кто находил силы — следовал за войсками самостоятельно, кто нет — оставался лежать, уповая на милосердие случайного прохожего.{974} Необходимых в таких случаях санитарных фургонов не было. Единственное, что имел при себе медицинский персонал, были маленький бочонок воды и фляга с бренди у каждого. Многие из отставших до темноты сползались в лагерь союзных войск. Некоторые из них на коленях просили товарищей о глотке воды.{975}Сколько британцев умерло, сколько пало жертвой случайных мародеров — неизвестно, их включили в число павших в сражении.
Американские военные историки справедливо отмечают скрывающуюся за всей этой парадной мишурой грубейшую ошибку лорда Раглана, который не использовал пусть незначительные, но достаточные силы кавалерии (тем более легкой) по ее прямому назначению в этом виде боевых действий. Кавалерия не выполняла одного из своих основных предназначений — она не вела разведку местности по маршруту движения войск.{976} То есть не то, чтобы совсем не вела — некоторые разведывательные ей все-таки ставились, но велась она пассивно, больше напоминая боевое охранение. Всем казалось, что Раглан непонятно для чего бережет своих кавалеристов, не слишком напрягая их работой. В результате уже вскоре Легкая бригада сделалась объектом всеобщих насмешек.
После нескольких часов утомительного более чем 10-мильного марша союзные войска вышли к реке Булганак,[183] где в ближайшее время должна была пролиться первая кровь Крымской кампании Восточной войны. Лейтенант Варэнь так описывал встречу солдат с источником пресной воды, о которой они мечтали уже несколько дней: «На следующий день, выслав разведку вперед, мы направились к реке Альме; 17 сентября мы спустились в долину которую пересекал ручей. Остановив колонну часовые, выстроившись по берегам ручья, перекрыли доступ к воде солдатам, потным от долгого марша и страдающим от жесточайшей жажды. Через четверть часа запрет был снят и все смогли утолить жажду. Привал затянулся, многие смогли даже приготовить себе кофе… Полчаса спустя мы уже шли вдоль виноградника, полного зрелых плодов белого винограда; солдатам было дано разрешение полакомиться ягодами; мой каптенармус принес мне несколько громадных гроздей, коих я сравнил с ягодами Ханаана. Я наелся до расстройства желудка. Впрочем, это виноградолечение смогло уберечь меня от холеры, уже унесшей к тому времени много жизней».{977}
Ознакомительная версия.
