численности отряда.
Слух об уничтожении Дады-юрта мгновенно облетел горы, и, разумеется, раньше всех он достиг Надтеречных селений. Чеченцы встревожились и сделали то, чего желал Ермолов — отправили свои семьи в горы. 1 октября 1819 года они обнаружили, что шесть батальонов русской пехоты с 13 орудиями приближаются к аулу Исти-Су. Однако поскольку семьи чеченцев были уже предусмотрительно укрыты в горах, то в Исти-Су сопротивление русским войскам в сравнении с Дады-юртом было оказано незначительное. Только в мечети селения произошла ожесточенная схватка, в ходе которой небольшая группа религиозных фанатиков была поголовно переколота в штыковом бою. Все остальные защитники Исти-Су разбежались по окрестным лесам. Русские войска потеряли шесть офицеров и 64 солдата. «Число убитых офицеров, — доносил Ермолов, — всегда, к сожалению, несоразмерно, но причиною того — их рвение и храбрость».
На следующий день разгрому подверглись села Наин-Берды и Аллаяр-аул, но аул Хош-Гельды встретил Ермолова с хлебом-солью и был им прощен. Все остальные селения оказались уже пусты — местные жители в ужасе бежали в горы. Разбои на кавказской линии временно прекратились.
Итак, кавказские герои
В косматых шапках и плащах,
Оставя нехотя в горах
Набеги, кражи и разбои,
Свою насильственную лень
Трудом домашним заменили
И кукурузу и ячмень
С успехом чудным разводили.
— свидетельствовал на этот счет А. Полежаев.
Чрезвычайно жестокое отношение Ермолова к чеченским селам повлекло за собой взрыв ярости и ненависти к русским на всем Северном Кавказе. Именно после ермоловских «зачисток» вооруженное противоборство на Кавказе приняло бескомпромиссный характер. Но было бы неверным обвинять одного Ермолова в столь жестком отношении к местному населению. Его решимость карать непокорные племена во многом основывалась на горьком опыте предшественников, поскольку предпринимаемые ими в свое время попытки решить проблемы края «переговорными процессами», задабриваниями, заигрываниями и увещеваниями чеченцев, в основе менталитета которых лежит тяга к разбою и грабежу, не могли привести к положительным результатам.
В 1834 году на Северном Кавказе вспыхнуло восстание под руководством религиозных фанатиков и ярых русофобов Кази-Магомета и Шамиля, вошедшее в историю как Большая Кавказская война.
С начала выступления и до 1840 года судьба восстания все время висела на волоске. Казалось, еще одна военная экспедиция в горы, одно успешное сражение, и с государством мюридов будет покончено. Однако с 1840 года ситуация стремительно изменилась: военное могущество имама Шамиля усилилось, он стал полновластным хозяином всего восточного и отчасти даже западного Кавказа. Многочисленные походы русских войск неизменно заканчивались неудачей. Но уже со второй половины 1840-х годов воинское счастье отвернулось от чеченцев. Они стали терпеть поражение за поражением. Крымская война на несколько лет отсрочила развязку, но как только она завершилась, военные действия против Шамиля возобновились. В 1859 году чеченцы были наголову разгромлены. Имам Шамиль сдался русским войскам в ауле Гуниб. Плененного главаря отправили вглубь России, где он изменил свои взгляды в отношении русских.
В книге «Кавказские войны» издания 1885 года сказано следующее:
«Происхождение и история чеченского народа, как и большей части кавказских племен, теряются в тумане прошлого. Достоверных исторических данных об этом нет, а народные предания поражают своей необычной бедностью и ординарностью. Еще о происхождении народа сохранились кое-какие сказания, но о том, как народ этот рос и развивался, какова была его дальнейшая судьба до появления на Кавказе русских, — обо всем этом вместо цельных легенд эпического характера, встречаемых у других народов, чеченцы сохранили лишь жалкие обрывки преданий без имен и без характеристических особенностей места и времени, и притом все эти предания касаются только средней, засунженской Чечни.
По характеру чеченец имеет много общего с другими горскими племенами Кавказа. Он так же вспыльчив, неукротим и легко переходит от одного впечатления к другому, но в его характере нет той благородной открытости, которая составляет характерную черту, например, кровного кабардинца, они коварны, мстительны, вероломны и в минуты увлечения опасны даже для друга.
Собственно военные способности народа были не велики, но этот недостаток с лихвою вознаграждался у него необыкновенною личною храбростью, доходившей до полного забвения опасности.
Дерзкие при наступлении, чеченцы еще отважнее при преследовании врага, но не имели стойкости, ни хладнокровия, чтобы выдержать правильную битву. В аулах чеченцы защищались редко, разве случайно удавалось захватить их врасплох. <…> Но там, где были дремучие леса, овраги, горные трущобы, они являлись поистине страшными противниками.
Русские войска, вступая в Чечню, в открытых местах обыкновенно совершенно не встречали сопротивления. Но только что начинался лес, как загоралась сильная перестрелка, редко в авангарде, чаще в боковых цепях и почти всегда в арьергарде. И чем пересечен нее была местность, чем гуще леса, тем сильнее шла перестрелка. <…> И так дело шло обыкновенно до тех пор, пока войска стойко сохраняли порядок. Но горе, если ослабевала и расстраивалась где-нибудь цепь, тогда сотни шашек и кинжалов мгновенно вырастали перед ней, как из земли, и чеченцы с гиком кидались в середину колонны. Начиналась ужасная резня, потому что чеченцы проворны и беспощадны, как тигры. Кровь опьяняла их, омрачала рассудок, глаза их загорались фосфорическим блеском, движения становились еще более ловки и быстры. Такими они были по рассказам очевидцев, во время резни в Ичкерийских лесах, и такими являлись всегда, когда имели дело со слабыми, расстроенными командами или с одиночными людьми.
Таким образом, чеченцы являлись в сущности не воинами в обыкновенном смысле этого слова, а просто разбойниками, варварами, действовавшими на войне приемами жестоких и хищных дикарей. Кто-то справедливо заметил, что в типе чеченца, в его нравственном облике, — есть нечто, напоминающее волка. И это верно уже потому, что чеченцы в своих легендах и песнях любят сравнивать героев именно с волками, которые им хорошо известны.
При таких типичных свойствах характера, понятно, что чеченец и в мирное время, у домашнего очага, выше всего ставил свою дикую, необузданную волю, и поэтому никогда не мог достигнуть духа общественности и мирного развития» [52].
Вот такая любопытная цитата. Впрочем, может быть историк XIX века несколько сгущает краски. Из-за непомерных великодержавных настроений, предположим, выставил чеченцев жестоким и вероломным народом-разбойником, сопротивляющимся любой власти и законности? Тогда обратимся не к оценкам того далекого века, а к фактам более близкой истории.
Приведем несколько выдержек из документа начала XX века:
«В ночь под 1 апреля 1905 года на полевых работах убит казак Иван Максимов, следы злоумышленников не доведены до Гудермесовского земельного надела на 40 саж.
Днем 10 августа 1905
