Выбор языка определяло руководство института на основе расчетов, связанных с международным положением. Эти расчеты, проводившиеся соответствующими отделами Министерства обороны и спецслужб, опирались на контакты с другими странами, которые должны были состояться в ближайшее время, для чего нужны были специалисты с соответствующим языком. Несмотря на такие расчеты, регулярно происходило так, что требовалось заткнуть возникшие дыры, и многих из нас еще во время учебы направляли для обеспечения различных действий в страны Третьего мира.
Исходя из советской политики в Афганистане, особое внимание уделялось в институте подготовке специалистов для «Ограниченного контингента советских войск в Афганистане». Без преувеличения можно совершенно точно сказать, что Военный институт иностранных языков был одним из основных учебных заведений, готовивших переводчиков для войны в Афганистане. Военных переводчиков готовили на так называемых ускоренных курсах. За один год курсантам приходилось выучить такие языки, как фарси или урду. После этого им присваивали звание младших лейтенантов и на два года отправляли в Афганистан. После возвращения они продолжали учебу на протяжении следующих четырех лет. На таких ускоренных курсах готовили также переводчиков для таких стран, как Ангола, Мозамбик, Зимбабве и т. д.
Не все курсанты ускоренных курсов возвращались после их двухлетних командировок, особенно, из Афганистана. Погибших привозили в цинковых гробах и хоронили после соответствующего военного ритуала.
На такие похороны институт отправлял почетный караул из курсантов первого курса. Так как наш курс часто привлекали к подобным мероприятиям, мы довольно быстро к этому привыкли, и как бы цинично это ни звучало, мы даже очень радовались, когда из‑за участия в похоронах нам удавалось пропустить семинар по марксизму — ленинизму или по тактике.
Самыми заметными событиями в ходе моей командировки в Магдебурге с 1988 по 1990 годы были встречи и ежедневное общение с самыми разными людьми. Именно общение с моими тогдашними коллегами повлияло на мое внутреннее развитие, которое с каждым днем отдаляло меня от тех ценностей, которые были неприкосновенны для большинства офицеров ГРУ, и изменило мое отношение к карьере в ГРУ. Среди людей, с которыми я общался, были хорошие и плохие, глупые и умные, честные и коварные люди. Например, к людям, к которым я чувствовал большую внутреннюю симпатию, принадлежал некий полковник Анатолий Пелинский, руководивший разведпунктом ГРУ в Магдебурге с 1985 по 1989 годы. Пелинский был популярен не только среди сотрудников магдебургского разведпункта, но и во всей сети разведпунктов ГРУ в бывшей ГДР. Пелинский был умен и обладал чувством юмора, но одновременно он был ворчливым, прихотливым и порой раздражительным. Он мог буквально взорваться из‑за какой‑то мелочи, и все здание тряслось от его яростного крика. Конечно, никто из сотрудников из‑за какой‑то ошибки не хотел попасть ему под горячую руку во время этих эмоциональных всплесков. Но если это с кем‑то и происходило, то не стоило бояться угроз и проклятий командира, потому что он, на следующий день, сам просил прощения у того, кто сыграл для него роль громоотвода.
Симпатии большинства офицеров были на стороне Пелинского и потому, что он тайно сопротивлялся начальнику разведуправления генерал — майору Коноваленко. Отношения между двумя офицерами развивались весьма своеобразно. Пелинский и Коноваленко были знакомы уже целую вечность и даже вместе учились в военной Академии. Когда‑то тогда между ними возникла ссора, превратившая их во врагов. Много лет они оба и знать не хотели друг о друге и шли разными путями. Коноваленко за это время дослужился до генерал — майора, Пелинский же — только до полковника. Наконец, они оба встретились в ГДР, причем один теперь был начальником, а другой его подчиненным. Эта ситуация послужила тому, что для сотрудников магдебургского разведпункта, в том числе и для Пелинского, с назначением Коноваленко на должность начальника разведуправления наступили плохие времена. Им приходилось работать с удвоенными усилиями. Пелинский знал, что это положение сложилось из‑за него, и всеми находящимися в его распоряжении средствами пытался улучшить условия для своих работников, направляя их внимание на содержание, а не на форму разведывательной работы. К самым интересным методам во время руководства Пелинского относились принципы, по которым он строил свои отношения с сотрудниками. Так как он был дружески настроен к сотрудникам, никому из его подчиненных и в голову не приходило подвергнуть полномочия Пелинского сомнению или совершить что‑то, направленное против него. Это касалось также его заместителей, в том числе, замполита. Хотя для человека со стороны представляется совершенно естественным, что шеф располагает неограниченными полномочиями в своей организации, отношения между командиром и его заместителем по политической части были значительно сложнее.
Заместитель командира по политической части был единственным офицером, не принадлежавшим к кадрам ГРУ. Он был, прежде всего, подчинен Политуправлению ЗГВ, и лишь после этого только разведуправлению. Единственная функция замполита в разведпункте ГРУ состояла в проведении партийных собраний и культивировании коммунистической идеи среди сотрудников, иначе говоря, в промывке мозгов. Подчиненность заместителя по политической части на самом деле приводила к тайной борьбе за власть в разведпункте между командиром и замполитом, что в первую очередь отравляла внутрислужебную атмосферу. Полковник Пелинский, как кадровый разведчик и логично мыслящий человек, предупредил такое развитие событий, собрав компрометирующие факты против своего замполита и обеспечив тем самым как свою личную безопасность, так и хорошую атмосферу в разведпункте. Его преемнику, полковнику Жердеву, это не удалось, и этот факт послужил в дальнейшем причиной целого ряда случаев, парализовавших всю деятельность разведпункта в Магдебурге. После своего перевода в Ригу Пелинский занял там пост начальника второго отдела (агентурная разведка) тамошнего разведуправления.
Подполковник Виктор Новожилов с 1987 по предположительно 1992 год занимал должность заместителя командира по оперативным вопросам в магдебургском разведпункте и представлял собой классический пример продвижения по карьерной лестнице. После окончания Академии Советской армии он поднялся до должности заместителя командира по оперативной работе в разведпункте в Магдебурге. То, что у него был «блат», не подвергалось сомнению. Но помимо связей у него были и способности к разведывательной работе. Во время своей работы он старался воспрепятствовать возникновению проблем между командиром и замполитом. Его рабочий день начинался в 8.00 и заканчивался между 20.00 и 21.00, хотя официально рабочий день длился с 8.30 по 17.00. Его отношения с другими сотрудниками были подчеркнуто отстраненными, причиной чего было то, что он не хотел впутываться в какие‑либо внутренние проблемы. При каких‑то расхождениях во мнениях с другими сотрудниками было совершенно бесполезно надеяться на его поддержку, потому что он давным — давно сменил собственное мнение на возможность дальнейшего продвижения по карьерной лестнице.
Владимир Жердев, полковник ГРУ, стал начальником разведпункта ГРУ в Магдебурге после досрочного отзыва домой Пелинского весной 1989 года. Он был осетином и прорвался сквозь кадровое сито ГРУ, где большое внимание уделялось национальности своих офицеров. Так, например, в ГРУ, как и в КГБ не допускались евреи. Единственным исключением были кандидаты, у которых матери были еврейки, а отцы не были евреями, и они потому могли указывать другую национальность.
Во время моей учебы в Военном институте иностранных языков и моей службы в ГРУ мне ни разу не приходилось сталкиваться с представителями тех национальных меньшинств, которые во время Второй мировой войны были депортированы в Сибирь (крымские татары, карачаевцы, калмыки, чеченцы, ингуши), а также греков, немцев, корейцев и финнов. Литовцам, латышам и эстонцам не особо доверяли, но их автоматически не исключали. Армяне также были под подозрением, потому что у них были связи с обширной армянской диаспорой за рубежом. Большинство других национальностей дискриминации не подвергались. Из внутренней статистики КГБ следовало, в частности, что грузины, азербайджанцы, узбеки и другие среднеазиатские народы были даже более надежны, чем русские или украинцы. [10] В 1989 году это была уже вторая командировка Жердева в ГДР. В первый раз он служил там в 1980–1985 годах как оперативный офицер в разведцентре в Карлсхорсте. Приход Жердева на должность начальника разведпункта еще ухудшило атмосферу внутри части. Из‑за того, что магдебургский разведпункт относился к оперативной разведке, большинство сотрудников втайне сомневались в важности выполняемой работы в сравнении с частями стратегической разведки или с сотрудниками КГБ, деливших одно здание с разведпунктом в Магдебурге. В беседах между собой сотрудники критиковали допотопные методы разведки и устаревшее техническое оборудование.
