– Вправо… влево… – командовал Кос и, когда танк, совершив маневр, вышел во фланг, так что можно было видеть противника, приказал: – По пехоте – прямой наводкой…
Он не успел даже сообщить расстояние, а Густлик уже поймал их в прицел. Из спаренного с пушкой пулемета он дал длинную очередь, но, увидев разведчиков, которые, забросав противника гранатами, бросились врукопашную, прекратил огонь.
Кос захлопнул люк и прильнул к перископу, но в это время танк сильно тряхнуло и все исчезло из поля зрения.
Густлик, внимательно наблюдая через прицел за боем, еще успел скосить пулеметной очередью двух вражеских солдат, которые убегали, прячась среди развалин. Бой утих так же внезапно, как и вспыхнул.
Навстречу танку выбежал Лажевский и указал место, прикрытое со всех сторон развалинами.
– Верхний не открывай! – крикнул он, заметив, как приподнялся люк, и застучал прикладом по лобовой броне. Щелкнул замок, люк механика открылся, и в нем рядом с возбужденным Саакашвили появился Кос. Шарик тоже пытался высунуть свою любопытную морду. – Могут быть снайперы на крышах.
– После лейтенанта, который хотел нас разоружить, никаких следов фронта, – вслух рассуждал Янек, – и сразу…
– Город хуже, чем лес.
– Как твои?
– Только одного зацепило.
Подхорунжий показал на солдата, который стащил куртку и, придерживая зубами конец бинта, помогал перевязывать свое плечо.
– Вы быстро атаковали, здорово помогли, поэтому без потерь, – добавил он после секундной паузы.
– Засада?
– Скорее всего нет. Просто понадеялись на себя. Что дальше?
– Будем искать артиллеристов. Они, видно, где-нибудь недалеко здесь. Может, левее.
– Хорошо. Только теперь осторожно.
Янек кивнул головой, и в тот же миг они услышали, как впереди, не более чем в километре, вспыхнула ожесточенная стрельба; частые очереди и взрывы снарядов сливались в один гул, а на их фоне басом с десятисекундной паузой било орудие.
– Может, поляки?
Кос выскользнул из танка и в сопровождении Лажевского по расшатанным ступенькам пожарной лестницы, которая едва была прикреплена к стене, взбежал на балкон второго этажа.
– Рванем на помощь? – предложил он.
– Давай! – поддержал Даниель.
Они сбежали вниз, громыхая по металлическим ступенькам.
– Как будто гаубица! – успел еще крикнуть Кос, влезая в танк. – Может, и правда наши артиллеристы? – добавил он, подключая шлемофон к радиостанции, но подхорунжий уже не слышал его.
От улицы остались лишь два дома напротив друг друга, соединенные развалинами и баррикадой. Под прикрытием баррикады, широко раскинув станины, стояла стодвадцатидвухмиллиметровая гаубица, которая вела частый огонь. По предполью ползли три танка и два транспортера, ведущие огонь из всех видов оружия. Снаряды буравили стены домов, по баррикаде прыгали черно-красные клубы разрывов.
Немного сзади, под стеной, стоял сожженный остов грузовика и поврежденная снарядом, сильно наклоненная агитмашина с динамиком над кабиной водителя. В редкие секунды тишины между выстрелами и разрывами из динамика слышны были обрывки медленного танго.
От дыма и пыли становилось все темнее, все ближе ревели двигатели вражеских машин. Худенький сержант, вжавшись между обломками на вершине баррикады и стеной дома с пылающей кровлей, кричал охрипшим голосом:
– Заряжай! По правому! Огонь!
Один фашистский танк запылал, но транспортеры, преодолев развалины, высадили пехоту. Немцы, горланя, двинулись в атаку.
– Осколочным под ноги! – крикнул сержант.
Струйки пота, стекая по его лицу, оставляли бороздки, как узоры жука-короеда. Он вскинул автомат и начал стрелять очередями по противнику, хотя уже было ясно, что позиции он не удержит. Гимнастерка, свободно висящая на узких плечах, все больше темнела от пота.
Как раз в этот момент, подпрыгивая на ухабах и развалинах, подъехали три мотоцикла. Их экипажи в мгновение ока исчезли внутри домов, и через несколько секунд с обеих сторон из окон посыпались гранаты, затрещали автоматы и пулеметы, выплевывая пули прямо в лица атакующих вражеских солдат.
Сержант, обрадованный неожиданной помощью, оглянулся и – оцепенел от страха: сзади, из-за тучи дыма и пыли, выскочил танк и на полном ходу двинулся к орудию.
– Холера ясна!
Он соскочил с баррикады и с автоматом, стреляя на ходу, бросился навстречу стальному колоссу, как будто мог ему противоборствовать.
Артиллеристы тоже испугались и бросились в стороны, чтобы не попасть под гусеницы. Но танк свернул влево, где баррикада была ниже, втиснулся в пролом стены и, опустив ствол, открыл огонь по фашистам.
– Наш! – Артиллеристы вернулись на свои места, и гаубица опять загремела.
Жестокий бой длился не более минуты, но противник был сломлен и вынужден был беспорядочно отступить. Орудие било все реже, а затем и совсем умолкло. Облака взрывов постепенно рассеивались. Из динамика слышалась песня о любимой Варшаве.
Отблеск заходящего солнца сливался с заревом пожара на крыше правого дома. Два подбитых танка и транспортер освещали предполье, как факелы. Пластинка кончилась, динамик издал металлический щелчок и замолк.
– Пушку раздобыли, черт возьми! – громко радовался Густлик.
– Каждый снаряд – в лад, – срифмовал Вихура.
– Привет, – сказал Кос, приближаясь к артиллеристам с протянутой для приветствия рукой.
– В самый раз подоспели, – радовался незнакомый, размазывая рукавом по лицу грязный пот.
– Вы из гаубичной бригады?
– Нет, из агитационной. Сержант Стасько.
– Лажевский, – выдвинулся вперед Даниель и похвалил: – Крепкая оборона.
– Крепкая, – подтвердил сержант и пояснил: – Другой не могло быть. Командир расчета погиб. Агитмашина разбита, артиллерийский тягач сожжен. Как мы могли уйти?
К ним подошел Черешняк.
– Гаубица с агитмашиной, – произнес Кос и затем с усмешкой спросил:
– Кто кого должен был поддерживать?
– Садитесь, расскажу. Курите? – спросил Стасько и начал вытаскивать из кармана одну книжку за другой, чтобы наконец достать папиросы.
– Бросил. Отцу обещал, – ответил Кос.
– Спасибо. – Лажевский взял папиросы, расстегнул комбинезон и сел на ящик. – Целую библиотеку в карманах таскаешь?
– Я прямо из офицерского училища. А так как я иногда пописываю, то политотдел поручил мне эту играющую шкатулку. Сказали: «Орудие из ремонта догоняет бригаду, они тебя доведут до места».
– И не довели, – вмешался Кос.
– Попали под огонь. Смотрите. – Он фуражкой смахнул с тротуара песок и куском кирпича и штукатурки начал старательно рисовать цветную схему.
– Этот разбитый патефон возьмем? – спросил все время молчавший Черешняк.
– Как ты его возьмешь? На плечи? – возмутился Лажевский.
– Можно и на плечи, – пробормотал Томаш.
– Два фронта – внутренний и внешний фронт окружения, – объяснял Стасько. – Красная Армия сжимает кольцо и одновременно продвигается на запад. Мы находимся в середине, между двумя фронтами.
– Огневые позиции бригады, по-видимому, недалеко, сразу за шоссе, – сказал Лажевский.
– Знаю. Но шоссе занято войсками, которые вырвались из берлинского котла. Можете убедиться собственными глазами.
Стасько взобрался на баррикаду, через окно пролез в дом и далее по разбитым ступенькам провел их на верхний этаж.
– Отсюда видно, – показал он на еле заметную в наступающих сумерках ленту шоссе, по которой ползли машины, передвигались войска.
– Если прорвут внешний фронт, выйдут к Лабе, – заметил Кос.
– Там их американцы накроют, и все равно крышка, – решил Магнето.
– Накроют, но им-то не все равно, – возразил Стасько и опять стал искать в карманах папиросы, перекладывая какие-то томики.
– Выбрось, – посоветовал Лажевский. – После войны будем читать. Сейчас нужнее хорошая карта, план города.
– План тоже есть. Даже два. Возьми. – Он подал Косу довольно большую, сложенную в восемь раз карту.
Наступило долгое молчание. Внизу слышны были разговор и возгласы артиллеристов, скрежет металла и гармонь Черешняка, который разучивал песню на слова Вихуры.
Грозно выглядели войска, движущиеся по шоссе между разрушенными зданиями. У них было достаточно оружия, были танки, самоходные артиллерийские установки и бронетранспортеры.
– Фашисты наткнулись на меня, когда проверяли, куда ведет эта дорога, – говорил вполголоса Стасько. – Получили по зубам и успокоились. Однако выходить на главную магистраль не советую… В любую минуту наши подбросят какую-нибудь часть из резерва, и тогда другое дело. А пока нужно сидеть тихо.
– Нам каждая минута дорога, – заметил Лажевский.
– Надо в темноте подойти, без огня, без выстрела, – вслух размышлял Кос, – а когда заметят – полный газ…
– Вы хотите меня с гаубицей здесь оставить?
– Да нет. Чтобы прорвать эту цепь, нужно крепко ударить. Каждый ствол, каждый штык дорог. Но приказывать тебе не будем. Как хочешь.
