Александра II [15].
Огромный резонанс в обществе получило оправдание судом присяжных В.И. Засулич, покушавшейся 24 января 1878 г. на жизнь Санкт-Петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова. Захваченная на месте преступления с оружием в руках террористка стала символом борьбы за справедливость, вынесенный ей оправдательный приговор [16] был встречен собравшейся в суде публикой бурными аплодисментами и криками «Браво! Ура!», по воспоминаниям очевидца: «Дамы махали платками, многие плакали, вообще восторг был выше всякого выражения». Когда Засулич вышла на улицу, собравшаяся толпа устроила ей овацию и, оттеснив полицию, сопроводила до кареты, позволив благополучно скрыться и затем тайно уехать в Швейцарию и влиться в ряды революционных пропагандистов [17].
Идеологи революционного движения, комфортно проживавшие во Франции, Англии, Швейцарии и Германии [18], беспрепятственно занимались изданием антиправительственной литературы на русском языке, для распространения которой на территории Российской империи организовали за рубежом курсы подготовки агитаторов из числа студентов, приехавших из России для обучения в европейских университетах [19].
В этой связи 21 мая 1873 г. в «Правительственном вестнике» было опубликовано специальное правительственное сообщение, предостерегавшее российских подданных от направления их детей, в особенности девушек, на учебу в университет Цюриха, поскольку: «коноводы русской эмиграции избрали этот город центром революционной пропаганды и обратили все усилия на привлечение в свои ряды учащейся молодежи…
В русской библиотеке… читаются лекции, имеющие исключительно революционный характер: «Пугачевский бунт», «Французская революция 1870 года», — вот обычные темы лекторов. Посещение сходок рабочих сделалось обычным занятием девушек, даже таких, которые не понимают по-немецки и довольствуются изустными переводами своих подруг. Политическая агитация увлекает молодые, неопытные головы и дает им фальшивое направление…
Вовлеченные в политику девушки подпадают под влияние вожаков эмиграции и становятся в их руках послушными орудиями. Иные по два, по три раза в год ездят из Цюриха в Россию и обратно, перевозят письма, поручения, прокламации и принимают живое участие в преступной пропаганде. Другие увлекаются коммунистическими теориями свободной любви и, под покровом фиктивного брака, доводят забвение основных начал нравственности и женского целомудрия до крайних пределов. Недостойное поведение русских женщин возбудило против них негодование местных жителей, и даже квартирные хозяйки неохотно принимают их к себе.
Такое нравственное падение не может не обратить на себя серьезного внимания правительства… Нельзя не остановиться на страшном вопросе: какое поколение могут взрастить такие женщины?» [20].
Напрашивается параллель с современностью — активно продвигаемое сегодня в массовое сознание и адресованное, прежде всего, молодежной аудитории отрицание традиционных ценностей и норм морали еще в конце XIX в. являлось элементом психологического воздействия, результатом которого должно было стать воспитание революционера-фанатика, утратившего всякие связи с обществом, безжалостного к себе и окружающим.
То, что эти психологические установки внедрялись целенаправленно, подтверждает изданная в 1869 г. организатором тайного общества «Народная расправа» С.Г. Нечаевым и активно распространявшаяся среди молодежи «Программа революционных действий», в которой, в частности, говорилось:
«Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией.
Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями и нравственностью этого мира. Он для него — враг беспощадный и если б он продолжал жить в нем, то для того только, чтобы его вернее разрушить» [21].
Еще одна напрашивающаяся аналогия исторического прошлого с событиями современной России прослеживается в активной поддержке революционного (в современной версии — протестного) движения представителями либеральной общественности [22], наивно полагавшими, что грядущие «великие потрясения» лично их не коснутся. Трагические события в истории нашей страны свидетельствует об обратном [23].
Осенью 1917 г. к власти в стране пришли люди, имевшие в Российской империи статус государственных преступников, для которых было обычным делом физическое уничтожение политических оппонентов, оправдывавшие великой целью любые беззакония, совершенные во имя торжества революционной идеи. Как вспоминал П.П. Заварзин: «Мало кто вдумывался в то, что разыскной государственный аппарат боролся с очень сильным, организованным и опытным противником, который притом имел то преимущество, что, не стесняясь никакими законоположениями, поставил своего врага вне закона, тогда как охранительный аппарат власти должен был действовать в строгих рамках, предусмотренных законами, хотя эти законы и не могли, конечно, предвидеть всех особенностей такой борьбы…» [24].
Приведенная цитата свидетельствует о большей преемственности федеральной службы безопасности, осуществляющей свою деятельность на основе строгого соблюдения законов, к органам безопасности царской России, чем к советским органам госбезопасности, для которых главным был принцип партийности, а законность принималась с установленными правившей большевистской партией ограничительными оговорками: вначале «революционная» [25], затем — «социалистическая».
Необходимо отметить, что органам безопасности царской России противостоял не только многократно превосходивший их по численности, но и способный конкурировать с лучшими секретными службами противник: все революционные партии использовали методы конспирации: постоянно сменяемые псевдонимы, явочные и конспиративные квартиры, шифрование, сложные системы транспортировки литературы и оружия; также они активно вербовали тайных сторонников (фактически — агентов) в различных слоях общества и государственных организациях.
Во время революции 1905–1907 гг. антиправительственные силы оперативно создали незаконные вооруженные формирования со штабами и карательными подразделениями [26]. В августе 1906 г. В.И. Ленин писал: «Мы можем и должны воспользоваться усовершенствованием техники, научить особые отряды готовить массами бомбы, помочь им и нашим боевым дружинам запастись взрывчатыми веществами и автоматическими ружьями» [27].
После подрыва террористами дачи П.А. Столыпина, в результате чего погибли 27 и были ранены 32 человека, включая сына и дочь российского премьер-министра, к борьбе с боевыми отрядами революционеров привлекли части действующей армии, а для незамедлительного вынесения приговоров задержанным на месте преступления боевикам и террористам были введены военно-полевые суды. Эти чрезвычайные меры позволили, по выражению большевиков, «задушить революцию», но их применение было использовано революционными пропагандистами в качестве доказательства «бесчеловечной жестокости» царского режима [28].
2 марта 1917 г. Николай II отрекся от престола, а уже 4 марта самопровозглашенное Временное правительство России решило упразднить «охранные отделения и Отдельный корпус жандармов, включая и железнодорожную полицию» [29]. 10 марта 1917 г. аналогичное решение было принято в отношении Департамента полиции (ДП) Министерства внутренних дел [30].
П.П. Заварзин вспоминал о событиях того времени: «Департамент полиции и охранные отделения сделались как бы центром внимания и Временного правительства и Совета рабочих депутатов. На ловлю жандармских офицеров, секретных сотрудников и лиц, соприкасавшихся с ними, затрачивались колоссальные средства, силы и энергия. Пресса целые столбцы и даже издания посвящала
