В конце концов Абсолютный был обнаружен. Этому способствовало его любимое словечко. На нем предатель и споткнулся.
Малышев все время приглядывался к своему соседу, который поселился в их комнате после Полянского. Юрий Чистяков, так нарекли его в школе, держался независимо, строго выполнял установленные в школе порядки, добросовестно усваивал шпионские науки, лишнего не болтал. Он встречался с курсантом Константиновым, но в комнату, где проживал с Малышевым, его не приглашал.
Мелетий не раз задавал себе вопрос: кто он, его сосед? Курсант разведшколы абвера, усердно готовящийся к выполнению шпионского задания против своей страны, или?..
Малышев узнал, что товарищ соседа Константинов, выпускник разведшколы, в ближайшие дни идет по заданию немцев на советскую сторону. Мелетий тщательно проанализировал поведение Чистякова. Некоторые из курсантов школы не скрывали своей ненависти ко всему советскому и открыто выступали против строя, существующего на их Родине, нелицеприятно выражались в адрес руководителей Советского государства. Малышев ни разу не слышал от Чистякова подобных высказываний.
Однажды на лекции о положении на советско-германском фронте лектор распинался об успехах вермахта. И хотя в этой лекции чувствовалась наглая ложь, от Малышева не укрылось, что возвратившийся с лекции Чистяков находится в удрученном состоянии. Малышев решил рискнуть.
Неожиданно представился случай. Во время ночных прыжков с парашютом у одного курсанта не раскрылся купол. Он упал в центре полигона. Малышев и Чистяков оказались поблизости. Подбежали к погибшему. Следом подошел инструктор. Споткнувшись о стропы парашюта, он грубо выругался. Чистяков скрипнул зубами, зашагал в сторону. Малышев услышал из темноты: «Сволочи… Хотят, чтобы мы за них жизни не жалели, шли против своих!»
Малышев догнал Чистякова, тихо спросил:
– Ты для инструктора ругался или для меня?
Чистяков резко остановился, подступил к Малышеву, сказал зло:
– Доносить собрался? Иди докладывай, не стесняйся. Не зря ты с Полянским якшаться стал.
– Может быть, скажешь, кого я выдал?
– Пока нет.
– Шпионом быть не собираюсь.
Чистяков задумался. Наконец спросил:
– Кто ты такой?
– Такой же, как и ты.
– А может, наоборот, вражина вроде Полянского?
– Мы живем с тобой в одной комнате не один день. Разве я похож на осведомителя?
Чистяков снова замолчал, он все еще сомневался в Малышеве, через несколько минут сказал:
– Ну, хорошо. Объясни, чего ты хочешь?
– Я знаю, Константинов – твой друг. Он уходит по заданию абвера в советский тыл. Поговори с ним, убеди явиться к своим с повинной. Имей в виду, это единственный верный путь для тех, кто оказался в разведшколе абвера.
– А нам тут говорят: будешь задержан на той стороне или явишься с повинной – все равно расстрел.
– Запугивают. На самом деле явка с повинной – самый лучший выход и для Константинова, и для тебя.
И Чистяков произнес такие нужные Малышеву слова:
– Я тебе поверил, сегодня переговорю с Константиновым.
Вечером того же дня Чистяков сообщил Малышеву, что его друг согласен.
– Славно! – обрадовался Мелетий. – Повидай его еще раз и расскажи, что он должен передать армейским контрразведчикам. – Малышев перечислил все, что считал необходимым сообщить ленинградским чекистам. Чистяков выполнил и эту просьбу Малышева.
Школа в городке Стренчи имела отделение – выходной лагерь, куда направлялась агентура, окончившая обучение в других отделениях школы и предназначенная к выброске в советский тыл. Здесь заканчивалась их подготовка и производилось «спаривание» разведчиков и радистов в агентурные группы. Сюда и был переведен Константинов. Перед заброской агенты сводились в резидентуры по 2–3 разведчика и радист. Переброска происходила самолетами с Псковского, Смоленского и Рижского аэродромов и в исключительных случаях – пешим порядком.
Константинова – радиста и разведчика Красилова свели в одну группу. Старший разведывательной группы Георгий Красилов был в форме старшего лейтенанта, Константинов – лейтенанта. Их направили пешим порядком.
Для возвращения агентам дали устный пароль «Петергоф» (абверкоманду-104 возглавлял подполковник Генрих, он же Петергоф). Во время перехода линии фронта они попали в засаду СМЕРШа. В вещмешке лейтенанта Константинова была новейшая приемопередающая радиостанция, у старшего лейтенанта Красилова – деньги в сумме 100 тысяч рублей, взрывчатка. Лейтенант вел себя спокойно, даже как бы радовался тому, что его задержали, Красилов же был в крайне удрученном состоянии. После первых допросов их отправили в Ленинград. Старший лейтенант Георгий Красилов и лейтенант Николай Константинов предстали перед сотрудниками Управления контрразведки СМЕРШ Ленинградского фронта.
Капитан Маковеенко (ему присвоили очередное воинское звание) и подполковник Соснихин внимательно выслушали «лейтенанта», порадовались успехам курсанта школы абвера Лескова, разведчика военной контрразведки Малышева. СМЕРШ постепенно проникал в тайны «Марса» – абверкоманды-104.
Все попытки заставить Георгия Красилова сотрудничать с чекистами закончились неудачно. По приговору Особого совещания его расстреляли.
В тридцати километрах от Валги, в небольшом латвийском городке Стренчи, располагалась вторая школа «Марса», в ней готовили разведчиков-радистов. Когда в Валге заканчивался курс шпионских наук, туда прибыл шеф подготовки радистов. Он побеседовал с каждым выпускником, отбирая тех, кто, по его мнению, годился для изучения радиодела. Малышев подошел за хороший слух, знание латинского алфавита. Уголовник Женька Неверов, он же Евгений Негин, чью биографию чекисты использовали для легенды Малышева, нигде и никогда не учился. Мелетий же, по легенде – Евгений Негин, школьником все-таки был. Среди тех, кто поехал в Стренчи, были Роман из Харькова и Ястребов.
На новом месте Мелетий познакомился с обслуживающим персоналом и узнал, что в здании школы радистов до войны размещалась психиатрическая больница. Летом 1941 года, когда за полевыми частями вермахта в Стренчи прибыло подразделение полиции безопасности и СД, все душевнобольные были умерщвлены, а здание передано абверу.
Порядки в школе радистов были такие же, как в Валге. Объяснялось это просто: обе школы подчинялись абверкоманде-104, находились под началом подполковника Рудольфа и, по существу, являлись единым учебным комплексом шпионского центра группы армий «Норд». В школе Стренчи, кроме радиодела и других специальных дисциплин, преподавалась так называемая «История России». Читал ее белоэмигрант, носивший псевдоним Филатьев. Он люто ненавидел советскую власть и не скрывал, что готовит план создания органа террора при штабе предателя Власова и составляет списки лиц, которые, по его мнению, должны быть репрессированы в первую очередь. Со своим планом он выезжал в Ригу, где встречался с Власовым.
Малышев постоянно старался быть начеку. Понимал, несмотря на то что он изучался через внутрилагерную агентуру и уже в школе абверовцы подводили к нему своих агентов, они его в покое не оставят. Да, в абвере простаков не было. Проверку курсантов администрация школы осуществляла постоянно. Курсантам разрешалось посидеть в кабачке. Капитан-лейтенант Шнеллер говорил курсантам:
– Надо же вам напомнить, что на свете, кроме всего прочего, существуют вино и женщины.
Во время очередного посещения кабачка к Малышеву подсела длинноногая брюнетка. Она молчала, и Малышев заговорил первый, глядя на ее грубые руки:
– Однако мощные у вас ручки.
– Трудовые.
Малышев перевел взгляд на предплечье девицы, заметил:
– А кожа красивая.
– У меня вся тела такая, – изрекла брюнетка.
«Да, интеллект. Мне ее нечего опасаться, а вот Николая следует предупредить, что девицы в кабачке чересчур любопытны и, несомненно, они подсажены сюда». Малышев подозвал появившегося в кабачке подвыпившего курсанта Николая Пащенко, вежливо обратился к девице:
– Прошу великодушно извинить. Дело в том, что мы с товарищем должны поднять бокал по поводу одного, только нам одним известного события.
Пащенко закивал головой в знак согласия. Наградив Малышева презрительным взглядом, брюнетка молча встала и удалилась, Николай сел на освободившийся стул.
– Надеюсь, тебе известно, что представляют собой эти девицы? – спросил Малышев Пащенко.
– Конечно, известно, – ответил тот. – Это информаторы нашего шефа. – Помолчав, сказал: – Знаешь, Женя, сегодня у меня день скорби. И потому я пью. Давай почтим память моего отца. О судьбе его до сего дня знал только я. Сегодня исполнилось ровно два года, как гитлеровцы убили его за связь с партизанами. Я никогда не прощу им этого.
– Пусть родная земля будет ему пухом, – поднял рюмку Малышев. – Я верю: память о твоем отце не умрет.
