Ознакомительная версия.
Письмо с войны
Здравствуй, Андрюха.
Как я рад был, приехав на новое место в Кандагар. Тут же получил два письма, одно от тебя, второе из дому от мамы. Место тут чудное, много нашего брата, коллектив, на первый взгляд, хороший, дальше посмотрим.
Ротные все молодые, в этом году «лестница» как никогда. Так что Анвар Хамзин стал ротным. Место «хлебное» — куда ни плюнь, везде есть работа. Завтра принимаю роту. Через пару дней в поля — время быстро пролетит. До августа провоюю и вперёд, к тебе, чуть позже я уточню срок этого мероприятия.
Побывал у Людки Широковой, через полтора месяца они уезжают в Союз. Латаев где-то на подходе. Стряпчев (офицер связи в ЗабВО. — От авт.) из Лагодех приехал — едет в Джелалабад. Рудой тут «оператором» (в оперативно-разведывательном отделе. — Прим. авт.) работает. Из ЗабВО народ валит валом. Карнач там же где-то. Вот такие дела, Андрюха.
Пиши скорее, Саня.
Однажды, в конце сентября — начале октября, глубокой ночью сработал сигнал «боевая тревога». Всего в ВС существуют четыре вида боевой готовности: постоянная, повышенная, военная опасность и полная. Для частей спецназа ГРУ третьей — «военная опасность» — не существовало. Иными словами, когда все армейские соединения работали по расчету «военной опасности», для бригады уже начиналась война со всеми вытекающими последствиями, вплоть до боевых действий или отправки разведгрупп первой очереди в тыл потенциального противника.
Я жил на втором этаже в четвёртом, ближнем к части подъезде, и поэтому батальонный посыльный всегда начинал с моей квартиры. Вследствие этого в батальон я всегда прибегал первым, следующим, как правило, был комбат — он жил на пятом этаже. На этот раз посыльный был не в себе. С выпученными глазами он сообщил, что сработало табло «боевая тревога». Это могло означать только одно — начинаются боевые действия. Реальные. Во время отработки занятий и прочих срочных сборах части срабатывал сигнал «учебная тревога». Поцеловав на прощание жену, я через мгновение уже мчался в расположение батальона. Со мной вместе бежали несколько офицеров, в частности Коля Пархоменко, живший со мной на одной лестничной площадке. Лица у всех были сосредоточены и серьёзны. Даже учитывая наш образ жизни, направленный именно на то, что сейчас происходило, на душе было жутковато.
К моему удивлению, бойцы, перекрыв все нормативы, со всем военным скарбом находились уже вне казармы. Окна были плотно завешаны светомаскировкой. Тем не менее я вбежал внутрь. Там, как раненый зверь, ревел и подгонял пинками отстающих солдат рядовой Нечухаев. «Вы что, суки, спите на ходу. Война началась!» — это были самые мягкие и вежливые слова из его лексикона на тот момент. Около года назад он был разжалован из сержантов в рядовые за мордобой. Это было ещё до моего прибытия в часть. Поговаривали, что Нечухаев просто стал крайним, хотя дедовщина в бригаде была, и очень жестокая. Но именно он, а не действующие старшины и сержанты, принял на себя командование батальоном в критический момент.
Следом за мной в казарму ворвался комбат, но на этом всё закончилось. Прибежал посыльный из штаба и сообщил, что система оповещения дала сбой и сигнал сработал ошибочно. С того момента прошло более тридцати лет, но эмоции, которые я испытал тогда, до сих пор вспыхивают во мне, когда я вспоминаю этот случай.
Лето прошло мгновенно. Становилось всё холодней и холодней. На осеннюю проверку приехали начальник штаба округа генерал-полковник Верёвкин-Рохальский и начальник разведки генерал-майор Ерешко. Мне посчастливилось ни с кем из них не встретиться. Говорили, что генерал-полковник вёл себя проще, чем подчиненный ему начальник разведки.
Тогда же Ерешко почтил своим присутствием одну из разведрот во время ночной стрельбы. Общая оценка за подразделение выставляется, исходя из конкретного количества отличных, хороших, удовлетворительных оценок, а также «неудов». Начальник разведки, обнаружив определённую периодичность абсолютно точной стрельбы, и в очередной раз чуть не бегом ринулся на огневой рубеж. Там он обнаружил, что отличная стрельба достигается с помощью НСПУ — ночного стрелкового прицела. Ярости высокого начальника не было предела. Он рвал и метал в праведном гневе, обрушивая всё своё хамство на растерянного командира роты. Жалкие попытки комбата объяснить, что ночной прицел есть штатное вооружение старшего разведчика, и именно при его помощи солдат должен вести огонь в боевой обстановке, ни к чему не привели. И командир батальона, и ротный прямо на месте получили строгие взыскания, а подразделение — неудовлетворительную оценку. Этот инцидент удалось благополучно разрешить в «генеральской» бане, где окончательно, во время беспробудной пьянки проверочной комиссии, были утверждены — отличные и хорошие — результаты сдачи проверки. Так делалось всегда, но, несмотря на это, все предметы сдавались с полной отдачей сил.
Минул год. Свою первую годовщину службы в офицерском звании — день военной разведки — я не помню. Время в армии идёт совсем не так, как в гражданской жизни, отношения между однополчанами тоже. Порой тот, с кем прослужил менее года, кажется тебе другом детства, а уж если этот период в несколько раз больше, так и вовсе становится братом на всю жизнь. Даже если отношения во время совместной службы не всегда были безоблачными.
Новый, 1982 год я встретил дома. Спал. Этот год, как показало время, оказался весьма насыщен событиями. Зимние прыжки прошли быстро и в режиме летних, с той разницей, что всё происходило на холоде. Некоторые операции укладки парашюта невозможно было сделать в перчатках, и раскалённый от мороза шёлк обжигал руки. Февраль миновал быстро, а за ним и март.
Весна в этот год выдалась ранняя и необычайно тёплая. Солнце пригревало, и снег, без того жиденький, давно стаял, что для апреля-месяца было большой редкостью. Склоны сопок и даже низины просохли, лишь пожухлая, оставшаяся с осени трава напоминала, о том, что до настоящего тепла ещё далеко, но никакой умной мысли в моей голове по этому поводу не сформировалось.
Это была последняя в полном объёме проверка в моей службе. Отстаивать честь батальона шли две группы — по одной от каждой роты, том числе и моя. Предстояло отработать всё тот же привычный норматив «поиск». Волноваться было нечего — «ракету» выставлял кто-то из штаба бригады, поэтому, как вы догадались, координаты были известны заранее. Оставалось только дойти и под приглядом окружного посредника «продавить» связь. Дело было обычное и не обещало быть сложным, но тем не менее всё происшедшее осталось в памяти навсегда и изменило меня самого.
Задача была настолько простой, что даже не стали переодеваться в летнюю прыжковую форму. Прямо так, как были, в повседневной форме, экипировались, получили оружие и выдвинулись к автопарку. На одной машине нас развезли по исходным точкам, определили время, и отработка норматива началась.
На месте я скорее для приличия, чем по необходимости глянул на карту и повёл группу, общим числом шесть человек, в нужном направлении. Часа два или три шагали по просёлочной дороге. Ещё в курсантские годы я научился не зацикливаться на текущих обстоятельствах, какими бы неприятными они ни были. Холод, усталость, психическое напряжение — ничего не имело значения во время выполнения задачи, но не потому, что это было уж очень важно — так психологически легче преодолевать неудобства и лишения. Если всё вышеперечисленное не замечать, то этого как бы и не было вовсе. Всё плохое когда-нибудь кончается. Хорошее, к сожалению, тоже имеет такое свойство.
В реальность меня вернул мелкий моросящий дождик. Как-то незаметно небо заволокли тучи, солнце исчезло, а вместе с ним исчезло и тепло. Однако энергичная ходьба компенсировала небольшое похолодание. Бойцы за моей спиной о чём-то оживлённо переговаривались. Я и замкомвзвода сержант Якимов шли впереди. По мере того как усиливался дождь, настроение становилось всё хуже и хуже. Эта прямо пропорциональная зависимость через пару часов превратила плохое настроение в отвратительное. Холодный дождь уже лил сплошной стеной, но пока ещё удавалось не обращать внимания на промокшее до нитки обмундирование и промозглый ветер. Темп движения увеличился — хотелось быстрей дойти и покончить с этой морокой.
С дороги мы уже давно свернули в лес и продвигались по едва заметной тропинке. Несмотря на то что местность мне была знакома достаточно хорошо, время от времени я всё же сверялся с топокартой. Верхушки деревьев мрачно шумели, усилился ветер. Быстро, не по времени сгустились сумерки. В этом дневном полумраке мы и подошли к объекту. Возле опушки леса стояла радийная машина, бортовой ЗИЛ, рядом кунг и командирский уазик. Цель была достигнута, но оставалось ещё отправить шифровку в штаб бригады. Лейтенант Слава Кулемин — командир взвода радистов-маломощников — радистов дал хороших, ведь для него сдача проверки заключалась в обеспечении качественной связи. Они не подвели и, отработав свой норматив на отлично, быстро отправили координаты объекта. Лишь после этого я доложил офицеру разведотдела округа о выполнении задачи. Он торопливо записал в блокнот номер группы, фамилию командира, время доклада и, несмотря на то что прибыли ещё не все группы, хлопнул дверью уазика и быстро умчался в сторону части.
Ознакомительная версия.
