Первым из застывшего у окна экипажа пришел в себя Саакашвили, он метнулся к двери и, не заметив Лидки, хотя едва не сбил ее с ног, исчез, словно его сдуло ветром. За ним, отдав на бегу честь генералу, затопал Елень и, пробегая мимо, потрепал по волосам девушку. Томаш сунул в карман консервы, схватил из угла вещмешок, а с карты ротмистровскую фуражку; поскольку обе руки у него были заняты, виновато улыбнулся в сторону высокого начальства, расшаркался, поклонившись телеграфистке, и поскакал вниз по лестнице.
Боевая задача была поставлена, официальная часть визита генерала завершена, и Лидка, слегка поправив волосы, подошла к Косу, все еще стоявшему у окна с письмом в руке, которого он так и не успел прочитать.
– Здравствуй, Янек, – протянула она руку. – Я очень беспокоилась. Радиограммы такие поступали…
– Привет. Как видишь, все целы, – ответил он с улыбкой и, обращаясь к генералу, спросил: – А откуда надпись на броне?
– Вихура рисовал, я разрешил. Я вижу, ты что-то не очень рад.
В один миг слетела сдержанность. Янек сунул письмо в карман, извиняющимся движением коснулся руки девушки и прямо с места, почти без разбега, прыгнул в окно на броню башни.
Шарик, не отходивший до этого от своего хозяина, выглянул в окно, заскулил, но, видимо поняв, что этот путь не для него, с лаем помчался к лестнице.
Подхорунжий Лажевский, разглядывавший уже несколько минут Лидку, расправляя под ремнем гимнастерку, тоже перегнулся через подоконник, словно намеревался выпрыгнуть.
– Ура! – гремели внизу ликующие крики экипажа.
– А вы, девушка, почему не радуетесь вместе с ними? – подступился Даниель. – Вам так идет улыбка.
– Радуюсь, – проглотила она слезы в голосе. – Даже очень.
– Готов три танка подбить за такую улыбку.
– Пусть гражданин подхорунжий до осенних холодов подождет, сейчас слишком жарко, – фыркнула она на него, как кошка.
– Ура! – орал басом Густлик, а Томаш пронзительно свистел в два пальца.
– Ну прямо как дети, – неодобрительно произнес поручник Козуб.
– Точно, – поддержал его генерал.
– А если подведут?
– Нет, Испанец, не подведут. Лучших разведчиков среди танкистов днем с огнем во всей Польше не найдешь, – произнес генерал.
Внизу, во дворе, зарокотал двигатель – и гул пятисот лошадиных сил заглушил все остальные звуки.
Начало наступления возвещают артиллеристы. Из орудийных, гаубичных и минометных стволов, с направляющих ракетных установок выбрасываются на позиции противника десятки, сотни и тысячи тонн начиненного тротилом металла. На глубине почти двадцати километров от линии фронта они распахивают окопы, разрушают укрепления, уничтожают огневые позиции. Авиация наносит удары еще глубже по узлам автомобильных и железных дорог, разрушает мосты, рассеивает скрытые группировки резервов, охотится за штабами.
Однако, каким бы сильным, продолжительным и страшным ни был этот огненный ураган, когда пойдет в атаку пехота, оживут здесь и там молчавшие до того бетонные доты, отзовутся необнаруженные батареи, из засыпанных укрытий выползут автоматчики. Пехотинец должен эти позиции уничтожить и захватить, доставая гранатой и автоматной очередью туда, куда не попал артиллерийский снаряд или бомба. При поддержке артиллерии, в сопровождении минометов, противотанковых пушек и танков непосредственной поддержки солдат уничтожает точки сопротивления, отражает неожиданные контратаки и в сотнях схваток расчленяет оборонительные линии, которые еще сохранили живучесть и способность к сопротивлению.
Командиры напряженно следят за этим этапом боя, зная, что приближается минута, когда под очередным ударом, равным по силе ста предыдущим, лопнет какая-то главная артерия, сдаст психологическая выдержка обороняющихся. Этой минуты нельзя упустить. Именно в этот момент, не раньше и не позже, следует с максимальной энергией и мощью нанести удар, который превратит отступление противника в бегство, а наше наступление – в преследование.
В такие моменты командующие фронтами вводят в бой танковые армии, а командующие общевойсковыми армиями – свои танковые бригады, механизированные танковые дивизии и усиленные полки; и тогда, в грохоте брони и гуле сотен тысяч механизированных лошадиных сил, выступают ударные войска. Они сметают остатки обороны и мчат вперед во всю силу моторов: захватывают дороги и мосты, молниеносными рейдами овладевают узлами коммуникаций, форсируют водные преграды, взламывают оборонительные линии в глубине, прежде чем противник успеет занять их своими войсками. Танковое преследование для командиров – примерно то же, что сбор урожая для крестьянина: в течение нескольких часов и дней оно приносит плоды, которые взращивались месяцами тяжкой подготовки. И ничего удивительного, что генералы выводят полки, укрытые сталью, на передовую линию и вводят их в бой лично, как некогда в прошлом воевода вводил свои отборные резервные дружины…
В нескольких километрах западнее Ритцена, там, где асфальтовое шоссе, выпутавшись из леса, взбегает на возвышенность, в глубоком эскарпе у самого горизонта укрылся бронетранспортер. Над ним сквозь маскировочную сетку поблескивала антенна радиостанции, рядом стоял генерал, глядя в бинокль. По мере того как по шоссе подтягивались все новые батальоны, танки, противотанковые орудия, пехота на бронетранспортерах и автомашинах, он разворачивал их либо влево, либо вправо и бросал в бой, через высоту, в сторону перекрестка дорог, над которым стлался дым пожаров и взлетали столбы разрывов.
Дивизион полевой артиллерии въехал на высоту и развернулся на обратном ее скате. Отцепленные грузовики вернулись в укрытие. Правофланговый расчет начал пристрелку, а минутой позже уже гремели залпы всех двенадцати стволов.
К помощи радио генерал старался не прибегать. Не в его обыкновении было подгонять своих подчиненных и мешать им в пылу боя. Он только прислушивался к обрывкам хриплых команд, несшихся из громкоговорителя установленной на бронетранспортере радиостанции, и наблюдал. Два первых столба дыма на поле были черными – это противник подбил из укрытия наши атакующие машины. Но вот теперь выросли три, нет, уже четыре светлых шлейфа над горящими машинами немцев, заправленными бензином. Еще минута – и вал разрывов перескочил на перекресток дорог. Быстрее поползли вперед наши танки и бронетранспортеры. Значит, все-таки сбили и пошли вперед…
Генерал повернулся, посмотрел на шоссе за собой, а потом, отнимая бинокль от глаз, спросил, обращаясь в сторону транспортера:
– С Испанцем связь есть?
– Так точно, – ответила Лидка и подала через борт транспортера трубку радиотелефона.
– Испанец, тебя вижу. Поворачивай на запад – два километра впереди свободны, а дальше действуй по обстановке.
– Я «Передовой», понял, прием, – доложил голос поручника Козуба.
С минуту генерал и девушка наблюдали, как колонна отдельного разведотряда, не доходя до высоты, поворачивает вправо: впереди двигались мотоциклы, ощетинившиеся стволами ручных пулеметов, потом два тяжелых танка с длинными стволами мощных орудий, за ними «Рыжий» и опять мотоциклисты. Однако замыкающий не свернул вправо, а продолжал на полной скорости мчаться вперед.
– Лидка… Старик положил трубку? – раздался нерешительный шепот в громкоговорителе.
Генерал отдал микрофон телеграфистке:
– Разговор, кажется, не для меня.
– Лидка, ну и мировой у нас танк. Ты слышишь нас? – конспиративным шепотом болтал Кос.
– Молчать, – раздался голос Козуба.
Косясь, не смотрит ли командир, Лидка показала микрофону язык и решила, что поручник настоящий солдафон. «Так бы уж ему помешало одно-два слова. Кто знает, когда теперь снова откликнется экипаж „Рыжего“.
Резко, так, что скрипнули тормоза, остановился мотоцикл. Солдат спрыгнул с сиденья и, сдвинув очки поверх козырька, протянул конверт.
– От сержанта Коса, – доложил он.
– Хорошо. Возвращайтесь, – отпустил его генерал.
Водитель, описав полукруг, вскочил на сиденье и включил газ.
– Спрячь это в мою полевую сумку. – Генерал протянул девушке бумагу. – Только не к донесениям, а в то отделение, где мои личные бумаги.
Она взяла вскрытый уже конверт, не отрывая взгляда от рыжеватых клубов пыли, скрывших передовой отряд. За ним мчался мотоцикл.
Рядом все еще били залпами полевые пушки. От резких хлопков болели уши, ломило виски. Слева от орудий еще одна рота танков разворачивалась из колонны в боевой порядок и, увеличивая скорость, двигалась в направлении на Берлин.
В шести километрах на северо-запад от той высоты, с которой генерал вводил в бой армейский резерв, все грунтовые дороги, вьющиеся среди полей и густого кустарника, дружно сворачивали к шоссе, чтобы потом вместе с ним пройти между торфяным болотом и высоткой. Это узкое дефиле прикрывалось каменным строением на холме, окна которого при помощи мешков с песком превратились в бойницы.
