Так вот, Микола, вломившийся в первую попавшуюся дверь, вдруг узрел перед собой женщину, сидевшую на стуле, закинувшую одну красивую ногу на другую, которые были очень хорошо видны из-за неуставной длины юбки, задиравшейся довольно высоко. У сильно подвыпившего матроса участилось дыхание, и когда прекрасная мичманша повернулась к нему лицом, Микола уже мало чего соображал, потому что перед его глазами, сочными и красивыми виноградинами покачивались две большие груди, еле сдерживаемые тугим бюстгальтером. Матрос то ли всхлипнул, то ли прорычал, и напрочь забыв о субординации, практически одним прыжком оказался около старшего мичмана, и заграбастав ту под мышки, рывком вынул из кресла и присосался к ее губам. Ольга Александровна, толком не успевшая отреагировать на молниеносные действия статного матроса, не успела даже сжать губы, и эта оплошность решила все.
Пока она решала, как ей себя вести с матросом, совершавшим явно неуставные действия, было уже поздно. Микола мгновенно перенес свои руки на ее ягодицы, губы — на грудь, и когда они достигли сосков, старший мичман, уже с месяца полтора не бывшая с мужчиной, как-то сразу покорно и безвольно сдалась. И не просто сдалась, а неожиданно для самой себя страстно отдалась матросу. Через пару минут вся канцелярия была усеяна предметами матросского и мичманского вещевого аттестата, а сама пара хаотично перемещалась от стола к столу, артистично выполняя фигуры из всех рекомендованных уставом комплексов физической зарядки.
Наверное, получалось у них это очень красиво и эстетично, так как начальник строевой части, немолодой и давно списанный с плавсостава кавторанг, тоже, наверное, из-за предстоящей проверки ненароком заглянувший в расположение своего хозяйства, буквально замер у двери, не в силах вымолвить ни слова. Несколько минут он ошеломленно взирал на это действо, и наверное, так бы молча и дальше смаковал этот впечатляющий спектакль, но в процессе исполнения одного из акробатических этюдов исполнители оказались одновременно повернутыми лицами к офицеру. Старшему мичману, распростертому обнаженной грудью на столе, отдать воинскую честь не представлялось возможным, а вот у матроса в отуманенной голове что-то перещелкнуло, и он, приняв строевую стойку, автоматически поднес руку к виску. У кавторанга, пребывающего в прострации, машинально вырвалось:
— К пустой голове руку не прикладывают!
Дальнейшие события можно опустить, добавив разве, что Ползунка отправили проходить дальнейшую службу в Гаджиево, а вот старший мичман Ольга Александровна нашла свою судьбу. Давно разведенный и страдающий от всех военно-морских болячек начальник строевой части с пониманием отнесся к зову плоти своей подчиненной и историю раздувать не стал, ограничившись устным выговором, на который ожидавшая страшных репрессий женщина отреагировала не по-военному, а чисто по-женски. Набравшись смелости, в ближайшие выходные она завалилась к холостякующему начальнику домой, и пока он приходил в себя от нежданного визита, перестирала тому все скопившееся белье, убрала в квартире и приготовила и ужин, и завтрак сразу. А через пару дней просто переехала к нему, вместе с детьми. Говорят, у них уже третий ребенок, и вообще очень дружная семья.
Ползунок же, вновь вполне философски отнесшийся к происшедшему, скорее был рад, что отделался простым втыком, чем огорчен тем, что едет служить на атомоход. Надо заметить, что судьба в очередной раз поиздевалась над рослым парнем, сделав его турбинистом, в самый последний момент. Случилось то, что на флоте бывает повсеместно, и никакого удивления ни у кого не вызывает. Кто-то перепутал документы в той же злополучной строевой части, и вместо ожидаемой «ВУС ракетчика», у Коли появился «ВУС турбиниста», с которым он и попал на ракетный подводный крейсер стратегического назначения «К-…», в обиходе называемый личным составом крейсером «Бессмысленным», а иногда «Безумным». Оба этих прозвища корабль полностью оправдывал, в зависимости от ситуации, по причине того, что последние года два экипаж крепко врос в береговую базу. Корабль эти два года ремонтировался в том же Северодвинске, а второй экипаж, в который и попал матрос Ползунок, все это время безвылазно отирался в базе, занимаясь общественно полезными делами, начиная от камбузных и прочих нарядов и кончая поездками в Белоруссию для оказания помощи в спасении урожая картошки.
И вот как раз аккурат перед прибытием пополнения корабль наконец вернулся в родную базу, первый экипаж отбыл в заслуженный отпуск, а на борт, кряхтя, залез ставший почти придатком береговой базы второй экипаж, и начал сдавать задачи. К этому времени в экипаже осталось совсем немного офицеров и мичманов, видевших море не с берега, да и те были в большинстве своем списанные «калеки», или люди, готовившиеся к уходу в запас, поднимать народное хозяйство. К тому же командир корабля был назначен на должность года полтора назад, тоже с ремонтирующейся лодки, самостоятельно в море еще никогда не ходил, да по большому счету уже и не собирался, а потому откровенно боялся этого, мастерски маскируя свой панический страх хорошо поставленным командным голосом и повышенной строгостью ко всему окружающему. А потому обстановочка на корабле была еще та, личный состав друг к другу только начинал притираться, а штаб дивизии практически прописался на борту, боясь тяжких последствий от решительных, но неграмотных действий неподготовленного личного состава.
Опять же по капризу дурашливой судьбы попал Ползунок служить в турбинную группу, и не просто турбинистом, а турбинистом-водоподготовщиком в самый кормовой 10-й отсек. Что такое водоподготовка, Микола никогда не слышал, и откровенно напрягся, когда оказалось, что в его заведовании оказался целый, пусть и небольшой, но набитый пугающими приборами, запирающийся на замок закуток с гордой табличкой «Выгородка ВХЛ». Что такое ВХЛ, Ползунку быстро объяснил командир отсека, лейтенант Белов, офицер, судя по всему, прослуживший на корабле ненамного больше, чем сам Микола. Гордое название «Водно-химическая лаборатория» мало чего сказало парню из украинской глубинки, тем более что ничего сложнее отцовского мотоцикла он до этого в своей жизни не видел. Вообще, сама подводная лодка не то чтобы очень впечатлила матроса, а чисто по-житейски озадачила тем, как ему тут жить с его ростом и сохранить следующие два с половиной года голову без повреждений. По центральным проходам других отсеков ходить было еще более или менее безопасно, но вот при самом первом посещении турбинного отсека Микола повредил голову сразу в пяти местах, и крепко призадумался. Выход нашелся буквально на следующий день, когда во время утренней учебной тревоги для осмотра отсеков лейтенант Белов, обозрев со всех сторон залепленную и обклеенную пластырем голову Ползунка, саркастически хмыкнул и извлек откуда-то из недр ВХЛки оранжевую заводскую каску, оставшуюся со времен заводского ремонта.
— Носи Коля: и видно издалека, и голова в целости будет. А стесняться не надо, вон на 192-й целый старпом тоже в такой же по кораблю бегает. А ростом он пониже тебя будет. Держи!
Стесняться Ползунок и не собирался, голова все-таки дороже, а поэтому совершенно спокойно и с благодарностью в глазах водрузил себе на голову каску, отчего сразу стал похож на могучего такелажника, случайно забредшего на подводный крейсер. Над здоровенным матросом в каске стали довольно беззлобно подшучивать офицеры и мичманы, да и матросы поначалу тоже поизгалялись, а потом как-то притихли, особенно после того, как Ползунок весьма наглядно продемонстрировал одному из старослужащих люксов, что при его телосложении годовщину он просто не воспринимает как явление. При всем этом Микола был патологически добрым и незлобивым человеком, которого было очень трудно вывести из себя, и надо было очень постараться, чтобы он закипел и дал волю рукам. К тому же говорил Ползунок на певучем украинском языке, так мило и непринужденно пересыпая его русскими словами и зазубренными на корабле техническими терминами, что злиться на него было просто невозможно, ибо почти каждое предложение вызывало улыбку. И вообще, всем своим видом матрос Микола Ползунок невероятно походил на одного из героев старого советского мультфильма «Как казаки невест выручали».
Время шло, и экипаж, все еще находясь у пирса, все же постепенно приходил в норму, становясь мало-помалу похожим на нормальный флотский коллектив, пока еще не совсем готовый к реальному морю, но близкий к этому. Ползунок тоже как-то быстро освоился со своими обязанностями водоподготовщика, и даже научился разогревать банки с тушенкой в каком-то непонятном приборе в ВХЛке, по слухам, относящемся к химической службе, и назначение которого не знал даже сам командир отсека. Каска Ползунка покрылась «боевыми» царапинами и шрамами, но зато он уже знал, как пролезть в машине 8-го отсека к сепаратору и при этом не расколошматить голову и колени до крови и как отобрать пробы воды и масла везде, где только возможно, причем без ущерба собственному здоровью. Микола даже начал изредка снимать каску во время своих трюмных путешествий и при этом не разбивать голову до кости, как в первые дни. В своем отсеке Ползунок тоже обжился. Десятый отсек был самым маленьким на корабле, но тем не менее набитым оборудованием насколько возможно, а заодно и заваленный неимоверным количеством банок с консервированной картошкой. Микола умудрился проползти на собственном пузе во все мало-мальски доступные для своего габаритного тела щели и на одном из отсечных учений убедился в том, что только ВСУ — всплывающее спасательное устройство, расположенное в отсеке, — ему недоступно. Ползунок, обряженный по всем правилам в полное водолазное снаряжение, так и не смог протиснуть свою мощную длань в саму камеру, предназначенную исключительно для спасения его же матросского организма. А дело тем не менее шло к первому выходу в море их корабля, а значит, и самого Ползунка.
