Иван Логинович говорил горькую правду, и на его вопрос ответить было очень трудно. Собственно, такой во прос — а что же дальше? — возникал у многих. Как‑то я был на одном из аэродромов. Летчик, только что ходивший на перехват немецкого самолета, страшно негодовал:
— Фашисту надо не условные сигналы подавать, товарищ полковой комиссар. Плевал он на эти сигналы. Огнем бы его, сволоту, проучить!
В душе я был согласен с летчиком. А что ему сказать, чем утешить? Вот и теперь вместо ответа командиру дивизии сочувственно говорю:
— Да, что‑то неладное творится, Иван Логипович. Над Либавским и Виндавским аэродромами снова кружились немецкие разведчики.
— Верно, неладное. Что же дальше будем делать? — отозвался он. — Слышь, Андрей Герасимович, я сегодня кое — кому намекнул: на договор с немцем надейся, а сам в случае чего — не плошай. Как думаешь, правильно?
— Да, оружие надо держать наготове. Я тоже как следует потолкую об этом с политработниками.
О том, что фашистская Германия готовится к нападению на СССР, не скрывала и зарубежная пресса. Сообщения на этот счет появлялись в заграничных газетах одно за другим.
…Вскоре в округе состоялись большие учения. Мы играли в войну: шуршали в штабах картами, наносили на них условные знаки, писали легенды и политические донесения. А немецкие самолеты тем временем все нахальнее залетали на нашу территорию и, зная, что они все равно останутся безнаказанными, фотографировали аэродромы, железнодорожные узлы и порты, будто свои учебные полигоны.
Все ожидали: вот — вот поступит распоряжение о том, какие необходимо принять меры в сложившейся ситуации. Но вышестоящие штабы молчали. И только накануне 22 июня получаем наконец указание рассредоточить самолеты по полевым аэродромам и тщательно замаскировать их. Но было уже слишком поздно…
На рассвете я зашел к Федорову. Весь штаб не спал в эту ночь. Иван Логинович разговаривал по телефону с командиром 148–го истребительного полка майором Зайцевым. Я понял, что там произошло что‑то серьезное. Положив трубку, Федоров тревожно посмотрел на меня и сказал:
— Аэродром и порт в Либаве подверглись бомбежке. Сожжено несколько самолетов.
— Когда это произошло?
— В 3 часа 57 минут. И еще, слышь, Зайцев доложил, что немцы выбросили десант.
На какое‑то время в штабе установилась мертвая тишина. Каждый, вероятно, думал: «Что же делать?» Потом Федоров снова схватился за ручку телефонного аппарата и начал безжалостно крутить ее. Не скрывая тревоги, он попросил телефонистку срочно соединить его с Виндавой. Минуты две спустя в трубке послышался голос начальника штаба 40–го полка скоростных бомбардировщиков. Слушая его, комдив кивал головой и барабанил но столу пальцами.
— Понятно, товарищ Чолок, — заключил Федоров. — Теперь слушайте меня. Во — первых, не допускайте паники, немедленно уточните нанесенный ущерб и доложите мне. Во — вторых, передайте командиру полка, чтобы он послал экипаж па разведку. Да предупредите, пусть далеко ие заходит.
— Есть! — донеслось со второго конца провода.
О результатах разведки доложил майор Могилевский:
— В районах Кенигсберга, Тоурагена и по дорогам, ведущим к нашей границе, обнаружено скопление тапков и пехоты.
— У Зайцева дела, видать, плохи. Полечу туда, — сказал я комдиву. — Надо на месте посмотреть, что делать.
— Что делать? — вскинулся Федоров. — Бить фашистскую сволочь — вот что надо делать!
Вошел офицер оперативного отдела с только что полученной радиограммой. Мы буквально впились в нее глазами, однако нового в ней ничего не было: на провокации не поддаваться, одиночные немецкие самолеты не сбивать.
— Нас лупцуют, а мы помалкивай. Ничего не понимаю, — раздраженно произнес командир и бросил шифровку на стол.
— Все же полечу в 148–й полк, — еще раз напомнил я Ивану Логиновичу.
— Хорошо. Он у нас на отшибе, надо людей поддержать. Лети.
Когда я уже взялся за скобку двери, чтобы выйти, Федоров жестом остановил меня:
— Слышь, если Зайцеву будет очень туго, пусть всем полком перелетает сюда.
В Либаве я застал невеселую картину. Аэродром рябил воронками, некоторые самолеты еще продолжали тлеть. Над ангарами стлался дым, пламя дожирало и остатки склада горюче — смазочных материалов.
— Плохо дело, товарищ полковой комиссар, — доложил майор Зайцев. — Подняли мы самолеты по тревоге, но стоял туман, и вскоре пришлось садиться. Тут‑то нас и накрыли…
— Головачев где?
— Где же политработнику быть? С народом конечно. Моральный дух поднимает, — горько усмехнулся командир. — Летчики у машин. В случае чего — по газам и в воздух.
Сигнал воздушной тревоги прервал наш разговор. Истребители пошли на взлет.
— Идемте в щель. Сейчас будет второй налет, — сказал майор.
— А что с немецкими парашютистами? — спросил я Зайцева, провожая взглядом самолеты, улетавшие не на перехват бомбардировщиков, а в сторону от них: приказ есть приказ — не сбивать.
— Как сквозь землю провалились, — ответил майор. — К месту выброски десанта мы сразу же послали на машине команду. Она прочесала окрестности — никого. Видимо, пригрел кто‑то из местных жителей…
— Сколько же будем играть в кошки — мышки? — спросил Зайцев, когда мы вылезли из щели. — Смотрите, что они, гады, наделали, — обвел он рукой дымящееся поле аэродрома. — Нас бомбят, мы кровью умываемся, а их не тронь.
— Потерпи, Зайцев, приказа нет, — уговаривал я командира полка, хотя у самого все кипело внутри от негодования.
«Юнкерсы» начали сбрасывать фугасные и зажигательные бомбы. Нет, это не провокация, а самая настоящая война! Прав Федоров: бить фашистов надо, беспощадно бить!
К нам подошел батальонный комиссар Головачев. Глаза его были воспалены.
— До каких пор нам руки связанными будут держать? — Он зло пнул подвернувшийся под ногу камень. — В общем, докладываю: летчики решили драться, не ожидая разрешения сверху. За последствия буду отвечать вместе с ними.
Я связался по телефону с членом Военного совета округа и доложил обстановку в Либаве, надеясь получить совет или приказ. Но он ничего вразумительного не сказал. Напомнил только об одном:
— Что будет нового — докладывайте.
Стало ясно, что в этой труднейшей и запутанной ситуации приходится рассчитывать только на свой боевой опыт и поступать так, как подсказывает партийная совесть.
Из Либавы я возвратился на рижский аэродром. У К11 меня встретил командир 21–го истребительного полка майор Мирошниченко.
— Как обстановка? — спрашиваю.
— Бомбежка была. Правда, не сильная. Самолеты рассредоточили, летчики в кабинах. Ждут команды.
Заметив меня, подошел батальонный комиссар Юров:
— Настроение у людей боевое. Я сам летчик и отлично понимаю негодование ребят: когда разрешат бить фашистскую сволочь? Летчики ждут честного ответа.
Я взял Юрова за руку и благодарно стиснул ее:
— Идемте на стоянку, поговорим с народом.
Нас окружили летчики и техники. В глазах нетерпеливое ожидание: что скажет полковой комиссар, представитель партии в дивизии?
— Кто наблюдает за воздухом?
— Наблюдающий на посту.
— Все ли готовы к вылету?
— Все!
— Расскажите порядок взлета по тревоге и действий в бою, — обратился я к одному из командиров эскадрилий.
Тот ответил. Чувствовалось, что люди в любую минуту готовы к схватке в небе. Выжидать было нечего. И я сказал:
— Фашистская Германия напала на нашу Родину. Наступил суровый час испытаний…
— Воздух! — неожиданно полетел по стоянке тревожный сигнал, и летчики тотчас же бросились к своим самолетам, чтобы отразить нападение гитлеровских стервятников.
Распорядившись, чтобы о результатах боя донесли командиру дивизии, я направился в штаб.
Федорова я нашел повеселевшим, будто вопроса «а что дальше делать?» вовсе не было и теперь все стало ясным и определенным.
Доложив обстановку в полках, я услышал в ответ:
— Вот директива Наркома обороны. Приказано приступить к активным боевым действиям. — Федоров поднялся из‑за стола. — Читай.
Я ознакомился с документом и тоже порадовался: наконец‑то снят запрет, связывавший инициативу командиров, охлаждавший боевой порыв наших летчиков.
Вошел офицер штаба с новым распоряжением: нанести бомбардировочный удар по Кенигсбергу, Мемелю и Тоурагену.
— Вот это уже деловой разговор! — Глаза Федорова загорелись боевым азартом. — Давай звонить Могилевскому.
Телефонистка соединила его с Виндавой:
— Могилевский? Как дела? Нормально? Возьми пакет, что лежит у тебя в сейфе, вскрой его и действуй, как там написано.
Командир полка подтвердил, что приказание понял и приступает к его выполнению. В пакете том как раз и было сказано, что в случае развязывания войны 40–й полк скоростных бомбардировщиков наносит удар по военным объектам.
